Первый поход (СИ) - Кленин Василий - Страница 62

— Торговцы Хакаты захотят всё это выкупить, ведь воины продают добычу за гроши. Вот список купцов, которые помогали нам, кто снабжал нас нужными товарами. Скажите городу прямо: скупать добычу имеют право только эти люди. Или их представители.

Гванук улыбнулся. Теперь все в Хакате поймут, как выгодно помогать чосонцам. Прямо у берега Микасы были организованы огромные горы сортируемых трофеев. Наладить мародерскую работу было непросто, генерал пытался разорваться на части, чтобы успеть везде. Но он уже еле волочил ноги. Тут-то из ниоткуда вылез голоногий ниппонец Ивата, который непонятно где прятался всю битву, а теперь вылез и предложил свои услуги. Задав толстяку пару вопросов, Ли Чжонму убедился, что тот знает толк в подобной работе. Объяснил правила: что и кому полагается; и велел всё тщательно записывать.

— Потом проверю, — строго бросил он и велел Гвануку отвести его к постели.

Главнокомандующий проспал весь день и большую часть ночи. И, едва проснувшись, тут же созвал полковников, чтобы отчитались о потерях и общем состоянии. Во всех полках погибло 440 человек, и, скорее всего, еще будут смерти среди раненых. Хотя, Хаката очень сильно помогла с последними. Из города пришли десятки знахарей, жрецов, сведущих в уходе за больными. Несколько десятков самых тяжелых даже увезли в храмы — просить помощи у богов. Ли Чжонму при этих словах покачал головой, но ничего не сказал.

В итоге, чуть более двух тысяч бойцов готовы оборонять Дадзайфу от любого врага (еще шесть сотен моряков обитали в городе возле кораблей). Запасы стрел пополнены сверх меры (благодаря трофеям), испорченное оружие и доспехи заменены — благо выбор велик. Единственное, в ночной вылазке пожгли последний порох. Чахун догадался спрятать два зарядных мешочка, чтобы пушки могли хоть по разу выстрелить.

Утром к генералу привели Даичи Ивату, который на ночь опять куда-то укрылся — сколько ни искали его по приказу Ли Чжонму, так и не нашли. А теперь заявился сам. Толстяк явно за вчера успел переодеться… и явно не в свое. Но белые отвратительные ноги его больше не было видно — и за это спасибо богам!

Вывалявшись в поклонах, тот уселся напротив генерала и быстро, в деталях расписывал, сколько чего было собрано, сколько роздано. И всё это, почти не заглядывая в записи. Толстяк Ивата особо отметил, что не во всем послушался сиятельного. Своей волей он запретил «раздавать простонародью» многие трофеи. Например, важные для работы: бумагу, кисты и туши. Также забрал для генерала «Повесть о принце Гэндзи» и еще пару десятков бесценных свитков.

— Роспись на шелке дивной работы — кто из них ее оценит! — перечислял он увлеченно. — Три ширмы, отделанные слоновой костью! Почти полный сундучок с сандалом с далекого юга! Толченый рог носорога — хватит поднять стручки целой вашей роте!

Он перечислял какое-то время, изредка подсказывая, сколько может стоить та или иная вещь, и где ее лучше всего продавать. Ли Чжонму потребовал у него записи, растерянно уставился на незнакомые значки. Исключительно ради сохранения лица задал проверочные вопросы. Вздохнул.

— Так. С завтрашнего дня начинаешь ходить ко мне на уроки вместе с О. Познакомлю тебя с алгеброй.

Последним на встречу с генералом Ли пришел Хисасе Мацуура. Мрачный, с траурным лицом — будто, и не была накануне одержана великая победа над армией Оучи!

— Добычи мало? — с прищуром посмотрел на него главнокомандующий. — Ну, не переживай! После следующего сражения главный трофей тебе достанется!

— Какого сражения? — вздернул брови квадратный даймё.

— Под Хирадо! Надо же теперь твоим родственником заняться.

Глава 31

Конечно, Хисасе тогда рано обрадовался. Сразу в поход на вторую ветвь дома Мацуура Ли Чжонму не пошел. Несмотря на то, что у даймё Юнобы сил было намного меньше, чем у Оучи, выкуривать его придется из укрепленного замка. Да еще и на острове. Так что для этого требовалось подготовить две вещи: пушки и корабли.

— Ты пока, Хисасе, напиши письма всем князьям Хидзена, которые дружны с Юнобой, — посоветовал генерал Ли. — Приложи к каждому письму трофейное знамя Оучи и сообщи, как мы их войско уничтожили. Преувеличивай, не стесняйся! А в конце припиши: каждого, кто будет сотрудничать с Оучи и не присягнет на верность Южному двору — лишим головы.

— Думаешь, сразу все одумаются?

— Вряд ли. А вот помогать Юнобе не станут. Подождут, чем дело закончится, — усмехнулся Ли Чжонму и занялся своими делами.

Пушки у него были почти готовы. Из первой партии литейщики явно забраковали три изделия. Так что сейчас занимались шлифовкой семи орудий. Из бронзы трех отбракованных отливок генерал предложил сделать совсем иную огнестрельную машину: заметно больше с более коротким и широким стволом. В чем-то похожим на самый первый Чонтонг.

В это же времяплотницкая мастерская делала лафеты и большие телеги-ящики для пороха, ядер и картечи. И вот пороха-то совсем не было. У генерала собрались уже первые ингредиенты: уголь, самодельная селитра и немного серы с севера. Тут выяснилось, что процесс изготовления смеси он знает… на словах. В деталях, но сам никогда не пробовал. Что, в общем-то, естественно для генерала, но Гванук ждал от своего командира любых чудес.

Вместе с чосонским мастером-ремесленником несколько дней они растирали ингредиенты, собирали смесь. Пробовали. Все-таки в чистоте выпаренной селитры Ли Чжонму был сильно не уверен. Но, в целом, итог ему понравился: порох горел, а стиснутый в сосуде — взрывался. Теперь осталось придумать, как делать за день не одну пригоршню пороха, а сразу несколько мешков. По счастью, дней через десять из Мин пришел корабль, полностью загруженный уже готовым порохом. Купец Ёсихиса еще из рассказов своего минского товарища понял, в чем сильно нуждается чосонский генерал, и сразу отправил судно за море.

— Из-за меня и Го Вайжэня цены на порох в Люцзягане уже поднялись, — недвусмысленно намекнул он.

Ли Чжонму молча отдал ему и толченый рог носорога, и ширмы с костяными накладками, и расшитые халаты из императорского шелка. Серебро он придерживал для более регулярных сделок. А бочки с порохом сразу пошли в переработку. Канониры Чахуна, наконец, смогли пристрелять свои семь пушек — и это оказалось потрясающее зрелище!

Всего дней двадцать ушло у генерала Ли на подготовку. Уже вовсю началась сухая и ветреная зима, когда объединенный флот чосонцев, Мацуура и Хакаты вышел из залива. Горожане, преисполненные жажды героизма, тоже дали два своих корабля с парой сотен вооруженных ополченцев, которых кое-как успели подготовить ин-струк-то-ры. Всего собрали пять тысяч воинов, так что части пришлось идти вдоль берега. Вдоль крайне неудобного берега, зато налегке.

Разумеется, Юноба Мацуура на открытый бой не вышел. Он уже знал, что сторонники Южного двора сотворили с огромной армией Оучи, а потому заперся в замке на скале. Союзники весь первый день перевозили все войска на остров и успели возвести укрепленную батарею напротив ворот. С утра начался обстрел — и семь полевых пушек с трех залпов в щепы разнесли ворота и часть деревянных стен. Защитники даже не пытались удерживать нижний уровень и бежали по узким каменным лесенкам наверх. Но их надежды отсидеться на неприступной скале не оправдались.

Почти день в нижнем замке устанавливали тяжелое, толстое и неповоротливое орудие — мор-ти-ру. Но к вечеру всё же раздался первый выстрел — и ядра полетели вверх. Дело это было новое, и канониры Собачьего полка долго пристреливались, однако вскоре наловчились — и завалили верхний замок парой десятков тяжеленных ядер. Запасов пороха хватало еще на пару десятков — но морально раздавленный Юноба Мацуура сдался раньше.

К нему, действительно, не пришел на помощь ни один даймё. Так что сил у князя для борьбы не было. Даже на кораблях не сбежать — сторонники Южного двора отрезали замок от моря и блокировали узенькую гавань своим флотом.

На переговорах Ли Чжонму всячески демонстрировал, что намерен сравнять замок с землей. И так, мол, будет с каждым, кто не признает законную власть старого владыки. Хисасе, наоборот, выступал в качестве добряка, который охлаждал пыл чосонского генерала. Гванук знал, что вельможи заранее обговорили себе такие роли, чтобы с одной стороны, запугать Юнобу, а с другой — впечатлить его благородных слуг, которые также присутствовали на переговорах.