Княжич, князь (СИ) - Корин Глеб - Страница 8

Уже на ходу отец Паисий бросил обе книги на поставец в изголовии, последние слова его донеслись из-за двери.

Кирилл потянулся за лекаревой азбукой, от скуки ожидания принялся листать ее. Убедившись, что ни затейливо изукрашенных буквиц, ни занятных картинок — как в той, что была в его раннем детстве — в ней нет, соскучился еще больше. Встал, подвигал плечами, разминаясь, и подошел к открытому окну. Из густых кустов малины вынырнуло любопытное лицо брата Луки:

— Эй, брате-княжиче!

— Чего тебе?

— Не поведаешь ли, куда это отец Паисий вдруг так припустил?

Кирилл задумался. Взмахами ладони приманив сидельца поближе, внимательно огляделся из окошка по сторонам и решился:

— Так и быть, расскажу. Но только чур: о том больше никому. Обещаешь?

— Ага! — выдохнул брат Лука, загораясь жадным нетерпением.

— Вишь ли, тут у меня с ним спор случился по поводу некоторых его снадобий: он сказал, что имеет средь них такой чудодейственный эликсир, который может до преклонных лет сохранить молодую резвость ног.

— Ага…

— Ну а я сомнение выразил: дескать, если этакое дивное зелье и в самом деле существует, почто ж тогда, говорю, старцы по-прежнему с клюками ковыляют еле-еле? Как-то не приходилось мне видеть, чтобы они, скажем, во скороходах служили.

— Ага…

— А он мне говорит: не веришь, значит? Тогда давай побьемся об заклад — да хоть бы и на цельный егорий золотой! — что я трижды вокруг собора успею обежать и вернуться, пока ты Символ Веры единожды прочтешь.

— Ух ты! Он у нас, знаешь ли, такой, это да… Погоди, погоди! Так чего же тогда ты не читаешь, а со мною речи ведешь?

— Э… Да ведь ты первым эти самые речи завел-то и сбил меня с панталыку! Вот уж не везет так не везет… Ну и что теперь прикажешь делать? Начинать поздно, всё равно не успею никак. О! А вон и отец Паисий — возвращается уж. Эх, плакал мой заклад, жалость-то какая! Ведь цельный егорий…

— Так вы, отче, еще и с книгами в руках вокруг собора-то! — восхитился брат Лука. — Вот это да! И княжича знатно посрамили, и заклад выиграли — стало быть, полная ваша победа выходит!

Запыхавшийся лекарь с подозрением покосился на Кирилла, затем на восторженного сидельца:

— Всё понятно. А ты чего тут?

— Так я это… малинки малость присобрать, вы же сами благословили давеча.

— Ну и где ж малинка-то? — постным голосом вопросил отец Паисий, кивая на пустой туесок в его руках. — Потребил небось? И правильно: малинка — она для укрепления здоровья ягода исключительно пользительная. Следовательно, теперь тебе — с укрепленным-то здоровьем! — тяжелые послушания в самый раз будут. Ась?

Лука заполошно исчез среди кустов.

— А ты, княжиче, всё проказничаешь, всё не угомонишься никак, — кротко заметил отец Паисий, опуская стопку книг на поставец. — Тогда вот епитимья тебе, она же упражнение доброе: от сего дня по полному часу утром и вечером будешь пребывать в уединении да тишине с закрытыми очами. Сидя ли, лёжа ли — твое дело. Хочешь — размышляй о чем-то существенном, хочешь — вирши слагай в уме или просто мечтай. После же, взявши бумагу, перо да чернилы, опишешь со тщанием все свои помыслы, желательно даже случайные и мимолетные, да мне предоставишь. Поначалу так, а там видно будет.

— Простите, отче.

— Бог простит. Уразумей однако: то не только за шутки, что над стариком шутишь, а для вящей пользы тебе же, дураку. Теперь к делу вернемся: опять ложись да глаза закрывай. Из греческого немного почитаем. Я начинаю, сосредоточься.

— Эвлоимени… и василиа… ту Патрос ке ту Иу… ке ту Агиу Пневматос… нин ке аи ке ис ту эонас… тон эонон, — старательно проговорил Кирилл.

— Верно. По-славенски истолкуешь?

— Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Из Литургии это.

— Добро. Теперь отсюда попробуем, внимай.

— Иц… х… Ага, это «ихь» получается. Хор… те… Хёртэ! Эс бе… рицх… Эс бэрихьтэн!

— Ты же сказывал, что германский хорошо разумеешь! — удивился отец Паисий. — Маленько прихвастнул, что ли?

Кирилл соскочил с постели и протянул руку:

— Книгу можно? Где оно, где оно… Ага, вот: «Ich hörte es berichten, daß sich Herausforderer einzeln begegneten: Hildebrand und Hadubrand…» Сие значит: «Я слыхал, как сказывали, что встретились в поединке, бросивши друг другу вызов, Хильдебранд и Хадубранд». Вот так. Отче, вы греческий знаете?

— Вестимо дело.

— А германский?

— Не сподобился.

— Стало быть, греческие слова для вас осмысленны, как и для меня. То есть, вы их в уме сразу переводите. В германских же словах непонимания полны и только буквы знакомые различаете — и я чрез вас вынужденно то же самое проделываю.

— Ах вот оно как! А ведь верно, верно… — лекарь призадумался. — Но с другой стороны получается, что те языки, которыми не владеешь ты, но владею я, чрез меня тебе понятными могут оказаться. Да нет: даже и должны! Допустим, это будет латина. Ну-ко, ну-ко попробуем…

— Конкордиа… парвэ рэс крескунт… дискордиа максимэ дилабунтур… Что и вы, а чрез вас и я разумеем так: при согласии и малые дела возрастают, при раздорах же и великие рушатся.

— Отменно, просто отменно! Добро. С этим мы такоже всё разъяснили, — отец Паисий удовлетворенно хлопнул ладонью по книге и подался вперед: — А сейчас зри мне в глаза и проговаривай вслух то, о чем я мыслить стану. Давай!

— Ага… Возьми новый горнец с узким горлом… и насыпли в него десять драм яблонной коры… Потом натолки пять драм чернильных орешков…

— Довольно, опять молодец. Да… Как же быстро дар твой пробуждается — просто удивительно!

— Отче, то был секрет приготовления какого-то из снадобий ваших? И что в итоге выйти должно?

— Средство от недержания праздного любопытства. А теперь попробуем вот таким образом…

Кирилл какое-то время неотрывно смотрел в глаза лекарю, потом свел брови и помотал головою:

— Ровно тени в тумане мечутся да речи невнятные не в лад ведут. Ничегошеньки разобрать не получается.

— Сможешь объяснить?

Княжич пожал плечами:

— Ну… В первый раз вы мне вроде как руку протянули — я и принял ее. А в другой раз не то что руки не подали, а еще и будто схоронились да затворились от меня. Хоть и в глаза смотрели, как и прежде. Верно?

Отец Паисий кивнул. Быстро щелкнул пальцами возле его уха; сощурившись, пригляделся к чему-то на лице. Спросил серьезно:

— Спится-то как?

Кирилл снова пожал плечами, на сей раз угрюмо.

— Опять видения страшные? Стой, не рассказывай сейчас — тебе уже пришла пора отдыхать. Завтра с утра. А еще лучше вот как поступим: давай-ка, голубчик, их туда же — под перо, на бумагу да ко мне на стол. Со всеми-всеми подробностями, какие только сможешь вспомнить. И прошу душевно: постарайся впредь писать хоть малость поразборчивее, окажи такую милость старику подслеповатому.

— Духоносные отцы учат, что всё то — козни бесовские.

Отец Паисий вздохнул:

— К сожалению, не всё, чадо. Кроме мира духовного есть и наш, егоже Господь шесть дней творил. Тут со временем и своего подобного добра поднакопилось основательно — это уже человеки сами расстарались, понатворили со всем усердием. Творцами, вишь ли, себя возомнили… Ладно. Пострига ты не принимал, стало быть о предметах сих особо размышлять не тщись. Этим другие займутся, тебя же свое служение ждет.

Лязгающие Сапоги приблизились. Кровь закапала на них из ниоткуда, расползаясь по зеркальному металлу дергаными потеками, а затем полилась струей:

— Кто-о-о… ты-ы-ы?.. Кто-о-о… ты-ы-ы?..

— Я княжич Ягдар! — крикнул он.

— Кто-о-о… ты-ы-ы?..

— Я! Княжич! Ягдар!

Слова трижды ударились о незримую стену, разбились и осыпались шепчущими осколками:

— Яктар-яктар-яктар-яктар-яктар-яктар-яктар…

Лязгающие Сапоги рассмеялись стонущим смехом. Кровь схлынула с них, пурпурным листом потрепетала в воздухе, обратившись в глумливый лик: