Всегда твой (ЛП) - Хара Кай - Страница 44

— Это ты выбежал оттуда так быстро, что у тебя пятки сверкали, — раздраженно огрызаюсь я. — Спасибо, что хотя бы снял наручники, чтобы мне не пришлось терпеть унижение от того, что меня нашли бы в таком виде. Я бы и не подумала, что ты оставишь меня связанной, — добавляю я с горечью в голосе.

Очевидно, я еще не смирилась с тем, что он ушел.

— Я ушел, чтобы принести тебе что-нибудь поесть, — отвечает он, его тон ровный, но глаза темные. — Меня не было десять минут, и я вернулся в пустую гребаную кровать.

Я моргаю.

— О. — Я говорю, растерявшись. Когда я проснулась одна, я решила, что он оставил меня без оглядки.

Даже если сейчас я ему верю, я не могу позволить ему обмануть мои надежды.

— Ну, в любом случае, это хорошее правило. Что еще?

Он поднимает плечо, играя с серьгой в ухе, пока его взгляд горячо блуждает по моему телу.

— Хорошо, эм…, — думаю я. — Презервативы…

— Категорически нет. — Он говорит, его глаза возвращаются ко мне и встречаются с горячим взглядом, от которого мои внутренние бедра дрожат от возбуждения.

— Ты не можешь просто сказать категорически нет про презервативы.

— Ты сказала, что мы будем вместе устанавливать правила, и я говорю «нет» про презервативы. — Его руки сгибаются на груди, растягивая упругую ткань смокинга, и на секунду все, что я могу сделать, это уставиться на то, как он красив.

Его смокинг подчеркивает атлетичность его фигуры, обнимая широкие плечи и тонкую талию до миллиметра тела.

Он выглядит дорого, от его укладки так и веет деньгами, но это прямо противоположно тому, как небрежно он носит костюм.

Он держится с естественной грацией бойца, лениво сидящего на столе, с напряженными мышцами, готовыми в любой момент нанести удар.

Его прическа, злые глаза и крепкая челюсть говорят о том, что он далеко не джентльмен, каким кажется.

Он — монстр в костюме.

— Я чувствовал твою тугую киску только голой и не намерен менять это. Ты будешь принимать меня без презерватива. — Он говорит, с его губ срывается болезненный стон при этой мысли, и он сжимает свой твердый член.

Я качаю головой.

— Я не собираюсь заражаться венерическими заболеваниями, спасибо. Поскольку ты будешь спать с другими людьми, ты будешь пользоваться презервативом. Это не обсуждается.

— Тогда я больше ни с кем не буду трахаться. — Он говорит, ошеломляя меня компромиссом, который я не осмелилась бы предложить. — На любой срок, на который мы договоримся, мы будем эксклюзивны. Я не умею делиться. — Он предупреждает, и при этих словах у него подпрыгивает мышца на челюсти.

А я тем временем продолжаю впитывать его слова и стараюсь не показывать, как мне приятно, что он поставил вопрос о моногамии, пусть даже временно.

Вместо этого я сухо рассмеялась.

— На самом деле ты очень хорошо делишься. Я наслышана о твоих забавах с Рисом, — добавляю я, и теперь укор становится настоящим ударом в грудь.

Его глаза темнеют, а челюсть сжимается.

— Я не делюсь тобой.

Он категоричен.

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга, наш зрительный контакт напряжен и интенсивен. Внутри меня все клокочет от осознания того, что мне больше не придется наблюдать, как он распускает руки.

Если тебе это не нравится, сделай что-нибудь с этим.

Так или иначе, я так и сделала.

На какое-то мгновение в нашей жизни он будет принадлежать только мне. Он будет моим и только моим. Сладчайший вкус победы ощущается на языке, и я смакую его, пока могу.

Десятилетняя я, написавшая записку, которую я так и не отдала ему, вскакивает и танцует счастливый танец в своей комнате.

Я прочищаю горло.

— Хорошо, это хороший список. Мы уже говорили о том, что целоваться нельзя, и последнее, что я хочу добавить, — это перемирие. Мы не обязаны быть друзьями, — быстро добавляю я, прежде чем он успевает перебить меня, — но я не хочу активно ссориться или чтобы ты меня игнорировал. Одна из моих хороших подруг встречается с твоим лучшим другом, другая заигрывает, а может, и больше, с другим твоим другом. Давай будем поддерживать сердечные отношения ради всех нас, и когда мы покончим с этим, ты сможешь вернуться к вечной ненависти ко мне.

— Тогда не говори со мной о нем, — возражает он, не уточняя, о ком идет речь, — не называй его имени. Не вспоминай о нем. Не упоминай прошлое.

Феникс переводит взгляд на мое запястье, его веко дергается, когда он замечает, как я подсознательно тереблю свою татуировку.

— И я все равно буду ненавидеть тебя. — Он рычит.

Да, пожалуйста.

Я сглатываю и киваю.

— Мы закончили со списком?

— Нет, последнее, — говорит он, вставая и подходя ко мне на расстояние пары метров. — Ты примешь мой запрос на подписку в Instagram.

Я смеюсь, пораженная. Это последнее, что я ожидала от него услышать.

— Зачем?

Он поднимает плечо и ничего не говорит — его обычная реакция, когда он не хочет давать мне настоящий ответ.

— Хорошо. — Я соглашаюсь, прежде чем задать очевидный последний вопрос. — Когда мы закончим?

— На Новый год, когда будет объявлено о помолвке. Это будет хороший чистый разрыв.

Меня не покидает ирония, что он предлагает прекратить наши интимные отношения как раз в тот момент, когда мы объявляем всему миру о своем намерении провести остаток жизни вместе.

Но, думаю, сейчас самое подходящее время, причем относительно скорое. Чем дольше я позволяю этой вражде с привилегиями существовать, тем тяжелее мне будет, когда мы покончим с этим.

По крайней мере, теперь, когда у меня есть ограждения вокруг того, что мы делаем, и реальная дата окончания, я могу подготовить себя и свои чувства, защищаясь от возможного разочарования.

Я киваю, сигнализируя о своем окончательном согласии.

— Хорошо.

Как только это слово слетает с моих губ, Феникс оказывается на мне, в два шага преодолевая расстояние между нами и возвышаясь надо мной.

Он поднимает мой подбородок, заставляя посмотреть на него. В его взгляде читается голод, а глаза пожирают мои губы. Я покрасила их в красный цвет, и они подходят к моей прическе и платью.

Его пальцы перемещаются с моей челюсти на шею и обвиваются вокруг нее.

— В этом платье ты похожа на Джессику Рэббит. — Его мрачный голос огрубляет каждое слово.

Другой рукой он обхватывает мою ногу прямо над коленом через высокий разрез платья. Он медленно начинает двигаться вверх по моему бедру. Моя кожа словно горит от его прикосновений, и я выгибаюсь в его руке, отчаянно желая большего.

— Моя новая любимая гребаная фантазия. — Он хрипит, его рот находит изгиб моей шеи и вгрызается в кожу. Я вскрикиваю, и он с наслаждением впивается в нее, его теплый язык стирает жжение, а его рот продолжает двигаться вниз по моей шее к груди.

Он тянется сзади к молнии на моем платье и одним движением стягивает ее. Платье падает в лужу ткани у моих ног, открывая перед ним меня в одних стрингах.

— Подожди, — говорю я, заставляя себя мыслить рационально сквозь дымку похоти. Я толкаю его в плечи, но он не двигается, и из его груди вырывается гневное рычание, когда я пытаюсь отстранить его от себя. — Феникс.

— Что? — спрашивает он, его голос приглушен, пока он кусает, целует и прокладывает путь вниз к моей груди. Его рот смыкается вокруг моего проколотого соска, и я упираюсь в него, чувствуя, как во мне разгорается возбуждение.

— Те двое мужчин, которые исчезли в Женеве, — говорю я, с трудом формулируя свои мысли. — Ты имеешь к этому отношение?

Он хмыкает, но больше ничего не говорит, занятый тем, что вылизывает дорожку по моему животу до трусиков. Он зажимает их между зубами, как животное, и срывает.

Я воспринимаю его молчание как признание.

— Почему? — спрашиваю я.

Он все еще не смотрит на меня, его взгляд прикован к моей голой киске с таким пугающим и доминирующим выражением голода, что это противоречит тому факту, что он стоит передо мной на коленях.