О нём (СИ) - Резник Юлия - Страница 4

– Динара?

– Да! – широко распахнув глаза, гляжу на мужчину, невольным свидетелем разговора которого я стала на своих последних соревнованиях.

– Добрый вечер. Меня зовут Муса Гатоев. Ваш отец просил меня сопроводить вас до дома.

Глава 3

Он?! Он… мой будущий муж? А он вообще как, об этом знает? Ну, конечно же, да! Другое дело, что это знание ничуть не мешает ему трахать других. Заметьте, не я выбрала это слово. Он сам так сказал! Той… своей.

– Эй! Ди, ты слышишь? – толкает меня Маринка.

Холодный взгляд Мусы соскальзывает на жмущуюся ко мне подругу, но тут же возвращается обратно. Будто он посчитал ее персону не стоящей внимания.

– Да. Х-хорошо. Но сначала мы закинем домой Марину, – говорю я, вызывающе задрав подбородок. Бровь Мусы медленно ползет вверх. Он сканирует меня с ног до головы, как какую-то неведомую букашку, и, брезгливо наморщив нос, холодно парирует:

– Вас проводят к машине. Посидите там, пока я здесь закончу.

В ту же секунду к нам подходит долговязый мужик и эвакуирует с места происшествия, не задав ни единого вопроса о происшедшем. Впрочем, хотела бы я посмотреть на смертника, который бы решил допросить дочь самого Халилова. Уверена, мое имя никогда не всплывет в связи с со случившимся.

– Что закончит, Ди? – шепчет Маришка. – Думаешь, он пожарный?

Растерянно оглядываюсь через плечо. В пульсирующем свете мигалок все происходящее кажется полным сюрреализмом. А в центре всего – удаляющаяся фигура моего будущего мужа. Не сказать, что он прям очень высокий, и не сказать, что мощный. Но я с детства усвоила, что мощь некоторых мужчин зачастую скрыта от глаз. И вообще, в другом заключается. Раз уж мой отец именно этого человека выбрал для меня в спутники жизни, можно не сомневаться, что Муса – величина. Я против него – букашка. И это меня больше всего пугает.

– Нет, думаю, этот из других… структур.

– А-а-а, – с опаской тянет Маринка. – Слушай, я, наверное, выйду, посмотрю, как там наши. Все ли целы?

– В такой толпе ты их не найдешь. Лучше напиши.

– Точно! Я в какой-то фрустрации. Просто кошмар.

Маринка достает телефон и начинает дрожащим голосом зачитывать все, что ребята успели написать в нашем чате. Какой-то дурень даже умудрился заснять эпические кадры эвакуации. Ну, не идиот? Тут спасаться надо, а они стримят. Отец бы мне за такую беспечность открутил голову.

Волна отката проходится по ощетинившимся нервам, вызывая непроизвольную дрожь в теле.

Краем уха слушая отчет Маринки по результатам переклички, пишу отцу:

«Я тебя люблю. Прости меня».

Прочитано. Нет ответа…

«Очень-очень тебя люблю».

Я не плакса, но второй раз меньше чем за неделю я на грани полноценной истерики. А ведь моя жизнь не впервые повисает на волоске. Пусть я совершенно не помню того момента, когда в первый раз чуть не погибла, не помню своих эмоций и мыслей, если они вообще были в голове у одиннадцатимесячного младенца, теперь в память, кажется, навсегда въелось леденящее чувство, возникающее в момент, когда тебе едва удается разминуться со смертью.

«Возвращайся скорей домой», – отвечает отец. И видно, не одной мне он это пишет, потому что вскоре после этого к машине подходит Муса. Садится за руль и, не глядя на нас, трогается с места. Маринка с силой сжимает мою ладонь:

– Мне на Заводскую…

Могла бы и не говорить. Я уверена, что у Мусы имеются все данные касательно моих контактов и передвижений. Во рту горчит. Я принципиально на него не смотрю, хотя, наверное, могла бы что-то да разглядеть в свете фар несущихся нам навстречу машин.

Практически сразу у Маринки начинает звонить телефон. Она отвечает. Звонит ее мама, которая узнала о случившемся из новостного паблика. Значит, шумиха уже началась. Вовремя мы уехали.

Маринка успокаивает мать как может. Захлебываясь слезами, рассказывает ей, что это я всех спасла. Округлив глаза от возмущения, я поворачиваюсь к подруге. Ну что за чушь несет эта дурочка?! С намеком тычу локтем ей под ребра, а та уворачивается и, рыдая, продолжает в красках расписывать мои подвиги. Маринку послушать, так я прямо какая-то супервумен. На деле же ничего особенного я не сделала. Просто оказалась чуть более внимательной в вопросах безопасности, чем другие. Но моя крутость здесь вообще ни при чем. Просто так складывалась моя жизнь. Просто таким был мой опыт…

От внимания Мусы Маринкина истерика не ускользает тоже. Но смотрит он почему-то не на нее, а на меня. Поймав его пристальный взгляд в зеркале заднего вида, притворяюсь, что пялюсь на то, как свет фар вспарывает стежки дорожной разметки. Я понятия не имею, как себя вести с этим мужчиной. Он как минимум в два раза старше, он мудрее, суровей. А еще он в курсе моего дурацкого побега… Или нет? Или отец все же прикрыл непутевую дочь, опасаясь, что Муса от меня откажется? Эта мысль буквально подкидывает меня на сиденье. Да ведь это мой шанс! Все тому способствует – вызывающий макияж и платье это ужасное вполне могут навести Мусу на мысли о том, что я довольно распущена. Мне остается лишь ему подыграть! И тогда он сам от меня откажется. Только как мне осуществить задуманное? Ну же, Динара, думай!

– Приехали, – комментирует Муса очевидное.

Маринка судорожно сжимает меня в объятиях. Повторяет свои бесконечные «спасибо» и так мне этим надоедает, что под конец я принимаюсь силком ее выталкивать из машины. Это Маринку смешит. Да я и сама уже на грани истерики.

Когда за ней, наконец, закрывается дверь, Муса не спешит трогаться. Открывает перчатницу, достает влажные салфетки и с намеком протягивает мне. Я на секунду замираю. И этого времени вполне достаточно, чтобы осознать – не смогу, не смогу я себя опорочить. Нет, не так… Себя бы, наверное, смогла, а вот отца… Никогда.

Кротко потупив глазки, забираю сразу всю упаковку. Сначала руки оттираю, следом – поплывший макияж.

– Извините, – зачем-то шепчу я. – И спасибо.

– За что? В этот раз ты, кажется, сама спаслась.

Что означает его «в этот раз»? Он в курсе, что однажды я выжила в теракте? Уточнить не успеваю. Потому что Муса вдруг улыбается, и, глядя на хищный блеск его зубов в свете приборной панели, я теряю нить разговора.

– И другим помогла выбраться. Может, тебе даже медаль дадут.

– Не надо медалей! – пугаюсь я, изрядно тем самым повеселив Гатоева. Я не понимаю природу его веселья и потому тушуюсь.

– Окей. Давай так. Медалей не будет. Но только если ты расскажешь, как тебе удалось сбежать.

Значит, он все-таки в курсе, что я пошла против отцовской воли! И что? Ему все равно? Пытливо вглядываюсь в лицо мужчины. Но по нему совершенно невозможно прочитать, о чем он думает. Мне эта маска знакома. Папа, не снимая, носит такую же. Хочется верить, что под маской Мусы я увижу то, что и под маской отца – тепло, любовь, принятие. Но в ушах звучит его разговор с любовницей, и я понимаю, что мне придется иметь дело с тем, с чем я никогда не сталкивалась.

– Не скажу.

– Дерзкая?

– Нет. Просто не хочу выдавать секретов, которые мне могут еще пригодиться.

– Думаешь, сможешь убежать от отца?

Вязну в давящем взгляде Мусы.

– Или от кого-то другого, – вспыхиваю я и осекаюсь тут же – ну вот что я за идиотка? Зачем его провоцирую, а? Ясно же, что мы с ним повязаны. Отец говорил, что свадьбу сыграем осенью…

– Все-таки дерзкая.

– Ну и что? Вам дерзкие женщины, кажется, нравятся.

Ой, да просто заткнись, Динар! Я не договариваю. Он не переспрашивает. Готова поспорить – не переспрашивает как раз потому, что ему и так ясно – я подслушивала!

Ну зачем? Зачем я это ляпнула? И куда делась моя бравада? Нет ее. А ведь Муса завелся, и как теперь мне ему противостоять – вообще неясно. Хорошо, мы уже подъезжаем к дому. Можно просто сбежать.

Отец встречает нас прямо в холле. Здоровается с Гатоевым за руку и сгребает меня в объятья.

– Выпорю!

А мне так хорошо в отцовских руках, что все равно, даже если он впервые в жизни осуществит свои угрозы. По-детски всхлипываю.