Слово Варяга - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 8

Геннадий Васильевич уложил фотографии в папку и аккуратно прижал ладонью сверху. Жест, подразумевавший окончание разговора. Ну и славно!

– Разрешите идти?

– Ступай. Вечером мне доложишь, как обстоят дела.

Начальником отдела кадров в больнице оказалась женщина лет сорока – сорока пяти. С виду необыкновенно строгая. Услышав фамилию Шатрова, она с интересом взглянула на визитера. Наверняка ее любопытство было бы меньше, если бы Чертанов представился, например, инопланетянином. Видно, этот некий Шатров и впрямь был незаурядной личностью.

– А, собственно, зачем он вам? – наконец разомкнула она каменные уста.

Чертанов не стал томить ее, развернув удостоверение, произнес:

– Я из милиции, он мне нужен по делу.

– Ах вот оно в чем дело. Он у нас больше не работает, – с каким-то скрытым злорадством ответила она.

– Вот как... А вы не знаете случайно, где его можно отыскать?

– Обратитесь на кафедру судебной психиатрии, – передернула плечом женщина. – Там работает его приятель доцент Тимашов Матвей Борисович. Только он один может знать, где в настоящее время находится Шатров.

Поблагодарив, Чертанов вышел, затылком ощущая колючий взгляд дамы.

Матвей Борисович Тимашов оказался моложавым мужчиной лет тридцати пяти. Высокий, импозантный, в модных дымчатых очках, с тяжеловатой оправой. Впечатление он производил самое благоприятное. По внешнему виду Тимашов скорее напоминал какого-нибудь физика-ядерщика, обремененного решением труднейшей теоретической задачи, чем доцента по психиатрии. Только глаза, прямые и невероятно внимательные, указывали на то, что это не так. Его направленный взгляд казался просто-таки материальным. У Чертанова невольно возникло ощущение, что подобный взгляд способен запросто вскрыть черепную коробку, а следовательно, этому человеку подвластна и воля других людей.

Чертанов слышал о том, что дистанция между докторами и душевнобольными чрезвычайно мала. Существует даже мнение, что врачи с годами понемногу становятся похожими на своих клиентов. Как ни всматривался Чертанов, но никаких отклонений в поведении Тимашова не уловил. С ним разговаривал очень внимательный и чуткий собеседник. Разве что слегка медлительный, но ведь это же не болезнь!

– Спрашиваете, почему Дмитрий Степанович не работает? Не простой вопрос, – после длительной паузы протянул Матвей Борисович. Подняв со стола карандаш, он покрутил его между пальцев, после чего небрежно бросил на стол. Внимательным взглядом он проследил за тем, как карандаш прокатился по ровной поверхности и, прошуршав по бумаге, затерялся под сложенной газетой. – Шатров просто не мог остаться в нашей больнице, слишком он был неординарным человеком, как в поведении, так и в образе мышления. А что касается науки, то здесь он был вообще гений! – убежденно заявил Тимашов.

Чертанов вскинул брови:

– Высокая оценка. Откуда она?

– Я учился с ним в одной группе. Еще тогда он выделялся своими знаниями. Для него главное было учеба. Порой до смешного доходило, все его друзья идут пиво пить после экзамена, а он в библиотеку спешит.

– Действительно, немножко смешно, – улыбнулся Чертанов, вспомнив свою бесшабашную студенческую молодость. – Почему он занялся судебной психиатрией?

По лицу Тимашова пробежала тень. А может, просто показалось?

– В этом нет ничего удивительно, он бредил ею буквально с первого курса. И здесь он опять не вписывался в общий поток! У нас в группе все мечтали стать хирургами и непременно выдающимися, а он жаждал заниматься проблемами мозга. Особенно той его стороной, что толкает человека на преступления. В общем-то, сейчас это уже доказано зарубежными специалистами, что лобовая и височная части мозга отвечают за поведение человека. И если наблюдается повреждение костей в этой области, то нормальный человек может переродиться в серийного убийцу.

– Вот даже как, – не скрыл своего удивления Чертанов.

– Это совершенно точно! Так вот Шатров был одним из первых, кто выдвинул эту идею. И причем блестяще и убедительно аргументировал эту теорию на множестве примеров. Для доказательства своей гипотезы он совершал поездки по колониям, тюрьмам и разговаривал с разного рода убийцами и маньяками. Кто из студентов способен на такое?.. У многих из его собеседников наблюдались травмы головы. Но почему-то его теория не получила широкого распространения.

– Знаю из личного опыта, что уголовников не очень-то просто разговорить. Почему же они с ним откровенничали? – удивился Михаил.

– Трудно сказать, чем брал он убийц. Может быть, это были какие-то особенные приемы, а может, просто гипноз, но убийцы в его обществе становились необычайно покладистыми и разговорчивыми. Он добивался от них того, чего не могли сделать целые бригады следователей.

– Мне известно, что он помогал раскрытию преступлений. Вы об этом ничего не знаете?

– Знаю. Уже на старших курсах следственные органы привлекали его в качестве консультанта. Он составлял психологические портреты преступников, причем весьма удачно. В тридцать три года он уже был доктором наук. В нашей области это очень редкий случай. Но Шатров был, безусловно, достоин этого звания. А еще добавьте к этому, что он необычайно честолюбив, трудоголик. Всегда знал, чего хотел, и при этом оставался очень независимым и свободолюбивым человеком.

– Понятно. Как к нему относились окружающие?

– По-разному... Подобная одержимость многим не нравилась, в первую очередь руководству больницы. Как это обычно бывает, его попытались приструнить. Дмитрию это не понравилось, тем более что это попытались сделать те, кто совершенно не смыслил в науке! Шатров никогда не пытался даже скрывать своего пренебрежения к ним, а тут они решили поставить его на место. Показать, так сказать, свою власть. Обстановка накалилась, работать стало невозможно, и Дима вынужден был уйти из больницы. Наука же потеряла блестящего ученого.

– А вы поддерживаете с ним отношения?

Матвей Борисович виновато улыбнулся:

– Не скажу, что так, как раньше. В прежние времена дня не проходило, чтобы мы не увиделись или хотя бы не созвонились.

– Почему же вы тогда отдалились?

Тимашов выглядел слегка растерянным, потом, пожав плечами, ответил:

– Трудно сказать... Может, потому, что нас уже больше не связывала работа. Для мужчин ведь главное – дело. Хочу признаться вам откровенно, что мне не хватает общения с ним. – Лицо Матвея Борисовича осветила широкая располагающая улыбка. Наверняка медсестры были от него без ума. – Но он как-то сам от меня отдалился. Шатров из тех людей, кто привык выбирать, с кем ему дружить. Он может неожиданно охладеть к прежней дружбе, и ты теряешься в догадках, какая же кошка пробежала между вами. Нечто подобное случилось и с нами... Я же не умею навязывать своего общества. – В голосе Матвея Борисовича промелькнула грусть. – Вот так мы и живем.

– Понятно. А вы не могли бы мне сообщить, где сейчас работает Шатров?

Руки Тимашова вновь пришли в движение, он было скрестил их на груди, затем сцепил пальцы в крепкий замок. Неожиданно Матвей Борисович поднялся и, показав рукой на девятиэтажку, видневшуюся в окне, произнес:

– Видите это здание?

Михаил Чертанов подошел к окну.

– И что? – непонимающе протянул он.

– Сейчас Дима работает в нем, на втором этаже, паркетчиком. – Невесело улыбнувшись, добавил: – Он никогда не останавливался на достигнутом, и сейчас лучший паркетчик в бригаде. Вот видите, как получается, теперь он смотрит из окон этого здания на место своей прежней работы. Парадокс!

– А как вы думаете, он скучает по своему прежнему делу?

– Знаете, я никогда не представлял Шатрова вне медицины. Собственно, наука всегда держалась на таких людях, как он. И вот, как видите... А по поводу того, скучает он или нет... – Матвей Борисович только повел плечами. – Человек ко всему может привыкнуть.

– Что ж, спасибо за беседу.