Астровитянка - Горькавый Ник - Страница 1

Полумрак. Уютно пыхтит кофевар, в такт ему тихо поскрипывает обитое кожей кресло, на котором любит качаться Сюзан. На мониторе переплетаются кривые спектров каменной планетки, чей тусклый полумесяц уже не помещается в широкое окно рубки. Руки Сюзан, подсвеченные мигающими огнями, колдуют над пультом пилота, я – бездельничаю и смотрю на её профиль, на её тёмную шевелюру, в которой поблескивает неожиданная пёстрая прядка из каштановых, рыжих и даже белых волосков…

Динамик пошуршал, похрустел и вдруг запел-заговорил тонким детским голосом забавную песенку… – считалочку, что ли?

Тут и мама-Сюзан удивлённый голос подала:

– В первый раз слышу эту прелесть!

– Я тоже, – хмыкнул я. – И где только Никки выкапывает такие древности?

– Айван! – сказала Сюзан, не поворачивая головы. – Мы будем на мысе Канаверал в полдень пятницы по восточному времени. Чем займемся в первую очередь?

Айван – это я.

– Выбирай сама: нужно сдать железо, срочно расконсервировать дом и маниакально кропать то-олстый отчёт за все шестьдесят месяцев полевой работы.

– Фу, гадость! – фыркнула Сюзан. – Лучше так: все срочные дела сложим в кучку, в кучке сверху сделаем ямку. Потом туда плюнем, а сами – тихонько, на цыпочках – за дверь и в машину. Через час снимаем номер в Хилтоне с окном на залив – как в прошлый раз – и сразу купаться! Волна пахнет тропиками, шелестит тёплая позёмка песка, и жизнь хорошеет на глазах…

– Гениально!

– Вечер проводим на веранде ресторана под пальмовой крышей. Мясо с кровью – прямо с углей, под солёный морской бриз и ледяное сухое вино. Потом, поддерживая друг друга, поднимаемся в комнату, которая освещена лишь луной и прибоем, и…

– Эй-эй, дальше не надо!

– … и море шумит в распахнутую дверь балкона и машет на нас длинными занавесками, а белые барашки ночного шторма видны прямо с подушки… Утром кофе пьём на лоджии, полной солнца и ветра, под крики чаек Тампы… О боги! Я мечтала вернуться к нашему морю все эти длинные марсианские годы…

Сюзан зажмурила глаза, и что-то даже блеснуло в её ресницах.

– Держись, Сюзан, осталась всего неделя лёту! Будет тебе море – с чайками и пеликанами! – От сочувствия и в моём горле защипало. – А пока – притащу-ка я кофейку моему бравому капитану…

Сюзан грустно вздохнула мне вслед:

– Возьми зелёную кружку, там магнит посильнее.

Я принес кофе, примагнитил его на пульт и нежно поцеловал свою усталую душеньку-пилота сначала в темечко, а потом в шею. Сюзан быстро обняла мою голову одной рукой и крепко чмокнула в небритую щёку. О, Ганимед! Как этой женщине удается всегда так умопомрачительно пахнуть?..

– На ваши драгоценные измерения, штурман… – к Сюзан вернулась властность командира, – осталось две минуты, и начинаем орбитальный манёвр. Пройдем по касательной, так что возьмёшь ещё качественный скан поверхности.

«Какой удачный день – по дороге домой случайно заметить М-астероид с двумя спутниками. Мы не смогли найти такого симпатягу за все пятьдесят вылетов в Главный Пояс… и вот – на самом его краю, так близко к Солнцу… – в который раз с энтузиазмом подумал я и сел в кресло. – Нелли будет вне себя от счастья, это такой козырь для неё…»

– Надо было все-таки доложиться на базу, – взыграла во мне лояльность.

– Ты что, не знаешь доктора Пфаффа? – хмыкнула Сюзан. – Такая волокита начнётся – планы, согласования, одобрения… и пролетает твой тройной астероид, махая платочком. Мы ведь даже не высаживаемся, только тесное сближение… Тридцать секунд до начала манёвра. Ты пристегнул Никки?

– Да, конечно. – Я глянул на боковой монитор. Наша девочка-белочка что-то рисовала, сидя в кресле с высокой спинкой.

– Десять секунд… пять…

И тут в воздухе зародилась странная вибрация. Она быстро усилилась и навалилась низким гулом. Я по-настоящему испугался:

– Дьявол! Что это?!

– Не знаю! – растерянно выкрикнула Сюзан.

Гул сорвался в невыносимый вой и сверлящую боль в ушах. Во рту замозжило металлическим вкусом. В пульте и стенных панелях затрещали и заискрились бешеные разряды. Контрольные индикаторы стали гаснуть целыми секторами. Сюзан лихорадочно пыталась что-то сделать, выправить – но всё было прах: с пульта исчезли огни корабельного компьютера, потом потухли сигналы от всех двигателей и реактора. Весь свет в рубке погас, даже аварийный, от батарей! Громкий треск и искрение в стенах тоже прекратились: за считанные секунды живой тёплый корабль превратился в неуправляемую глыбу металла, рубка освещалась лишь холодным светом астероида, и край его серого широкого серпа целился в наш беспомощный корабль, не успевший сделать поворот. Беда! Беда!

– Никки! – Я вскочил и рванул дверь в жилой отсек, но овальный стальной люк был невозмутим, как приваренная плита, как створка закрытого сейфа.

– Сделай что-нибудь, Айван, СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ! – пронзительно закричала Сюзан, вцепившись в безжизненный пульт, а к прозрачной стене рубки плавно и беспощадно приближались скалы астероида.

Я без церемоний выдернул Сюзан из кресла и отшвырнул к люку. И сейчас же острая скала с хрустом навалилась на бронестекло. Стекло раскатисто лопнуло, вдавилось внутрь корабля потрескавшимся пузырём, и в разрывах трубно завыл ускользающий воздух. С пульта сорвалась кружка и устремилась к рылу серого каменного чудовища, влезающего в рубку в клубах пыли. Кофе выплеснулся струей и закипел в разреженной атмосфере. Но сюрреалистический кошмар происходящего не мог напугать меня – я был слишком занят, вручную вытягивая из стены плиту герметичной переборки. Трещали мышцы, и щелчками боли рвались связки. Сюзан изо всех сил помогала мне отгородиться от зверя. Послышался далёкий детский плач и сразу сорвался в визг ужаса. Плита соединилась со стеной: КЛАНГ! Успели!

В следующую секунду толстая сталь перегородки вздулась парусом, застыла на мгновение – и лопнула мне в лицо. Остро стегнуло виной: «Никки! Сюзан! Не смог! Не спас… Ты! Гад! Жри меня – оставь их!» Вдруг всё замерло и быстро потемнело. В этой теснеющей мгле раздался звонкий смех Никки, и ласковый голос Сюзан позвал меня: «Айван…»