Время и деньги (СИ) - Ротэр Рони - Страница 20

Проступившие в их сознании слова совершенно точно принадлежали тому, кто стоял напротив.

«Знаете, как джезъянцы охотятся на лис, что воруют гусей?»

Астид недоверчиво переглянулся с князем, поняв, что и он тоже слышит чужой голос в своей голове.

«Охотники настораживают крепкие петли в тех местах, где лиса может пробраться в птичник. Зверь сам сует свою голову в петлю. К петле привязана дырявая тыква с жидким птичьим пометом. Может быть, лиса и украдет птицу. Но потом всё равно вернется в свою нору. С тыквой на шее. По вонючему следу пойдут пастушьи собаки, и приведут охотников прямо в лисье логово».

Незнакомец прошелся по камере, отпихнув с дороги кандалы, из которых недавно освободили труп. Гилэстэл и Астид пристально следили за его движениями.

«Надо отдать вам должное. Вы хитрее и опаснее лис. А по наглости схожи с гиенами. Но я ловил и не такое зверьё».

— Ты кто такой? — выдавил Гилэстэл.

«Моё имя Крат-ак-Халь. Я глава храма Безмолвия, предводитель Безгласных братьев. Защитник и верный сын этой страны».

Он стянул тюрбан и передал его в руки стража у двери. Астид, охнув, широко раскрыл глаз и уставился на полуэльфа с лицом, обезображенным ритуальными шрамами.

— Ты не джезъянец, — пробормотал изумлённый князь.

Ответная ухмылка заставила Астида содрогнуться. Крат-ак-Халь вынул из ножен одрарский меч, отставил в вытянутой рук, любуясь.

«Как человек, достаточно богатый, чтобы владеть такой вещью, может унижать себя мелким воровством? Зачем вы украли реликвию Джезъяна? Футляр не представляет ювелирной ценности. Его содержимое еще менее ценно, и продажа не принесла бы вам великой прибыли. Эта вещь дорога лишь для нас, джезъянцев, как память о героях прошлого. Как странно, что именно вы, северяне, совершили эту кражу. Снова вы пытались обокрасть народ Джезъяна. Я вижу в этом некий символизм».

— Никакого символизма, — с трудом выговорил разбитыми губами Гилэстэл. — Простая любознательность. В летописях сказано, что эта вещь сыграла немалую роль во взаимоотношениях Джезъяна и Маверранума. Я хотел выяснить, что же в ней такого важного.

«Знаток истории, — насмешливо прищурился Крат-ак-Халь. — Немалую роль в тех событиях сыграли жадность и лицемерие ваших правителей».

Он вкинул клинок в ножны, приставил к стене.

«Этот свиток- свидетельство предательства и двуличия одних, и самоотверженности других. Это семя, из которого выросло наше братство. Первый камень в основании храма Безмолвия».

Крат-ак-Халь снова прошелся по камере, взглянул вверх, на зарешеченное отверстие. В темнеющем небе зажглась первая звезда.

«Вначале было всего лишь два немых монаха, ухаживающих за могилой генерала Энзры и его надгробной статуей. Со временем над могилой возник храм, появилось братство Безгласных. Наши шрамы — это дань уважения воинам, защищавшим честь Джезъяна. Наше безмолвие — знак нашей надежности и верности стране. Наше скопчество — обязательство не знать иной семьи, кроме братства. Украв футляр со свитком, вы нанесли оскорбление павшему герою, осквернили гробницу. Но вам ведь не привыкать это делать, не так ли?» — предводитель бросил испытующий взгляд на князя.

— Я не знал, что это его надгробие. Думал, просто идол с дырой в животе.

«Сердце, — скривился Крат-ак-Халь. — Свиток символизирует сердце генерала. Древний скульптор плохо знал анатомию, выдолбил отверстие ниже, чем нужно».

Пламя факела, подрагивающее на сквозняке, играло причудливыми тенями на лице Крат-ак-Халя. Казалось, что по нему, то скрываясь в рубцах, то вылезая наружу, ползают бело-красные черви. Астид, не сумев сдержать отвращения, отвел взгляд от неприглядной личины. Гилэстэл же с каким-то извращенным интересом внимательно смотрел на мужчину перед собой.

— Я могу исправить этот изъян. Сделать твое лицо… настоящим, — выговорил князь. — Это не так трудно. Остальное, к сожалению, мне не под силу.

Глаза Крат-ак-Халя сузились. Он подался навстречу князю, впившись в него колючим взглядом.

«А с чего ты решил, что оно ненастоящее? Оно вполне соответствует моему мироощущению и правильно воспринимается окружающими. Если бы лица людей действительно отражали то, что скрывают ум и сердце, на некоторые глядеть было бы вовсе невыносимо».

Он склонился к Гилэсэтлу и какое-то время рассматривал его лицо. Выпрямился и хмыкнул, покачав головой.

«Все это, — джезъянец указал сначала на свое лицо, потом на пах, — не имеет значения. Значение имеет лишь то, что здесь и здесь».

И приложил средний и указательный пальцы сначала ко лбу, затем к сердцу.

— Что ты собираешься делать с нами? Убить?

Астид при этих словах вновь вскинул взгляд на Безгласного.

«По поводу тебя я еще не решил. Что касается твоего слуги… Он отличный воин».

«Он мне не слуга, а друг».

Крат-ак-Халь вскинул ладонь в протестующем жесте.

«Ну, уж себе-то можешь не лгать. Если бы он был твоим другом, у Игских скал вы стояли бы рядом. Он как пёс, исполняет по приказу всю кровавую и грязную работу, принося тебе добычу в зубах. Что ты даешь взамен? Миску еды и исцеление полученных ран? Разве это дружба? Так обращаются с хорошо обученной и дорогой собакой, но не с товарищем».

— В отличие от пса, Астид свободен в своем выборе — быть со мной или уйти, — парировал Гилэстэл.

Крат-ак-Халь лишь усмехнулся.

«За кражу свитка и убийство стражей храма ему полагается смертная казнь. Но, как я уже сказал, он отличный воин. Стоит нескольких. Их он и заменит. Тех из Безгласных братьев, кого убил. Во искупление своей вины».

Астид зло оскалился, насколько это было возможнораспухшими губами. Гилэстэл натужно рассмеялся, повел головой.

— Он не станет служить тебе. И убьет при первой возможности.

«Его оскопят и вырежут язык, — пропустив слова князя мимо ушей, спокойно продолжил Крат-ак-Халь. — А я позабочусь, чтобы он забыл о том, что когда-то жил по-другому».

Улыбка на лице полуэльфа потухла, а вдоль позвоночника словно прополз холодный слизень. Астид побледнел, и, зарычав, рванулся к Крат-ак-Халю. Но цепи были прочны и коротки, и только сильнее ободрали кожу на запястьях.

«Все свершится утром. У вас еще есть время вспомнить ваши жизни и осознать грехи».

Крат-ак-Халь забрал стоявший у стены меч, и, кивнув сопровождающему воину, покинул каземат. Кусок стены, проскрежетав, задвинулся, и наступила тьма. В воцарившейся темноте сквернословил и яростно гремел цепями Астид.

Глава 17

Вечерние сумерки сгущались, делая комнату еще меньше, чем она была на самом деле. Но Нира не смела ни зажечь огня, ни даже встать с жесткой лавки с того времени, как страшный и странный человек в тюрбане привел её в эту комнату. Он был такой же, как она! Он не произнес ни одного слова вслух, но сказал многое. Он сказал, что она…

Шаги за дверью заставил Ниру вздрогнуть. Скрипнули петли, и на пороге возник её пленитель.

«Ты не боишься темноты?».

Человек прошел мимо Ниры к столу, чиркнул огнивом и комнату озарил неяркий свет масляной лампы.

«Сейчас меня пугает не темнота» — Нира чуть зажмурилась на свет.

«Не нужно меня бояться. Я не имею по отношению к тебе дурных намерений. Совсем наоборот».

Он приблизился, встал перед ней. Нира несмело подняла глаза.

«Там, в доме, ты сказал кое-что. Это… это…».

«Это правда. Ты сестра мне, Нира. Мы близнецы».

«Разве у Безгласных есть семьи?».

«Родители, братья, сестры есть у нас всех. Но Безгласные — брошенные дети, отвергнутые своими семьями, и не знают своих корней. Мне удалось выяснить свое происхождение. И это большее чудо, чем то, что я выжил. Но еще большее чудо, что нашел тебя».

Он медленно опустился перед ней на колени, судорожно вздохнул и подрагивающими руками снял тюрбан. Белая ткань упала на пол. Нира глухо вскрикнула и зажала ладонью рот, увидев его лицо. Подрагивающий огонек лампы и тени искажали уродливые шрамы, делая лицо еще более безобразным.