Бывшие. Я тебя отпускаю (СИ) - Черничная Даша - Страница 26

У меня тогда не было ничего. Ни денег, ни жилья, но я бы сделал что можно и нельзя, чтобы дать Инге и моему ребенку все. Целый мир. Мою безоговорочную любовь. Я бы был самым счастливым и сделал бы счастливыми их.

Вместо это я растоптал все, что было между нами. Сначала отрекся от нее, когда узнал, чья она дочь, и о ее репутации. Потом с моей подачи ее уволили, ну а после и вовсе верх низости — я предложил ей деньги за секс.

К горлу подкатывает тошнота.

Выкидываю сигарету в окно.

Нужно найти Разину, поговорить с ней, попытаться объясниться. Я плохо понимаю, что скажу. Потому что… ну что такое слова против всего того, что было? Такая маленькая капля, а чтобы наполнить этот сосуд доверия, потребуются годы. Нет, десятилетия.

Надо бы подняться к себе, но я не могу сдвинуться с места. Сижу в заведенной тачке и слепо смотрю перед собой. Хочется нажраться в хлам, но я не могу себе позволить этого.

Из-за пелены воспоминаний едва не пропускаю Ингу. Она идет к подъезду и копается в сумке. Выскакиваю из тачки и перехватываю Ингу за локоть.

Разина взвизгивает и замахивается на меня сумкой, но потом тормозит.

— Боже, Фадеев, ты в себе? Напугал.

Быстро моргает, смотрит на меня внимательно.

— Нет, Инга я не в себе, — говорю честно.

Она хмурится, бледнеет. Ее глаза начинают бегать, дыхание учащается.

— Что случилось, Никита? — видно, что она старается говорить спокойно, но у нее это получается очень плохо.

Нервно провожу пальцами по волосам, взъерошивая их. Руки предательски, ни разу не по-пацански, дрожат.

— Скажи, как ты смогла это пережить? — спрашиваю ее севшим голосом.

Инга прикладывает руку к груди и сжимает ворот куртки, будто пытается себя задушить.

— Пережить что? — с испугом.

Чуть сильнее сжимаю ее локоть.

— Эту потерю, — с силой зажмуриваюсь.

— Какую потерю?! — спрашивает истерично. — Никит, ты можешь по-человечески объяснить, что случилось?

Роняю голову, которая готова вот-вот взорваться от боли. Я слышу, как шумно дышит Инга, как гулко бьется ее сердце. Или это мое?

— Господи! — восклицает она и перехватывает мою руку. — Что у тебя с руками? Ты подрался? С кем?

Поднимаю голову и смотрю в красивые медовые глаза:

— Ты простишь меня когда-нибудь?

Инга пытается вырвать свою руку из моей хватки, хочет отступить. Но я не могу ее отпустить.

— Сегодня я узнал, что все то, чему я верил, — полная хрень, — говорю честно. — Когда мы были молоды, мне рассказывали о тебе так много. Боже… сколько было грязи.

Разина отшатывается, и я отпускаю ее. Растираю лицо руками. В глазах печет, сердце ноет.

— Я был таким мудаком, Инга. Поверил им. Поверил во всю эту грязь. Но что хуже — отправил тебя избавиться от ребенка.

Инга плачет, по ее лицу стекают ручьи слез, и она даже не пытается их стереть.

— Это ведь был мой ребенок, Инга? — спрашиваю сипло. — Да?

— У меня кроме тебя никого не было, Никита, — ее голос будто безжизненный. — Конечно, это твой ребенок.

— Прости меня, Инга, — я знаю, что мои слова не помогут. Ни ей, ни мне. — За то, что предал твою веру, за смерть нашего нерожденного малыша. — Инга всхлипывает и зажимает рот рукой. — За то, что я унижал тебя. За увольнение. Инга, прости. Прости, если сможешь.

Неожиданно Разина одним махом стирает слезы, ее скулы двигаются со злостью:

— Ну вот я простила тебя, Никита. Отказалась от злости. Дальше что, Фадеев?

— Дальше? — спрашиваю ее, не понимая.

— Да. Дальше. Целых тринадцать лет ты варился в собственной ненависти ко мне. Вместо того, чтобы хоть немного подумать, попытаться разобраться, ты разрушил все парой фраз. Так легко и умеючи, будто это ничего не значило для тебя. Ты хоть представляешь, через что я прошла? Травля, смешки, презрение. Ненависть. Твоя. Отца. Одиночество. Если бы не бабушка, я бы, наверное, умерла. Так вот, Никита, у тебя есть мое прощение. По всем фронтам. Ты прощен. — В ее глазах вспыхивает злость. — Продолжишь жить как ни в чем не бывало?

— Разве это возможно? — ответ мне не нужен.

— Вот именно, Никит, — кивает, опускает устало голову. — Так что засунь свои извинения куда подальше. И еще. Насчет того ребенка…

Она открывает рот. Закрывает. Хочет что-то сказать, но не может.

— Он.. Он…

У меня звонит телефон. Машинально достаю трубку. На экране номер телефона воспитателя. Я понимаю, что это связано с Женькой. Разговор у нас с Разиной очень важный, но я не могу игнорировать этот вызов. Может, что-то случилось с моей дочерью.

— Инга, прости, мне надо ответить. Это насчет Женьки.

Разина качает головой:

— Хватит просить прощения, — разворачивается и уходит, а я отвечаю на вызов.

И то, что я слышу, повергает меня в шок.

Глава 33

Инга

— Думаю, похороны можно устроить через два дня.

— Угу.

— Если хочешь, я могу взять на себя их организацию.

— Угу.

— Хотя Арам заранее позаботился обо всем, как предчувствовал. Там и организовывать практически нечего.

Выныриваю из оцепенения и поднимаю голову:

— Рустам, не нужно. Я сама все устрою и сообщу тебе дату и место похорон.

Охранник отца невесело усмехается:

— Что, пинком под зад меня выгоняешь?

— Разве выгоняю? — вскидываю удивленно бровь. — Мой отец умер, и я сама позабочусь о нем.

— Да-да, конечно, — кивает быстро. — Просто я думал, что смогу служить тебе. Так же преданно, как твоему отцу.

Растягиваю рот в оскале:

— Неужели? А мне казалось, у псов бывает только один хозяин. Или ты думаешь, я не помню, как по его приказу ты отправил меня за ворота?

— Ты же понимаешь, что я именно исполнял приказ, — вздыхает.

— Я все понимаю, — киваю. — А теперь ты пойми меня. Как я могу доверять человеку, который выставил восемнадцатилетнюю беременную девчонку за дверь?

— Полагаю, никак, - тут же сникает.

— Вот и я так же думаю.

Рустам поджимает губы:

— Что ж. Тогда я, с твоего позволения, откланяюсь. Не забудь сказать мне о времени и месте похорон.

— Всенепременно.

Похороны устраиваю тихие. Не хочу никаких сборищ, но газетчики все равно унюхали, поэтому атакуют меня звонками. Всем интересны подробности, а мне хочется тишины.

На похоронах присутствуют Алекс и бабуля. Стоят по обе руки от меня, словно свита. Никите о похоронах я не сказала ни слова, предпочитая не вмешивать его сюда. Домой едем на такси. Молчим. Они бабушка и сын не заговаривают со мной, а у меня попросту закончились слова.

По правде говоря, я еще не до конца отошла после разговора с Никитой. Уж не знаю, откуда он узнал правду. Но, как ни странно, я понимаю, что мне вообще плевать на этот факт.

Я всегда вела себя правильно, честно. Никогда не прыгала по чужим койкам, не была развязной. Так почему я должна удивляться тому, что эта информация раскрылась?

Пусть удивляется тот, кто соорудил карточный дом и жил в нем несколько лет, уверенный, что это самое лучшее, что можно сделать.

— Давай помянем, Инга? — предлагает бабушка.

Выпиваем по рюмке, не чокаясь. Сашку прошу побыть пока бабушкой. Сама не знаю, куда пойду. Вроде как с арендованной квартирой, как и с ее хозяином, нужно разрывать связь.

Хотя, черт возьми, как это можно сделать, когда у нас общий сын? Теперь скрывать данный факт становится невозможным, так что в ближайшее время нужно открыть Никите правду. Потому что он, очевидно, считает, что я сделала аборт.

Весь день торможу. Подолгу сижу и смотрю в одну точку.

Стала ли болезнь и смерть отца для меня шоком? Да, безусловно. Ведь я наивно полагала, что он чувствует себя прекрасно. Бодр и полон сил. Но жизнь расставляет все по местам.

Отец всегда греб много всего. Фирмы, тендеры, партнеры, сделки, встречи. И, конечно же, бабки, бабки, бабки.

Иногда мне казалось, что они его единственный смысл жизни. Хотя, наверное, так и было.