Невеста тирана (СИ) - Семенова Лика - Страница 13

— Слухи могут подтвердиться? Тебе тоже есть, что скрывать?

Она нервно покачала головой:

— Нет! Нет!

— Если ты солгала, я не прощу.

Джулия глубоко вздохнула:

— Как вы узнали про сестру?

Фацио, наконец, отстранился:

— Брачная магия дана не просто так. Подобное от нее не скрыть.

— Тогда что ваша магия говорит обо мне? Задайте ей свои вопросы, не мне. Ведь мне веры гораздо меньше.

Соврано молчал, просто пристально смотрел в лицо. Джулия не выдержала:

— Позвольте мне уйти в комнату, сеньор. Я очень устала с дороги и… вовсе не голодна.

Он отстранился, какое-то время наблюдал за ее смятением, наконец, произнес:

— Ты можешь уйти.

Глава 10

Джулия отчетливо услышала, как за ее спиной Дженарро запер дверь на ключ. Но теперь это не удивляло. Фацио Соврано боялся не побега — любой мелочи, которая может скомпрометировать будущую жену. Даже в глазах его людей. Теперь все встало на места, но Джулия не могла не признать, что он был прав. Во всем прав. То, что совсем недавно представлялось тиранством, теперь представало вынужденной мерой. Как и эта спешка. Один необдуманный порыв, и Марена подставила под удар и семейную честь, и надежды, которые возлагали на этот союз. И саму Джулию…

Альба не проронила ни слова, понимала, что ни к месту, лишь бросала настороженные взгляды. Джулия опустилась на кровать, подозвала Лапушку, и тот охотно устроился на коленях. Она зарывалась пальцами в мягкую теплую шерстку, старалась глубоко спокойно дышать. Но сердце не слушалось, отбивало неровную дробь, порой заходилось до боли. От горькой обиды.

Теперь по вине сестры Джулия была под позорным подозрением. В распутстве и бесконечной лжи. И если первое она могла решительно опровергнуть, то второе будет висеть над нею неотвратимо, несмотря на все оправдания. Каждый поступок, каждое слово — все будет подвергаться сомнению. И что должно сделать, чтобы переменить это мнение в глазах будущего мужа? Нужно было переменить, важно было переменить. И не только потому, что этого требовала честь… Это супружество и без того лишало радужных надежд, а теперь представлялось и вовсе невыносимым. Но будет еще хуже, если Фацио Соврано откажется от этого брака. Хуже для всех. Этот отказ будет значить войну, а проигравший здесь заведомо известен. Соврано проявил неслыханное великодушие, решив окончить дело браком. Удивительное и неожиданное великодушие. Неслыханное в его превосходстве, учитывая, что его покойный отец не желал идти ни на какие компромиссы.

Теперь все казалось совсем другим. Лишь какие-то сутки смогли все перевернуть. Какими бесконечно глупыми и наивными были обещания, данные рыдающей Марене. Джулия лишь поддалась горю сестры, сочувствие застило разум. Казалось, за эти сутки она повзрослела.

Альба все же не выдержала:

— Давайте, я вас раздену, сеньора. Уж и ложиться пора. Наверняка завтра поднимут ни свет, ни заря.

Джулия лишь кивнула, отпустила Лапу, и тот принялся копошиться в постели, поддевая носом край одеяла и подсовывая голову. Только бы не вынюхивал мышей. Не сказать, что Джулия боялась их, как Марена, но точно не хотела бы увидеть в собственной постели.

Она будто ожила:

— Альба, ты мышей тут не видела?

Та покачала головой:

— Нет, сеньора, к счастью, нет. А вы и не бойтесь — этим тварям Безликий бог тоже ума отвесил. — Она кивнула в сторону Лапушки: — Они пока нашего сеньора чуют — ни по чем не вылезут. Сами же знаете. Тут вернее, чем на какую-то кошку полагаться.

Альба была права. С тех пор, как появился Лапушка, мыши в покоях Джулии перевелись. И у сестры водились, и у прочих, но туда, где обитался Лапа, и носа не совали. И приходилось бедняге прилагать усилия и всеми правдами и неправдами пробираться за мышами в подвал. Но в этом тоже были свои плюсы — если Лапушка исчезал из виду, Джулия всегда знала, где его искать.

Альба что-то болтала, ловко распускала многочисленные завязки на одежде госпожи. Наконец, подала ночную рубашку. А Джулия лишь прислушивалась к рези в желудке, которая стала почти нестерпимой — за столом она толком ничего и не съела. Она юркнула под одеяло, поежилась:

— Альба, там, в корзинке, у нас ничего не осталось?

Круглое лицо горничной вытянулось от удивления:

— Так вы разве не поели, сеньора?

Джулия лишь покачала головой:

— Где уж там.

Альба, наконец, дала волю любопытству, которое тщательно скрывала. Теперь оно просто распирало ее. Альба была гораздо проще без глаз своих подчиненных.

— Так что же вы там делали, сеньора?

Джулия крепче закуталась в одеяло:

— Говорили. Вернее, он говорил, а я… слушала.

Альба отстранилась, прижала маленькую руку к груди:

— Да на вас же лица нет.

— Так есть что в корзинке?

Горничная залилась краской, вздрогнула всем телом, даже Лапа подскочил, но тут же вернулась с корзиной, села на край кровати:

— Сыр остался и пирожки с голубями со вчерашнего стола.

Джулия взяла пирожок, поднесла к губам, но будто опомнилась:

— А ты сама ела?

Альба кивнула:

— Этот приносил. Самолично. Ячменную кашу и сало с ломтем хлеба. Если бы я знала, что вы ничего не ели — не притронулась бы! — она покраснела еще сильнее.

Джулия покачала головой:

— Не переживай, мне пирожка хватит. Тут и он поперек горла встанет.

Альба потупилась, но тут же вскинула голову:

— Спрашиваю: «Почто запираешь»? А он заладил одно свое: «Велено». Велено — и все тут! Ну, я ему еще покажу!

Джулия покачала головой:

— Нет! Не задевай Дженарро. И ссор не ищи. Слышишь?

Альба помрачнела:

— Слышу, сеньора. Но, как увижу эту рожу, аж не удержаться. И откуда только взялся такой — чучело огородное. Моя бы воля — дворовыми собаками такого погнала. А он — нате-ка! При таком сеньоре во дворцах! Тьфу! — она картинно сплюнула. — Смотреть тошно. А то шастает: «Не нужно ли чего?». Нужно! Рожу твою не видеть! И лапищ твоих поганых!

Джулия бросила пирожок обратно в корзинку и шлепнула ладонями по постели:

— А ну, говори! Что стряслось?

Та поникла, отвела глаза, а щеки предательски вспыхнули:

— Ничего, сеньора. Ничего.

— Альба!

Та сдалась:

— Улыбаются они тут! Глазками своими муравьиными зыркают! А чуть отвернулась, — Альба выразительно шлепнула себя обеими ладонями по заду, — так уже ручищи пристроил! Будто право какое имеет!

Впору бы рассмеяться, но сейчас все это было совсем не смешно. Джулия еще не могла наверняка сказать, насколько доверительные отношения связывали слугу и господина, но раздражать Дженарро было глупо. И, может, даже опасно. Она ухватила Альбу за руки, будто обожглась — настолько они были горячи:

— Альба, обещай не задираться! Слышишь? Богом клянись! Иначе прогоню, так и знай!

Та даже вмиг побелела:

— Да что вы, сеньора Джулия! Да что стряслось-то?

Джулия разжала пальцы, глубоко вздохнула, слушая, как колотится сердце:

— Обещай!

Та с готовностью кивнула:

— Обещаю! — но в ее надломившемся голосе сквозила какая-то досада.

Джулия помолчала, опустив голову. Нет, рассказывать Альбе о постыдной тайне сестры она не собиралась. А вот об остальном… Она вновь заглянула в зарумянившееся лицо служанки:

— Скажи, ты хоть когда-нибудь что-нибудь слышала о его матери?

Та нахмурилась:

— О чьей?

— Сеньора Соврано.

Альба хмыкнула:

— О тиранихе?

Джулия вздрогнула всем телом, даже вздох застрял в горле:

— Почему ты так ее называешь?

Альба простецки пожала плечами:

— А как ее еще называть. Супруга старого тирана — стало быть, тираниха…

— Так слышала что?

Альба покачала головой:

— Ничегошеньки, ни словечка. Про покойника много жути говорили, а про эту сеньору никогда не слыхала. А есть ли она? Может, в могиле давно. С таким-то муженьком!