13-й отдел НКВД. Книга 2 (СИ) - Барчук Павел - Страница 36

Однако, только бабуля вышла из комнаты, вытащив чуть ли не за шиворот Мацкевича, который готов был, как Хатико, сесть рядом с моей кроватью и ждать того момента, когда мы сможем двинуться в сторону столь желанной ему книги, я закрыл глаза и моментально вырубился. Видимо, тело умнее в этом вопросе, чем голова. Оно решило, ну их к черту, глупые переживания, надо спать.

Снилась какая-то ерунда. Хотя, снов не видел сто лет. Отчего-то я стоял на том самом месте, где нам приготовили засаду, в Сирии. Но только был один. Рядом никого. А потом вдалеке появился вроде дед. Его силуэт. Он махнул мне рукой и пошел вперёд. Я – за ним. Думаю, как это так? Иваныч сидит дома, почему тут его вижу. Во сне не понимал, что деда то и нет уже. Казалось, будто все происходит именно в тот, реальный момент, когда я отбывал последнюю командировку, а дед ждал меня. И вот он теперь уходит. Я пытаюсь догнать, но не получается. Как тогда, в Москве. Бежал за Мацкевичем, и сделать ничего не мог, он отдалялся все сильнее. С дедом сейчас так же было. Только вокруг не московские подворотни, а сирийский, гораздо более унылый, пейзаж. Я уже психовать начал. Да как так то? И вдруг Иваныч остановился. Повернулся ко мне лицом, а потом улыбнулся. Никогда не видел дедовой улыбки. На самом деле. Он всегда был серьезный, строгий, загруженный своими думками. А тут вдруг искренняя, добрая, широкая улыбка. Будто он очень сильно рад меня видеть. Вот ведь странно. И главное, сон был настолько яркий, казалось, сейчас крикну ему, он отзовётся. Что за ерунда? К чему это? Случайность или сюжет имеет значение?

С этими мыслями и проснулся. Открыл глаза – лежу в той же комнате, в той же постели, куда меня Мацкевич доставил. За окном светло. В одном из кресел, свесив голову на грудь, похрапывая, сидит Генрих Эдуардович. Дремлет, вроде как. Его, похоже, мучает сомнение, не убегу ли я. Боится оставлять одного.

Только завозился, Мацкевич тут же подскочил на месте, вытаращив глаза.

– Доброе утро, няня.

На мое жизнерадостное приветствие он ответил хмурым взглядом, явно не имея желания шутить.

Тут же в комнате появилась Наталья Никаноровна, будто под дверью караулила, честное слово.

Началась суета и кутерьма вокруг моей персоны. Генрих принялся ощупывать голову. Естественно, опять же, мою. Свою то ему зачем щупать. Мол, как я себя чувствую. Не кружится, не болит ли? В общем, натурально заботливая мамочка.

Бабуля, в свою очередь, прошла к окну, приоткрыла одну створку, впуская морозный воздух, а потом с довольным лицом сообщила, что готов обед. Потому как, по ее словам, уже даже не завтрак, и вообще советскому человеку, чекисту, негоже иметь барские замашки, валяясь в постели половину дня. Мацкевич сразу начал спорить, доказывая, что при травмах головы нужно много отдыхать.

Было, честно говоря, ощущение сюрреализма. С одной стороны, знаю прекрасно, нахожусь сейчас на территории, подконтрольной немцам, а с другой, вся эта хозяйственная деятельность, развитая Натальей Никаноровной и Генрихом вообще была далека от войны и ее ужасов. Будто мы этакая добропорядочная семейка: тетушка, добрый дядя и великовозрастный парень, который прихворал. Короче, полная идиллия, но отсутствовал лишь один элемент – Лизонька. Девчонка так и не появилась.

Ни в этот день, ни на следующий. Мы чинно благородно отобедали, потом отужинали, однако, блондиночка не пришла. Я косился в сторону Натальи Никаноровны, прикидывая, как бы задать интересующие вопросы, не нарвавшись на очередную порцию яда с ее стороны. Да и Мацкевич своим присутствием мешал изрядно. При нем особо не разгуляешься. Чрезвычайный интерес к Лизе будет выглядеть странно.

После ужина меня благополучно снова отправили в постель. Что удивительно, я в этот раз тоже быстро вырубился и мне опять снился дед. Это уже настораживало. Теперь мы оказались в кухне. Тот самый момент, когда я пришел к Иванычу после возвращения и рассказал о Петьке. Главное, почему-то все было смазанным. Обстановка комнаты расплывалась, я просто понимал, что это – квартира деда. Начало нашего разговора тоже невнятное. Но зато в определенный момент Иваныч посмотрел на меня и очень четко, будто и правда находился рядом, сказал те самые слова: «Все не так, как кажется, особенно если это кому-то выгодно».

Конечно же, именно в этот момент я проснулся.

Чертовщина какая-то. Уж теперь на случайность не спишешь. За все пять лет Иваныч никогда мне не снился. Вообще ни разу. А тут – две ночи подряд.

Однако спокойно поразмыслить об этом не дали. Рядом уже привычно бдил Мацкевич. Все в том же кресле. Вот это воля и стремление у человека. Либо, как сказала Наталья Никаноровна, фанатичная зависимость от книги, которую он безумно хотел получить.

Меня снова осмотрели, залили в рот разведённый порошок. И, словно я оказался в дне сурка, на пороге обозначилась бабка-демон все с той же радостной улыбкой.

Показательно, что бабуля активно принялась помогать Мацкевичу ухаживать за мной, но при этом, в моменты, когда вроде бы на нее никто не обращал внимания, хмурилась, чем – то недовольная.

Я все-таки попытался разузнать о блондиночке. Задал вопрос равнодушным тоном, мол, где же внучка. Не вида́ть ее совсем. В ответ получил достаточной резкий ответ, что Лиза, в отличие от некоторых, занимается делом. Камень, прилетевший в мой огород был вроде не заслужен, потому как торчать в постели с квохчущим рядом Мацкевичем, вовсе не мой выбор. Я вообще пытался обоим объяснить, что не все так страшно и уж вставать точно могу. Но Генрих Эдуардович упорно тряс головой, как козел, честное слово, не хватало только бороды и рогов, была бы точная копия, доказывая, будто распоряжение доктора надо выполнять.

Конечно, при встрече, когда договаривались о дальнейших действиях после моего освобождения из рук фрица в перчатках, я сам сказал Мацкевичу, что надо прийти в себя. Но суть этого сводилась к необходимости времени для решения задач по линии Тихонова. Бог его знает, сколько понадобится дней Лизе на возможность раскопать нужные сведения. Всё-таки не думаю, что секретные данные лежат в свободном доступе. Как бы то ни было, возвращаться нам нужно в любом случае вместе. А, учитывая, как Мацкевич бьёт копытом, желая оказаться в Москве, сослаться на состояние и задержаться среди немцев исключительно по причине плохого самочувствия, лучше всего. Правда, сильно затягивать тоже нельзя.

Майор, конечно, в любом случае знает, где мы находимся и чем занимаемся. Но для Генриха все должно быть правдоподобно. Поэтому пусть думает, будто ещё надо обыграть наше возвращение. Не скажешь же ему, что нас итак ждут на Лубянке. Оптимальный вариант – версия, будто мы случайно выжившие и сбежавшие из Калинина граждане. Только не представляю, как Генриху Эдуардовичу объяснить, зачем Наталья Никаноровна и Лизонька поперлись обратно. По легенде они так рвались к немцам, что чуть меня не угробили, ради автомобиля и возможности попасть за линию боёв. Представляю реакцию Мацкевича, когда они с чемоданом отправятся обратно. Типа, передумали, что ли? Погостили, хватит? Хотя, зная бабку-демона, не сомневаюсь, она что-то придумает. В любом случае, важнее было им оказаться рядом с фон Боком, и чтоб при этом, меня вытащил из рук немцев Генрих Эдуардович. Между прочим, Наталья Никаноровна так ведь и предрекала. Что недолго мне рисковать здоровьем. Потом они, немцы, будут пылинки сдувать. Может, конечно, и не сдували, но тем не менее, два дня я провел, как в санатории. Отдых, еда, покой.

Кстати, по поводу фон Бока. Как раз на второй день выяснилось, что он очень желает меня видеть. О чем, собственно говоря, сам Мацкевич сообщил нам с Натальей Никаноровной. Причем Генриху это очевидно сильно не нравилось. Он кривился, как от зубной боли, вздыхал и всячески демонстрировал недовольство из-за того, что мне придется идти на встречу с генералом.

– Он хочет говорить о книге. – Мацкевич даже эту фразу произнес, будто килограмм лимонов пережевывал. – Конечно, мне пришлось сказать ему, кто ты такой, дабы тебя оставили в покое. И чем ты интересен для самих немцев тоже пришлось сказать. Им книга позарез нужна.