Эльфийский бык 2 (СИ) - Демина Карина - Страница 25

— За удои, — Черноморенко осознал, что драки не будет, и настроение опять ухудшилось. — За хорошие удои я кого угодно…

И кулак сжал, отчего тип слегка вздрогнул и даже попятился.

— А… — не успокоился он. — Чего написано «Дети»?

— Так… племянники мои. Они для меня всегда дети. Ну, мы поедем? По краюшку…

Мужики кивнули, причем одновременно.

— Грузимся, — велел Черноморенко и обвел окрестности недобрым взглядом. Душа требовала чего-то… такого. А чего именно, он понял лишь оказавшись по ту сторону лужи. Богдан остановил автобус, и Черноморенко, выглянув, сказал:

— Не сочтите за критику, но лужа у вас какая-то несолидная. Но не переживайте, сейчас поправим.

Сила ощущала эхо родственной стихии. И оставалось лишь потянуться к ней да подтолкнуть, отворяя родники. Буроватая поверхность лужи, почти уже высохшей, забурлила, да и сама лужа принялась спешно наполняться водой. Оно, конечно, надолго не хватит, но денька на три…

— Ты чего творишь⁈ — возопил кто-то слишком уж истерично.

— Вы, — крикнул Черномор, — главное, технику пригоните… а то какой это ремонт да без техники.

А вот матом ругаться некрасиво.

Взрослые же ж люди… а тут дети в автобусе…

— Перепеленко! А язык показывать некрасиво. И рожи, Матвей, корчить тоже некрасиво… и вообще, взрослые же люди, в самом-то деле… четвертый десяток разменяли, а думать не научились!

— А чего они⁈ — подал голос кто-то из глубины автобуса. — Они первые начали!

— Стекла тонированные, — откликнулся Севастьянов, ерзая и пытаясь снова придремать. — Вас не видят…

Вот дети. Как есть дети…

— Господи, дай мне сил… — Черноморенко поднял очи к потолку автобуса, правда, ненадолго, поскольку кто-то особо одаренный закрепил на нем два перекрещенных гарпуна и пару подводных ружей. — Очень много сил…

Бер проснулся от запаха сдобы.

Запах этот чудесным образом проник в сон, который тоже был хорошим, потому что в нем Бер совершал или подвиг, или на худой конец героическое деяние, такое, что всех приводило в восторг. Потом, кажется, был показ мод в народном стиле и современной трактовке… потом… потом позвали пир пировать. Вот тогда-то запах сдобы сделался совсем уж осязаемым и настоящим.

Бер дернул носом и проснулся.

— Булочку будешь? — осведомилась Таська, эту самую булочку и протягивая. Она села на край кровати и посмотрела этак, превнимательно.

— Буду, — голос после сна был хриплым, а сам Бер — мятым. По самочувствию. И тело все ломило, от макушки до пяток, особенно мизинец на левой ноге. Даже поневоле возникло подозрение, что он этим мизинцем то ли стукнулся о что-то, то ли пытался отбиваться.

От кого?

— И молочка?

— И молочка, — согласился Бер, пытаясь избавиться от одеяла. Он всегда во сне ворочался, но сегодня, кажется, особенно. Во всяком случае одеяло обернуло его тугим коконом, из которого и руку не высвободить.

Вот же…

Подвиг ему.

Деяние.

Героическое. Тут бы от одеяла отбиться.

— Тогда жду на кухне, — сказала Таська, поднимаясь.

— А… где… все?

— Иван на кухне, завтракает. А Сашка пошел с Аленкой гулять… точнее провожать её. Вчера еще. Помнишь?

Бер кивнул. Это он помнил.

Все помнил.

И как он возился, пытаясь из трех нарядов сделать один, но более-менее живой. И как что-то не получалось, а что-то получалось, но чаще нет. И он нервничал. А потом пришла Аленка и воды принесла. И отвара какого-то, который самолично в кружку плеснула и велела выпить.

И от отвара этого на Бера снизошло вдохновение.

Вот…

Он застонал.

Нет, с реконструкцией все пошло очень даже быстро. И с тканями, и с бусинами, которые девушки сказали, что сами нашьют, и со всем остальным тоже… но силы-то остались. Более того, силы требовали применения. Бера буквально раздирало от их избытка.

Он все же выпутался из одеяла и упал на пол. Появилось желание так на полу и остаться. Руки раскинуть и лежать, можно даже постонать немного. Авось кто придет на стоны, жалостливый.

Но Бер заставил себя подняться.

Натянул штаны, изрядно мятые и уже давно не чистые, но какие уж есть… надо будет все же съездить, приобрести какой одежды, а то страх смотреть.

…император потребовал, чтобы Аленка приняла работу и вызвался самолично проводить её к полю. А Иван заявил, что он тут главный агроном и должен проверить самочувствие вверенной ему конопли. И Маруся, раз хозяйка, тоже должна процесс контролировать.

Они и ушли.

А вот Беру уходить не хотелось. Душа желала свершений, и главное, вдохновение, чтоб его… вдохновение…

В зеркале отразилась мятая физиономия с торчащими волосами. Причем торчали они с одной стороны, тогда как с другой прилипли к голове.

Красавец.

Краше некуда.

— Доброго утра, — сказал Бер, выбираясь из комнаты. Как он в ней оказался, он не помнил. И судя по тому, что видит, комната эта находилась в усадьбе.

Стало быть, в усадьбе он и ночевал.

Ванька сидел на кухне и поедал булочки. Причем с аппетитом так. Брал с корзины, разрезал пополам, щедро мазал маслом, клал на одну половину масло варенье и потом, прикрывши второй половиной, кусал.

— Доброго, — произнес он с набитым ртом. — Ты как?

— Пока не понял, — Бер потянул шеей. Шея ныла. Тело тоже ныло. Мизинец болел сильнее прежнего. Вот… все понятно, но мизинец когда пострадал?

— Садись, — Таська указала на стул. — Герой-реставратор…

Прозвучало насмешливо, но не обидно. Тем паче перед Бером тотчас поставили огромную кружку.

— Пей молочко. Оно хорошо помогает…

— Чем… меня напоили? — Бер сделал глоток, чувствуя, как проваливается внутрь молоко. И от этого молока по измученному телу расползается прохлада. — Меня так… в жизни… не штырило.

— Это я заметил, — сказал Иван.

— Зелье…

— Я понял, что не кефир.

— Аленка сказала, что оно должно вызвать прилив сил. И каналы расширяет. И вообще полезно очень.

— Ага, — Бер осушил-таки кружку и почувствовал, что стало легче. И опять захотелось есть. Просто со страшной силой.

— На вот… творожок, — Таська поставила под нос огромную миску с горой творога. — Могу сметаной полить или там вареньем…

Творог Бер тоже не любил.

Раньше.

Но сейчас просто кивнул и подвинул миску поближе. Голод… да он в жизни настолько голодным не был. И ел жадно, почти не ощущая вкуса. И когда Иван заботливо сунул в руку булку, только и сумел кивнуть.

— Потом… после… нарядов… когда они ушли… что было-то?

— Что было? — Таська поставила огромную кружку, но уже с чаем. — Запивай, герой… а было… ты потребовал карету.

— Карету? — Бер искренне попытался вспомнить, на хрена ему карета.

— Сказал, что на машине и тем паче танке, даже с росписью если, будет неаутентично. И что ты — за историческую достоверность, а потому тебе нужен возок или хотя бы карета…

— И? — в душе шелохнулось нехорошее предчувствие.

Очень нехорошее…

Он прям представил, как стоит на крыльце особняка и орет с трагическим надрывом:

— Карету мне! Карету…

А ведь мама еще когда предупреждала, что употребление малознакомых зелий до добра не доводит.

— Карета у нас была, — спокойно произнесла Маруся. — Очень старая… её еще мой дед думал реставрировать, да как-то все руки не доходили. А продать… в том состоянии за нее давали гроши.

Карета, стало быть, нашлась.

И если гроши, то… выходит, сильного ущерба чужому имуществу Бер не причинил. Все легче.

— А теперь…

— Теперь? — Таська вдруг взъерошила волосы. — Не знаю, насколько у тебя получилось аутентично, но как по мне, круто неимоверно. Правда, есть нюанс…

— Какой? — насторожился Бер.

— Кого запрягать будем? — ответила Маруся. — Лошадей у нас нет… Иван предложил с быками поговорить, но…

Менельтор от этого предложения еще глубже в тоску впадет, а у Яшки вид не тот, да и вообще… карета с быками — это совсем не то.