Бывшие. Мне не больно (СИ) - Черничная Даша - Страница 17

— Хватит, — обрывает резко и прижимает сильнее к себе. — К чему ты возвращаешься туда? Разве это решит хоть что-то? Прошлое вместе с нашим ребенком осталось там. Смотри вперед, ведь каждый раз, погружаясь в события давно минувших дней, ты теряешь что-то в своем настоящем.

С трудом сглатываю.

— Я тоже думаю о нем, — неожиданно говорит, и я поднимаю лицо.

Глава Славы красные, на мокром месте.

— Каждый день, едва я открываю глаза — я буду думать о нем. Я никогда его не забуду, но, Тань… у нас, у тебя, у меня, есть будущее.

Волков подхватывает меня на руки и уносит в отдельную комнату. Я не рассматриваю ее, лишь понимаю, что это спальня. Слава укладывает меня на кровать и ложится рядом со мной.

Лежим в одежде. Никакого намека на интим, но у меня все внутри переворачивается от этого момента настоящей близости, неизведанной нами ранее. Слава крепко держит меня в своих руках, а я обнимаю его руки.

— Я тоже люблю его, — говорит едва слышно, и я закрываю глаза.

Слезы скатываются по щекам, а руки прижимают теснее. Засыпаем в обнимку, как старые супруги.

Глава 21. Слезы еле держу

Таня

Трясусь в автобусе два часа. Решение уехать за город к маме и бабушке кажется правильным. Я давно обещаю им приехать, откладывать поездку становится уже неприличным. Мама расстроится и просто вынесет мне мозг. Или приедет в город и останется в квартире, что еще хуже!

С годами нам с ней сложнее стало уживаться друг с другом. На даче еще терпимо, там хотя бы бабушка, а вот в городе будет самая настоящая пытка. Знаю, что нельзя так говорить. Все-таки она мама — но, черт возьми! Порой она бывает совершенно, просто совершенно невыносима.

От автовокзала иду пешком. Далековато до дома, в котором живут мама с бабушкой, но такси в маленьком поселке — настоящая роскошь, да и ждать его будешь дольше.

Еще даже не зайдя во двор, слышу звуки ругани. Вздыхаю. Добро пожаловать домой. Опускаю голову и толкаю калитку, без труда нахожу двух скандалисток.

— Привет, — вяло улыбаюсь и машу рукой маме с бабушкой, которые замирают с инструментами в руках.

— Нюшенька! — бабушка отставляет тяпку, смахивает с лица белесую прядь и подходит ко мне.

Несмотря на преклонный возраст, она хорошо сохранилась. Прижимает меня к себе и шепчет:

— Здравствуй, внученька, — в голосе нежность. — Совсем исхудала!

Окидывает мою фигуру недовольным взглядом и цыкает.

— Ну ничего, откормим. Были б кости, а мясо нарастет.

Улыбаюсь бабуле. Она у меня мировая женщина. У нее по-настоящему большое сердце. Когда я была маленькой, не могла понять, почему бабушка меня любит больше, чем мама. Разве так должно быть? В этом вопросе я так до сих пор и не разобралась.

— Привет, мам, — здороваюсь неуверенно.

Мама продолжает работать тяпкой, не глядя на нас.

— Привет, Тань, — отмахивается от меня.

Сглатываю и подхожу к ней. Неловко обнимаю за плечи и целую в холодную щеку. Она не обнимает меня в ответ, извиняющеся разводит руками, мол, грязная. Киваю — да-да, понимаю все.

Хотя я ни черта не понимаю. Хочется кричать о том, как мне не хватает ее тепла. Самую малость, немножечко тепла. Хотя бы разок. Простых объятий будет достаточно. Я много не заберу. Правда.

— Что ты там приволокла? — снова недовольна мной.

Она отворачивается, продолжая работать. Горло у меня перехватывает. Прокашливаюсь.

— Так, по мелочи: сыр, колбаса, соки.

— У бабушки диабет, нельзя ей соки, — поджимает губы, не глядя на меня.

— Они свежевыжатые, без сахара.

— Ясно. Хорошо, что приехала. Тут работы непочатый край. Завтра с утра начнем сажать перец. У бабушки рассада в этом году замечательная вышла, — говорит гордо.

Я такого гордого тона в свой адрес и не слышала никогда.

— Хорошо, — выдавливаю из себя.

Губы позорно трясутся, а руки дрожат. Тянутся к матери. Одергиваю себя. Как раз в это время из дома зовет бабушка, и я ухожу к ней.

— Садись-садись, — хлопочет вокруг меня.

Наливает суп, выкладывает домашние булочки.

— Ты кушай, мы с твоей матерью уже обедали. Хочешь настоечки? Она на ягодках, сладенькая. С прошлого года у меня осталась, — заговорщически.

— Давай, — улыбаюсь и кидаю взгляд в окно.

Мама продолжает работать тяпкой. Видимо, решила, что это важнее, чем мой приезд. А у меня колет, режет, жжет в груди. Болючая, зараза. Не вытравить ее, не вырезать, не убить.

Бабуля с громким «чпок» вытаскивает пробку и наливает мне полную рюмку.

— Давай-давай, остынет, — и подмигивает.

Быстро моргаю, сгоняя непрошеные слезы, и выпиваю. Разом опрокидываю в себя рюмку и выдыхаю.

— Хороша? — глаза загораются.

— Еще как! — внутри начинает согревать, и я даже улыбаюсь. Ну хоть что-то.

Пока я поедаю свой поздний обед, бабуля постоянно щебечет. Рассказывает о всех последних новостях, о политике, соседях и подругах. Слушаю ее голос и постепенно расслабляюсь, растягивая губы в улыбке. Вот теперь я дома. Хорошо-то как.

Бабушка окутывает теплом, как одеялом, грея мою задубевшую душу. Про меня не спрашивает: как-то не принято у нас, да и бабушка знает, что, когда я захочу, сама все расскажу.

Мама закончила на огороде, но так и не зашла в дом.

— Она к соседке, наверное, пошла. Та обещала поделиться семенами, — беспечно отмахивается бабуля, и я киваю.

Да-да, конечно. За семенами, ведь это очень важно. Семена — это хорошо.

— Ладно, иди отдыхать, бабуль! — выпроваживаю ту с кухни. — Я тут сама приберусь.

Бабушка, вместо того чтобы уйти, подходит ко мне и проводит руками по моей рыжей шевелюре. Я знаю, от кого у меня эти волосы. От моего непутевого отца. Мать в порыве злости даже кидала мне это в качестве претензии. Сама она всегда была светловолосой, как и бабуля.

— Ты прости ее, внученька, — просит жалостливо. — Она не ведает, что творит.

Зажмуриваюсь.

Бабушка целует тонкими губами мою щеку и уходит. Поднимаю веки и выпускаю из-под них горячие капли.

Глава 22. Всюду серые лица, а я уже успел влюбиться

Слава

— Дим, ты мне брат или где вообще? Кто, кроме тебя, поможет? — меня пробирает злость.

— Славян, я ж тебе вроде ясно донес: не знает Соня ничего.

Слышу возню на заднем фоне в телефонной трубке, которую прижимаю к уху, и тяну сигаретный дым.

— Дай мне, я поговорю с ним, — слышу голос Сони.

Снова шелест, и девушка брата говорит:

— Слав, привет!

— Привет. Порадуй меня чем-нибудь, — охота завыть в полный голос.

— Я правда не знаю, куда она поехала. Вернее, знаю, что к матери на дачу. А где находится эта самая дача — представления не имею, понимаешь? Вчера утром она забрала у меня телефон, попросила ее не терять. Сказала, что ей надо проветрить голову, да и с родными, как я поняла, она давно не виделась.

— Черт, — тру переносицу.

— Ты пробовал ей дозвониться? — в голосе Сони слышна досада.

— Конечно. И писал, и звонил. Абонент недоступен.

— Я не знаю чем тебе еще помочь, Слав. Правда, — тихий расстроенный вздох.

— Ладно, Сонь. Прости, что потревожил, и спасибо тебе. Дальше я сам.

— Удачи, Слав…

Отключаюсь.

После перелета меня вырубило совсем рано. Помню, около четырех часов дня мы уснули в обнимку. А проснулся в восемь утра я один. Она сбежала от меня. Позвонила с моего телефона подруге, отправилась к ней и забрала свои вещи. Теперь ее телефон недоступен, а в квартире пусто.

Меня не покидает стойкое ощущение потери. Уж больно неожиданно Таня исчезла. Мне дико не хватает рыжей. По сути, мы никто друг другу, но я не вижу своего будущего без нее. Сложно объяснить, как это работает и в какой момент тумблер перещелкнулся. Будь моя воля — я бы закинул ее к себе на плечо и закрыл в своей квартире. Есть что-то в том, как кавказские мужики воруют женщин, чтобы после жениться на них.