Всегда твой (ЛП) - Хара Кай - Страница 52

— Ты наблюдала за мной?

Она напрягается, и я ожидаю, что она пойдет на попятную, но она удивляет меня.

— Похоже на то.

Я крепче прижимаю ее к себе и поворачиваю лицо, чтобы прижаться губами к ее уху.

— По понедельникам, субботам и каждую вторую среду ты катаешься на лошадях вокруг кампуса. Раньше ты в основном ездила по тропинке вокруг пруда, но в последнее время все чаще катаешься по лесу. — Она поднимает голову и смотрит на меня ошеломленным взглядом. — Ты не единственная, кто наблюдал. А теперь, может, ты лично продемонстрируешь мне свои навыки верховой езды? — спрашиваю я, хватая ее за бедра и потирая ее о свой твердый член.

Ее глаза стекленеют, а веки трепещут до полупомешательства, когда желание расширяет ее зрачки. Они расширяются до тех пор, пока не съедают остатки радужной оболочки.

Я хватаюсь обеими руками за пуговицу ее джинсов и расстегиваю ее, затягивая за собой молнию. Моя рука пробирается под рубашку и бежит по ее упругому животу до самых пышных сисек.

Когда речь заходит о ее груди, я схожу с ума. Я отчаянно хочу увидеть их, зная, что они покрыты синяками и следами укусов, которые я там оставил.

— Раздевайся, — приказываю я.

Она подчиняется, встает и смотрит на меня сверху вниз, где я все еще сижу, глядя на нее немигающими хищными глазами.

Она снимает туфли, затем берется за пояс джинсов и медленно стягивает их по бедрам и ногам, поглядывая на меня при этом. Я с трудом сглатываю, когда вижу ее попку, обтянутую симпатичными стрингами с сердечками.

Я хочу испортить ее.

Уничтожить ее.

Оставить ее.

Я хочу вырвать свои волосы, потому что чего же я хочу на самом деле?

Она наклоняется, приближая свой рот к моему уху. Я думаю, что она собирается заговорить, но тут раздается щелчок, а затем я чувствую, как металл смыкается вокруг моих запястий.

— Я же говорила, что отыграюсь на тебе, — самодовольно говорит она, отступая назад и показывая, что приковала оба моих запястья к ручкам кресла.

Я дергаю за наручники, но они не поддаются. Я поднимаю взгляд и встречаюсь с ее взглядом.

— Отпусти меня, — требую я.

— Нет. — Она хватает свою рубашку и стягивает ее через голову, стоя передо мной в одних лифчике и трусиках.

Я двигаюсь на своем месте, чувствуя беспокойство и животную потребность сорвать эти цепи со своих запястий и наброситься на нее.

— Сикс, — предупреждаю я.

— Нет, — снова щебечет она, на этот раз переместив руки на спину, чтобы поработать с застежкой лифчика.

— По крайней мере, запри дверь. — Я говорю, мой тон граничит с мольбой, а мой взгляд мечется туда-сюда между ней и дверью.

Рис улетел в Чикаго, чтобы вернуть Тайер, так что Роуг и Беллами — единственные, кто здесь есть, но если он войдет и увидит Сикс в таком виде, я плесну ему кислотой в глаза, к черту его девушку.

Я стону, когда лифчик спадает с ее рук, обнажая сиськи и пирсинг, единственная причина существования которого, как я уверен, заключается в том, чтобы дразнить меня.

Я нахожусь где-то между возбуждением от того, какая она чертовски горячая, разочарованием от отсутствия контроля над ситуацией и доведением до безумия от мысли, что кто-то еще увидит ее такой.

— Я не против того, чтобы она была открытой.

Я зарычал, скривив губы, чтобы обнажить зубы.

— Беги, пока еще можешь.

— Я не боюсь тебя.

Сикс — наполовину хорошая девочка, наполовину бунтарка. Наполовину невинная, наполовину искусительница и соблазнительница. Две стороны одной монеты, обе из которых я хочу, чтобы принадлежали мне и только мне.

— Что бы ты ни сделала со мной, знай, что я сделаю с тобой вдесятеро больше. Я доведу тебя до оргазма и превращу каждое мгновение удовольствия в боль. Я не остановлюсь, пока ты не начнешь кричать о пощаде, и даже тогда я не дам тебе ее.

— Покажи мне свое худшее.

Я рычу, и это превращается в стон, когда я вижу, как она снимает свои трусики и поднимает их, держа в руке.

— Отдай их мне. — Я хрюкаю, мой голос не более чем гортанный хрип.

— Куда мне их положить? В твою руку? В карман рубашки? — спрашивает она, бессовестно стоя передо мной обнаженной.

— Потри их о мое лицо, дай мне понюхать тебя.

Она краснеет, и в моей груди поднимается садистское удовлетворение от того, что я вернул себе крошечную часть контроля.

Она делает то, что я прошу, подходит ближе ко мне и подносит их к моему лицу. Я наклоняю голову и трусь носом о ее трусики, глубоко вдыхая, как человек, задыхающийся от нехватки воздуха.

— Черт, ты хорошо пахнешь.

— А чем я пахну?

Я бросаю на нее мрачный взгляд.

— Как человек, которому не терпится, чтобы его трахнули.

По ее коже пробегает дрожь, и она совершает ошибку, наклоняясь ближе, оказываясь в пределах досягаемости моего рта. Я бросаюсь вперед так быстро, что она не успевает среагировать, как я прикусываю одну из ее сисек, всасывая ее в рот.

Она вскрикивает от боли, а я продолжаю сжимать зубами ее твердый сосок, посасывая его, словно это моя работа. Ее ногти пробегают по моей шее и по моим зачесанным назад волосам, вызывая дрожь по моему телу.

Ее рука обхватывает мое горло и сжимает его, отталкивая меня от нее. Я отпускаю ее с недовольным звуком.

— Осторожно, — предупреждаю я, откидывая голову на спинку стула и глядя на нее сверху, пока она продолжает держать меня за горло. — Я заставлю тебя заплатить за это.

— Обещания, обещания.

Мои глаза вспыхивают чем-то опасным, и она сглатывает — это первая заметная трещина в ее уверенности. Она отпускает мое горло и переходит к пуговицам моей рубашки, снова садясь ко мне на колени.

— Нет. — Я рычу, мой голос твердый и с нотками отчаяния. — Рубашка остается на мне, Сикс. Новое правило, иначе мы прекратим это прямо сейчас.

За последние несколько недель она уже несколько раз пыталась заставить меня остаться без рубашки. Я должен был догадаться, что это будет первое, что она попробует сделать, как только свяжет меня.

Ее руки безвольно упали на колени.

— Что ты от меня скрываешь?

— Ничего, чтобы тебя не касалось. — Я огрызаюсь. — Это просто развлечение, помнишь?

Она грустно качает головой.

— Почему ты не даешь мне посмотреть? Как ты можешь утверждать, что я принадлежу тебе, если не даешь мне взамен ни частички себя?

— Не притворяйся, что тебе это вообще нужно. — Рычу я сквозь стиснутые зубы, и мой нрав берет верх.

Она не имеет права просить меня отдать ей часть себя, когда она не в состоянии сделать того же. Она может быть моей невестой и однажды станет моей женой, по крайней мере, насколько она знает, но она моя только благодаря договору.

На самом деле она принадлежит Астору, и я не заинтересован в том, чтобы быть братом, на которого ей пришлось согласиться.

— Что? — испуганно спрашивает она.

— Развяжи меня. — Я требую. — Сейчас же.

Она не развязывает. Лишь стоит и натягивает на себя одежду сердитыми, взлохмаченными движениями.

— Не принимай мою доброту за слабость, Феникс. Я позволяла тебе плохо обращаться со мной, потому что понимаю, что ситуация с Астором тяжела для тебя, но она тяжела — и была тяжела — и для меня. Если ты не хочешь открыться хотя бы в малейшей степени, тогда я не знаю, что мы делаем.

— Мы трахаемся, вот что мы делаем, — резко отрезаю я. Я снова дергаю за наручники, на этот раз более решительно. Металл лязгает, дерево стула скрипит, но ни один из них не поддается.

— Больше нет.

Я поднимаю голову и смотрю на нее, пока она надевает рубашку.

— Что это значит?

Она не отвечает мне, поднимает одну туфлю и надевает ее, затем берется за другую.

— Сикстайн, — рявкаю я. — Что, мать твою, это значит? — повторяю я.

Надев обе туфли, она встает и смотрит на меня.

— Мой отец хочет, чтобы я вернулась домой раньше. Я уезжаю сегодня вечером, вот что я пришла тебе сказать. — Она говорит совершенно серьезно. — Меня не будет до Нового года, и тогда будет объявлено о нашей помолвке, а время нашей договоренности закончится.