Санитарный день - Белецкая Екатерина - Страница 15

– Ит, если ты сейчас скажешь про нехорошее предчувствие, я тебе за шиворот вылью кофе, и скажи спасибо, что он холодный, – сердито сказал Скрипач. – У меня тоже нехорошее предчувствие, а самое скверное, что я не понимаю, почему. Ну, парень. Ну, подцепил где-то богатую девицу. Ну, встречаются они. Ну, покупает она ему тачку. А в то же время…

– А в то же время у меня ощущение, что в меня воткнули занозу, – вздохнул Ит. – Давай, выливай кофе. Мой шиворот к твоим услугам.

– Ой, ну тебя, сиденье в машине изгадишь только, – отмахнулся Скрипач.

– Если вы закончили ругаться, то идите смотреть, там начинается, кажется, – позвала Лийга. – Боже мой, они нацепили на машину золотой бантик!

– У богатых свои причуды, – пожал плечами Скрипач. – То ли ещё будет. Не исключено, что эта самая девица выйдет с корзиной фруктов на голове.

– Это было бы слишком, – заметила Лийга.

– Это для тебя слишком, а для неё получится в самый раз, – Скрипач сел рядом с Лийгой. – Ит, садись, самое интересное пропустишь.

– Ох, рыжий, боюсь, что это далеко не самое интересное, – Ит вздохнул, и тоже сел за столик. – Что-то подсказывает, что самое интересное у нас ещё впереди.

_______________________

[1] «Чуан» – Chuán – корабль, традиционный китайский

Глава 5. Второе появление Даны Ким

Первую половину майских отдыхали и отсыпались, но потом Лийга заявила, что ей осточертел город, что она хочет на природу, а еще больше она хочет «к большой воде», поэтому… поэтому вы как хотите, а я пошла. Скрипач, конечно, никуда ей одной пойти не дал, предложил смотаться в какое-нибудь красивое место, подальше от города, и в результате через день они вдвоем уехали в снятый Скрипачом домик, стоявший на территории какого-то пансионата, расположенного неподалеку от Истринского водохранилища. Домик стоил просто безобразно дорого, но за меньшие деньги ничего найти не удалось, потому что сложно найти что-то недорогое во время майских праздников.

Ит не поехал. Тревога, которая посетила его во время наблюдения за покупкой машины, всё никак не проходила, к тому же он решил, что пару лишних дней посветит работе с только что открытыми кластерами – не самое веселое занятие, но вроде бы веселья никто и не обещал. Сложно. Очень сложно, к тому же во время работы остро ощущалось одиночество, к которому практически невозможно было привыкнуть. Ит тосковал по семье, очень тосковал, но уже давно запретил себе проявлять эту тоску внешне – каким бы то ни было образом. Нельзя. Запрещено. Точка. Ради рыжего нельзя, который и сам тоже тоскует, ради Лийги нельзя, потому что ни приведи мироздание кому-то пережить то, что она пережила, даже ради Ари, и то нельзя. Хотя какой он, к чёрту, Ари, этот хитрый старый лис, гость из осеннего леса, созданного в локации Альтеи? Он даже уже не Ариан, тот, из считок – с истрепанной, истерзанной душой, умевший тосковать и сочувствовать. Он теперь что-то совсем иное, и самое скверное, что он не спешит признаваться – ни в чём. Ни почему он сжег в каком-то неведомом костре того, прежнего Ариана, ни откуда он взял образ мальчика Ари, ни о том, кто такой Ари нынешний, старательно прикидывающийся молодым, беспечным, отвязным, и увлекающимся. Какие-то бесконечные маски и недомолвки. И ложь. Иту, который ложь не выносил органически, это обстоятельство не нравилось категорически. Снова и снова, ложь и недомолвки, недомолвки и ложь.

Открывая очередной кластер, Ит всегда первым делом искал хоть что-то сверх того, что относится к работе – и практически всегда находил. Обычно это было голосовое сообщение от кого-то из семьи, часто невнятное, сделанное наскоро, наспех, небрежно; зачастую эти сообщения были словно не в фокусе, размытые, ни о чём. Но он всё равно их ждал. Находил, слушал, а потом долго сидел, пытаясь разобраться в своих чувствах, потому что едва ли ни впервые в жизни он не мог понять, что именно ощущает, слыша родные голоса, и зная, что слышать можно, а поучить ответ – увы. Тоска? Ну да, разумеется, но появилось рядом какое-то абсолютно новое, ранее незнакомое ему чувство. Словно он перешел некий неведомый водораздел, и всё то, что было им, прежним, осталось там, на другом берегу, а на этом – возникло то, что он сумел увидеть, а вот идентифицировать пока не смог. Возможно, это была настоящая обреченность, истинная, тогда как все прежние ощущения обреченности из его прошлой жизни оказались мнимыми. Потому что тогда была надежда. Всегда надежда. И всегда – приходили. И помогали. Здесь и сейчас прийти и помочь было вообще некому. Совсем. Словно мы умерли, думал порой Ит, мы ведь действительно, по сути дела, умерли, и по какому-то досадному недоразумению попали на тот свет в компании этого… даже непонятно, как его называть. Это не Берег, потому что для таких, как они, Берег всё-таки не являлся последней чертой, как для прочих, но это… перед гранью, за грань, и туда, где ты не был, думал Ит, да, тут я не был, и лучше бы я тут не был никогда. Впрочем, подобные мысли и настроения он старательно от себя гнал, потому что давно уже понял: это путь в никуда. Если постоянно занимать себя такими мыслями, можно с легкостью себя уничтожить. А нельзя. Пока нельзя. Нужно продолжать. Нужно разобраться. По крайней мере, приложить все усилия, чтобы это сделать.

***

Два дня он просидел дома безвылазно, работая с новым кластером, а на третий обнаружил, что еда, оставленная Лийгой, закончилась, а из запасов дома – оставшийся после Нового года зеленый горошек в стеклянной банке, засохший батон, и кусок замороженного мяса. Да, в холодильнике стояли какие-то Лийгины баночки, но трогать эти баночки Ит не рискнул бы под дулом пистолета: баночки были экспериментальные, с какими-то мудреными специями, и лучше к ним не прикасаться, Лийга в гневе на многое способна.

Ит переоделся, собрал волосы в хвост, взял свой рюкзак, деньги, и вышел во двор. Может, пройтись? Конечно, если сегодня и дальше работать, надо просто купить какой-то заморозки в ближайшем магазине, и этим ограничиться, но почему-то не очень хочется продолжать, к тому же погода хорошая. Прогуляюсь, решил он. Вечер теплый, народу в городе мало, почему бы и нет. Да и торопиться на самом деле некуда. И как-то слишком ловко к этому «некуда» порой пытается пристроиться страшное слово «уже». «Уже некуда». Нет, об этом лучше не думать.

У последнего подъезда, на выходе из двора, сидела на лавочке какая-то девушка – Ит обратил на неё внимание, потому что на ней была малиновая ветровка, излишне, кричаще-яркая, и ветровка эта привлекала внимание даже издали, она просвечивала через молодую листву куста сирени, под которым стояла лавочка. Когда Ит подошел поближе, он с удивлением понял, что девушка эта – никто иная, как Дана Ким. Девушка сидела спиной, но не узнать её было невозможно. Та же фигурка, те же темные, тяжелые, почти без блеска, волосы. И запах. Ит поймал себя на том, что узнал запах – у неё были какие-то странные, совершенно не подходящие молодой девушке духи. Тяжелый, горький, древесный, сложный аромат, что-то дорогое и люксовое, созданное явно не для молодых; этот запах больше подошел бы женщине в годах, и уж точно не весной. Ит, как и все рауф, имел гораздо более тонкое обоняние, чем люди, поэтому запах, разумеется, запомнил ещё там, на Балаклавке, в лесу, рядом с порталом. Что она здесь делает? Интересно. Он подошел поближе. Девушка продолжала сидеть так же, как сидела, кажется, она что-то читала с телефона, понял Ит.

– Привет, – сказал он. – Эй, привет, Дана Ким.

Она обернулась – в тёмных глазах тревога и растерянность, которые, впрочем, быстро сменило узнавание. Ит увидел, что девушка в секунду перестала волноваться.

– О, привет, – сказала она. – А что вы здесь делаете?

– Мы тут живем, – ответил Ит. – А как вы здесь оказались? Ищите Джени?

– Да нет, в этот раз не ищу, – призналась девушка после секундной заминки. – Просто гуляю. Я люблю гулять. То тут, то там. Почти как кошка, – добавила она, улыбнувшись. – Сегодня я гуляю здесь.