Тайны прииска Суцзуктэ (СИ) - Тангаев Игорь Александрович - Страница 13

Традиционные блюда кочевых народов мало отличаются. Вареная баранина с лапшой напомнила мне казахский кульчетай и киргизский бешбармак. Существенная разница заключалась в качестве самой баранины. В отличие, например, от киргизских овец, нагуливающих свою плоть на высокогорных альпийских лугах с их нежным разнотравьем, мясо монгольских овец, питающихся жесткими степными травами, не обладает таким нежным вкусом и специфическим ароматом. Однако важным его достоинством в описываемое время была удивительная дешевизна баранины. Например, в блаженной памяти Бор-Ундуре, живой баран стоил всего 35 тугриков. Для сравнения, бутылка архи обходилась нам в 27 тугриков. Неплохие показатели для выпивки и закуски! При моей зарплате в 1150 тугров я бы мог ежемесячно приобретать приличную отару!

Прошло уже больше часа. От Доржа не было известий, но шум компрессора не утихал. На душе было тревожно. Меня все больше терзали нехорошие предчувствия, и я предложил парням подняться в лагерь. Оставив Лувсанчимида в юрте, мы сели в газик и я повел его вверх по лесной дороге. В лагере никого не было и, оставив машину возле своей юрты, мы направились через лес к штольне. В то время как мы, не спеша, шли цепочкой вверх, мне показалось, что стороной между деревьями кто-то спускается вниз на лошади. Я не успел разглядеть всадника, но подумал, что это возвращается Дорож, и пожалел о том, что мы с ним разминулись.

Когда мы приблизились к штольне, было совсем темно и лишь под навесом, где стоял компрессор, светился огонек карбидки. К нашему удивлению возле работающего компрессора никого не было. Что за шутки? Неужели Цевен настолько проникся интересом к опробованию гезенка, что продолжает работу в такое неурочное время? Здесь что-то не так! И вдруг мне в голову пришла мысль, которая сначала показалась дикой. Сопоставив все факты, на которые прежде не обращал внимания, я понял, что настойчивый и непонятный интерес Цевена к осушению гезенка вызван отнюдь не его научными увлечениями, а совершенно иным — он ищет в нем что-то более материальное и ценное. Золото!

Я остановил Валерия и Сашу под покровом леса и высказал им свое предположение. Вопреки ожиданиям, они не подняли меня насмех, но, судя по тому, как недоуменно переглянулись между собой, не очень охотно приняли мою гипотезу. Тем не менее, я попросил их не спешить, оглядеться и посмотреть, как будут развиваться события дальше. Ничего не происходило. Компрессор работал в ровном режиме, гоня воздух по трубам в штольню.

Что делать? Если мои предположения верны, то идти в штольню опасно — нас там едва ли ждут, а если и встретят, то далеко не распростертыми объятиями. Я предложил ребятам:

— Давайте вызовем их наружу.

— Каким образом? — спросил Валерий.

— Вы стойте здесь, а я пойду и заглушу компрессор, как будто кончился бензин или еще что-нибудь случилось. Как только компрессор остановится, выходите и спрячьтесь за навесом. Я тоже останусь там. Кто-нибудь обязательно выйдет посмотреть, в чем дело, вот тогда и будем разбираться по обстоятельствам.

Мой план был одобрен, и я осторожно отправился к навесу, стараясь держаться самых темных мест. Подойдя к машине, я нащупал краник на трубке бензопровода и перекрыл его. Через некоторое время мотор стал давать перебои, пару раз чихнул и заглох. Наступила внезапная тишина, нарушаемая лишь слабеющим шипением воздуха, уходящего из ресивера в трубу.

Мы сосредоточились в темном углу и стали наблюдать за устьем штольни. Вот далеко в ее темном зеве замелькал слабый огонек карбидки, становившийся все более ярким по мере приближения к выходу. Человек шел один, и это успокаивало. С одним мы сумеем справиться, если он не вооружен. Когда до устья оставалось совсем недалеко, огонек поднялся выше и погас. Ага! Некто осторожничает, хочет, чтобы его глаза привыкли к темноте снаружи. Мы замерли и старались не дышать.

Подождав минуты две, человек, наконец, вышел и осторожно стал приближаться к навесу. По щуплой, согбенной фигуре мы узнали в нем старого Ха-Ю. С этим особых проблем не будет. Едва он вошел под навес, мы безмолвно окружили его. Удивительная выдержка — при виде нас старик даже не вздрогнул. Спокойно оглядевшись, он что-то пробормотал и неуловимым движением отшвырнул раздвижной ключ, который держал в руке. При падении тяжелый ключ ударил по воздушной трубе, уходящей в штольню. Труба зазвенела как туго натянутая струна, и звук умчался, предупреждая тех, кто был в недрах горы, об опасности. Старик явно подал сигнал тревоги. Этого мы не предвидели, но дело было сделано. Оставалось предположить, что Цевен и Шархуу, если они действительно там, находятся настороже и нам следует быть бдительными.

После некоторого замешательства мы попытались выяснить у старого китайца, кто находится в штольне и что они там делали и делают в настоящее время. Однако Ха-Ю перестал понимать по-русски и продолжал что-то лопотать, закрыв глаза и покачиваясь из стороны в сторону. Сообразив, что ничего не удастся добиться, мы решили на всякий случай вывести его из строя, связав ему руки и привязав к дышлу компрессора. Пусть посидит.

А что делать нам? Идти в штольню или дожидаться, когда оставшиеся там попытаются выйти наружу? Мы были безоружными, и у нас была только одна карбидка. С таким вооружением мы ничего не могли сделать и, посовещавшись, решили затребовать подкрепление из лагеря. Кроме того, Валерий резонно заметил, что мы все же не у себя на родине, и если в этой авантюре принимает участие начальник партии Цевен, являющийся не только официальным лицом, но и представителем иностранной державы, на территории которой мы временно находимся, то лучше, чтобы все дальнейшие события совершались в присутствии монголов.

Посовещавшись, мы решили, что Валерий с Александром останутся возле устья, чтобы заблокировать искателей сокровищ, а я на газике сгоняю в лагерь и подниму людей во главе с Джанцаном и Ботсуреном. У каждого монгола есть оружие — карабины или малокалиберные винтовки и нам удастся выкурить их оттуда угрозой его применения.

Я побежал через темный лес, подгоняемый страхом за товарищей, оставшихся возле штольни, и рискуя на каждом шагу подвернуть ногу или выхлестнуть ветками глаза. Добежав до машины, я торопливо развернул ее и погнал вниз, проваливаясь в промоины и подпрыгивая на корнях деревьев, пересекавших тропу. Больше всего меня беспокоило то, что в соответствии с национальной традицией ложиться спать вместе с заходом солнца, я застану в лагере сплошное сонное царство. К счастью дверь юрты Джанцана была открыта, внутри теплился огонек свечи и доносились знакомые модулирующие звуки народной мелодии, живописующей бескрайнюю степь и всадника на мохнатой коротконогой лошадке, стоящего в стременах и спешащего по своим степным делам.

Резко затормозив, я выскочил из машины и стремительно ворвался в юрту. Джанцан, Ботсурен, Ендон и еще двое мужчин возлежали напротив входа с пиалами кумыса и предавались кайфу. Жена Джанцана Пильжетмаа хлопотала над котлом. Как мне показалось, у меня ушло не менее получаса, прежде чем удалось довести до их сознания то, что произошло в штольне и что требуется от них. «Настоящий монгол никогда не торопится» — эта философская мудрость и стиль поведения, которые прежде восхищали меня и служили образцом для подражания, сейчас были совершенно некстати. Глядя на их неторопливые сборы, я едва сдерживал клокотавшее во мне нетерпение. Насколько я мог понять, между ними возникли разногласия по вопросу вооружения и применения силы против авторитетного дарги. Раздоры были, наконец, пресечены Джанцаном, который категорическим тоном приказал всем взять винтовки и поспешить к машине.

Не успели мы отъехать от нижнего лагеря и на полкилометра, как сидевший сзади колченогий Ендон что-то крикнул и в машине возникла легкая паника. Я не хотел обращать внимания, но Джанцан тронул меня за плечо и заставил резко затормозить. То, что я увидел сзади, повергло меня в ужас — горел лес! Августовская жара высушила лесные травы и подлесок и огонь с шумом и треском жадно пожирал их. Языки пламени уже облизывали нижние ветви сосен и берез, грозя верховым и ничем не сдерживаемым пожаром. Страшнее всего было то, что ветер, дувший с вершин окружающих гор, гнал этот пал в сторону нижнего лагеря, где уже спали женщины и дети.