Главная роль 4 (СИ) - Смолин Павел - Страница 17

Актуальному Палкину — снова Павлу — рестораном заниматься было неинтересно, поэтому он сдал его в аренду купцу Владимиру Соловьеву. Последний оказался кадром деятельным, и благодаря ему появились такие новинки как «ужин после театров», «воскресные обеды с музыкой» и сильно понравившаяся небогатым, но желающим причаститься к вершине отечественного общепита господам и дамам, новинка — возможность покупать «на вынос» недорогие закуски.

Элитный ресторан немыслим без «вип-кабинетов», в которых можно спокойно поговорить о делах. Имелись такие и в «Новопалкине». Сейчас нас интересует тот, что располагается прямо под зубоврачебным кабинетом, коий занимает часть второго этажа здания. Толстый потолок-пол надежно оборонял гостей ресторана от звуков актуальной времени стоматологии, а хозяин кабинета работал не покладая рук, часто — после захода солнца, когда выпившие и словившие кураж господа набирались решимости посетить его для демонстрации храбрости и лечения давно беспокоящих зубов.

В кабинете сидели двое — из последних сил подавляющий бешенство Гораций Гинцбург и муж его старшей дочери, Жозеф Сассун, происходящий из богатого клана Сассунов, коих называют «Ротшильдами Востока». Сассун бен Салих — давным-давно покойный патриарх рода и источник «стартового капитала» состоял главным казначеем пашей Багдада и Южного Ирака. Когда власть там сменилась на менее лояльную, семье пришлось бежать в Индию, где они очень неплохо развернулись на торговле колониальными товарами. В первую очередь, конечно, опиумом, но не брезговали и хлопком.

Примечателен и муж второй дочери Горация — Людвиг Риттер фон Гутман, наследник очень богатой Австро-Венгерской семьи. Такой интересный выбор женихов никого не удивлял — у капитала же нет национальности, и сложные отношения с Австро-Венгрией никак репутации Горация не вредили. Какие к нему вообще могут быть вопросы, если сливки общества активно колесят по миру невзирая на политические дрязги? Воюет же государство, а лично они просто государству служат. Мировая практика, как говорится.

Гораций был в большой печали. Едва притронувшись к стоящему на столе «кошеру», он принялся курить одну папиросу за другой и жаловаться зятю на жизнь:

— В этой стране во всем винят иудеев! Что бы не случилось, плебеи устраивают погромы! Сколько раз мне ставили палки в колеса только потому, что мне довелось родиться жидом в этой погрязшей в ненависти к нашему народу стране? А во что мне обходится мое положение? На благотворительность — дай, чиновнику — дай, полиции — дай. А сколько стоит покровительство на Высочайшем уровне? Всем должен старый Гораций, всем обязан. И все эти траты совершенно бесполезны! Они берут и берут, заставляют решать их проблемы, а когда помощь понадобилась мне, этот жалкий Дурново и пальцем не пошевелил!

— Ужасная страна, — поддакнул Жозеф. — Никто не хочет работать, зато все берут.

— Знаешь, — вздохнул Гораций. — А я ведь радовался как никто другой, узнав о посулах наследничка. Со старым все понятно — он наш народ ненавидит и презирает, а выдающихся его представителей вроде меня терпит из страха. Убери старого Горация, и Ротшильды больше не дадут этой грубой скотине кредитов.

Прекрасно понимая, что Ротшильды продолжат давать кредиты Империи даже если Александр лично казнит всех иудеев прямо перед Зимним дворцом, Жозеф поддакнул.

— Молодой любит болтать о равноправии, но я уверен — он еще хуже своего отца. Черта оседлости — тяжелое ярмо на шее нашего народа, но она же защищает его от скудоумных любителей устраивать погромы. Она защищает нас от произвола конкурентов. Тамошние чиновники привыкли вести с нами дела и берут немного, но, когда придут русские, нам придется давать больше и без всяких гарантий! Это же катастрофа!

— Однако подана она весьма благовидно, — заметил зять. — Пресса носит цесаревича на руках.

— Этим лишь бы в припадках заходиться, — отмахнулся Гораций. — А теперь наследничек решил отнять у нас все нажитое честным трудом поколений Гинцбургов!

— Перескажите разговор еще раз, отец, — попросил Жозеф.

Поморщившись, Гораций пересказал — голова у зятя светлая, имеет смысл посоветоваться.

— Полагаю, при Дворе завелся кто-то, кто смог понять ваш план, — заметил Сассун. — И этот «кто-то» обладает большим влиянием на наследника. Рискну предположить, что именно этому неизвестному мы обязаны оживлением золотодобычи в Зауралье.

— Дурново таких людей не знает, — горько вздохнул Гораций. — Или, собака подлая, не захотел рассказать. Он годами жрал с этих рук! — показал холеные ладошки зятю. — А сегодня, когда я дождался его в коридоре, он посмотрел на меня так, будто это я ему должен и заявил, что далее не желает иметь со мною дел! Будто этого недостаточно, ему хватило наглости обвинить меня в подделке отчетов, словно я не платил ему лично под гарантии невмешательства в наши дела!

— Невероятная наглость, — машинально поддакнул погрузившийся в размышления Жозеф и спросил. — А с чего он шведа-Нобеля в «жиды» записал?

— Пес его знает, — отмахнулся Гораций, которому меньше всего хотелось разбираться в родословной Нобелей.

Подумав еще, зять задал более актуальный вопрос:

— Отец, я понимаю, что мои слова прозвучат странно, но мог ли наследник иметь ввиду лишь необходимость перестать скрывать ваши настоящие доходы?

От настолько неожиданной мысли Гораций опешил. Мысль была неприятной, колючей, терзающей погрузившуюся в сладкую жалость к себе душу, но…

«…вручая вам собственными руками орден „За образцовое ведение коммерческих дел“».

Отогнав морок, Гораций одернул зятя:

— Ты слишком молод, мальчик мой. Если бы ты пожил с мое, тебе бы и в голову не пришла подобная глупость. Так — не бывает. Посуди сам: наследник вкладывается в золотодобычу, покупает и обменивает землю, велел Академии Наук создать единый геологический реестр. Неужели он оставит нам такой жирный кусок?

— Вы правы, отец, — смирился Жозеф с волей главы семьи.

— А как прекрасно все шло! — вздохнул Гораций по утраченной навсегда схеме. — Кредиты подставным идиотам под покупку приисков, выкуп их долгов, отработанные каналы сбыта золота в обход казны, и никаких налогов — с убытков-то какой налог? Теперь все, послал наследничек шпионов-простолюдинов, им взятки давать бесполезно — цесаревич им всю жизнь устроит, на кой им такие перспективы на тыщонку-другую разменивать? Да и как сыщешь? Там тысячи голодранцев.

— Цесаревич говорил о том, что не станет помогать приводить к покорности бунтовщиков на ваших приисках. Говорил ли он о бунтах на других приисках? — подкинул идейку Жозеф.

— А это мысль! — ухмыльнулся Гораций. — Посмотрим, как Его Высочеству понравится, когда его любимые русские добытчики подкинут ему проблем. Идем — работа не ждет.

Сидящий в соседнем кабинете филер Федька закончил стенографировать беседу, вынул из уха широким концом упирающуюся в перегородку трубку, которая позволила услышать разговор от начала до конца, положил ее в сумку, блокнот — во внутренний карман, и в прекрасном настроении принялся за остывшие, но все еще вкусные щи. Полковник Курпатов будет очень доволен!

Встреча со Второвым позволила мне вытряхнуть неприятное послевкусие после Гинцбурга и разговора с Дурново об этичности государственных служащих и вредности отсутствия дополнительных источников информации «с мест». Полчасика потрепавшись о делах иркутских — зоопарк уже запущен и радует посетителей самыми настоящими обезьянами, которыми «экзотическая» часть экспозиции пока ограничивается — я перешел к делу и спросил прямо:

— Александр Федорович, я — реалист, и понимаю, что работать в убыток даже для предельно преданного Империи человека, коим вы без сомнения являетесь, вредно. Предлагать вам убыточных проектов я не стану, однако должен понимать, что именно предложить к обоюдной для вас и Империи выгоде. Сколько денег вы можете позволить себе инвестировать без ущерба вашим делам и с расчетом на получение первых прибылей, причем весьма скромных, не ранее, чем через два-три года?