Кость Войны - Корнилов Антон - Страница 53

Капитан запрокинул фляжку над распахнутым ртом. Вон он, этот краснобородый… То все сиднем сидел в трюме, а сейчас прогуляться вышел на палубу, свежего воздуха глотнуть. Гадина толстобрюхая! Это из-за него злые духи неудачи поселились на корабле! Никогда еще не был капитан в таком нескладном плавании… Чем расплачиваться с долгами? Единственным, что у него осталось, – своим кораблем… Эх дьявольщина, это все проклятая игра в кости… Деловой человек должен сторониться азартных сборищ! Дьявольщина! Дьявольщина! Последним этим плаванием надеялся поправить дела и навсегда забыть и об игре, и о позорном долге. А теперь придется отдавать корабль… А что такое капитан без корабля? Воин без рук, телега без лошадей…

А вот Ушаам, кажется, что-то уж очень быстро оправился от удара судьбы. Вон – идет вдоль борта едва не вприпрыжку, что-то бормочет, шевеля пухлыми губами в багровых волосяных зарослях. Улыбается…

Улыбается?!

Хмель вскипел горячей кровью в голове капитана. Проклятый торгаш! Как будто он тоже не потерпел страшные убытки, а напротив – провернул удачное дельце! Или, может, он умом тронулся от потрясения? Для купцов потеря денег ужаснее тяжкого увечья… Да нет, не похож он на сумасшедшего… Гадина! Наверняка у него договоренность с гильдией торговцев, обещавших возмещать убытки, возникшие при непредвиденных обстоятельствах! Капитан слышал о таких штучках. Купец каждый месяц платит старшине гильдии крупную сумму, а тот обязуется поддержать купца, если его дела пойдут вкось… Нередко торгаши специально инсценируют разбойное нападение или поджигают свои лавки, чтобы потом содрать с гильдии золотишко… Все вроде честно, но моряки-то в этом случае страдают бесплатно… Капитан поднялся, несколько раз переступил с ноги на ногу, проверяя, не шибко ли ослабило его выпитое. Что теперь терять? Ух, лишь бы раз дернуть толстопузого за красную его бороду, влепить кулаком в раздутую пухлощекую физиономию!

Сжимая кулаки, капитан направился к остановившемуся у борта купцу. Когда пройти ему оставалось всего несколько шагов, краснобородый вдруг обернулся.

Капитан ойкнул и отступил. Опьянение мгновенно развеялось в его голове. Он увидел, что Ушаам почему-то резко и почти неузнаваемо изменился. Втянулись толстые лоснящиеся щеки, густые брови стали реже – седые они теперь были, а вовсе не красные, как борода. И глаза сверкали из-под бровей как-то по-новому, и морщины, которых прежде не было, легли от носа к усам, избороздили высокий лоб.

– Чего тебе, любезнейший? – голосом мягким, каким никогда не говорил, произнес Ушаам. – Горюешь о потерях?

Капитан несколько раз открыл и закрыл рот, не найдя, что ответить.

Тогда Ушаам достал из-за пазухи увесистый кошель и, усмехаясь, протянул капитану. Моряк принял кошель задрожавшей рукой, раскрыл и заглянул внутрь.

Золото.

Откуда оно у этого прохиндея?.. Как он сумел утаить его и почему это вдруг так просто отдает капитану?

– Не горюй, – сказал между тем купец. – Держи. Этого хватит, чтобы покрыть твой долг. И спасибо тебе за все. Ты славный парень.

Копна седых волос зашевелилась на голове капитана, будто там проснулся клубок змей. О своем долге он не говорил никому. Кто будет связываться с капитаном, делу которого угрожает крах?! И из-за чего? Из-за слабости к азартным играм. Откуда Ушаам знает?! И почему?..

Мысли спутались, разум капитана померк. Он прижал к груди кошель и, беспрестанно и бестолково кланяясь, попятился к люку трюма.

А купец Ушаам остался стоять у борта, усмехаясь чему-то в бороду. Если бы кто случился с ним рядом, он бы мог расслышать, что бормочет краснобородый:

– Все еще можно поправить… Все не так плохо… Он сделает то, что должен, иначе и не может быть… Ты просчитался, Эолле Хохотун, ты просчитался…

Передернув плечами, купец взглянул в серое, затянутое тучами небо. И глаза его стали серьезными, а губы перестали изгибаться в усмешке. Уже полдень, а серый полумрак все еще скрывает небо. И дождем совсем не пахнет. И море спокойно. Просто Тьма окрепла настолько, что уже и день почти превратила в ночь. Такое бывало и раньше, но давно, очень давно. Так давно, что уж и старики этого не помнят. А он, тот, кого называли купцом Ушаамом, помнит. Ибо прожил намного дольше, чем отпущено обыкновенному человеку.

Купец забрал свою красную бороду в кулак и резко дернул. Борода отвалилась целиком вместе с вислыми усами и пышными бакенбардами.

Маргон, Один-из-Четырех, потер покрасневшие от хны щеки и швырнул фальшивую бороду за борт.

Он сделал все, что мог. Он в последний раз помог Ловцу не соскользнуть с пути его судьбы. Пусть дальше Ловец поступает так, как подскажет ему провидение.

Снова поднял Маргон глаза к темному небу. Страшно… Даже и его пробирает дрожь от вида клубящейся на небосводе Тьмы. Тьмы, вырвавшейся из затхлых недр Преисподней. Да, такое уже случалось на многострадальных человеческих землях. Когда легендарный Орик, завладев Костью Войны, двинулся в свой страшный поход, лишь случайно не окончившийся гибелью всего живого…

Тьма…

Внезапно Маргон дернулся, будто от пощечины. Легонькое даже для него, а для обычного человека совсем неощутимое чувство коснулось его. Он сосредоточился, вцепившись в борт, закрыл глаза.

Сомнений быть не могло.

Он снова чувствовал присутствие Эолле Хохотуна. Ясно чувствовал. Эолле возвратился в мир смертных.

Зачем?

Он не знал, радоваться или тревожиться.

Если Эолле вернулся, значит, ощутил опасность. Значит, все идет совершенно не так, как ему бы хотелось.

Но – Эолле вернулся. И теперь – жди беды.

Маргон резко развернулся.

– Меняем курс! – крикнул он. И, когда из люка высунулась кудлатая голова капитана, добавил: – Мы идем обратно!

ГЛАВА 3

Ворвавшиеся на шум стражники измолотили его основательно. Когда он, уже не в силах сопротивляться, рухнул на пол, закрывая голову руками, четверо здоровенных мужиков, пыхтя и покрякивая, еще долго продолжали пинать его сапожищами – очевидно, мстя за пятого, который со свороченной набок челюстью слабо стонал на полу. Наверное, Берта забили бы до смерти, если бы не Рикер. Бродяга с изуродованным лицом пронзительным свистом поднял с нар половину казармы. В стражников полетели глиняные кружки, выковыренные из стен камни, деревянные обломки. Сам Рикер, кошкой пробравшись по верхнему ярусу нар, прыгнул на плечи одному из стражников и, вереща, запустил ему пальцы в глаза. Обезумев от боли, стражник закрутился на месте, удачно приложив вцепившегося ему в загривок Рикера о притолоку. Бродяга вылетел через распахнутую дверь на плац перед казармой, к которой уже сбегались воины дворцового гарнизона…

В карцер – сырой каменный мешок с решеткой далеко наверху – их спустили вместе, Берта и Рикера.

– Ну ты, друган, и бешеный, – заговорил Рикер, когда Берт пришел в себя. – Чего прыгал, будто тебя крокодил под хвост цапнул? Мы уже два дня сиднем сидим, солнца не видим и то на стражу не бросаемся… Кого-то на учения выводят, а до нас, видать, еще руки не дошли. Слишком уж много народу в солдаты герцогини определили…

Берт покачал головой, ощущая, как гулко плавает между висками чугунная боль. Провел ладонью по распухшему от побоев лицу и сплюнул липкую кровь. Кажется, он еще легко отделался. Тело ныло, но руки и ноги подчинялись свободно – только сильные ушибы, значит. Переломов нет. Очень вовремя влетел в драку этот Рикер.

– А ты чего за меня вступился? – хрипло спросил он.

– Так ведь, друган, ежели всех, кто умеет драться – а таких среди нас ой как немного, – стража переубивает, кому биться останется? Кто в бою твою задницу прикрывать будет?

– А что теперь? – глянув наверх, где дневная тусклая серизна пробивалась сквозь прутья решетки, проговорил Берт. – Когда нас волокли, один из этих гадов сказал…

– Что, мол, повесят, – хмыкнул Рикер. – Да, как же, верь им больше… Не для того нас сгребали в казармы, чтобы повесить по одному. К тому же слухи ходят, что нас скоро в поход выдвинут… Долго не просидим в этой помойной яме, можешь мне верить.