Дни поздней осени - Сергиенко Константин Константинович - Страница 16

10 июля. Вторник

Завтра все расскажу. Спать, спать!

11 июля. Среда

Вот как было вчера.

После обеда отключили свет, пришлось чайник греть на керогазе. Небо заволокло, и к десяти стало темней, чем обычно. Пришлось зажигать свечки. Все разбрелись по своим комнатам. Днем не смогла побывать у Алексея, потому что ездила с папой за продуктами. А к ночи решилась на безумный шаг. Погасила свечку, сделала вид, что сплю, а сама потихоньку выбралась из дома. Лестница ужасно скрипит. Приготовилась сказать, что иду по своим делам. Аня уже почивала, сопела вовсю.

Я чуть не упала на корнях, мокрые ветки хватали за платье, но страшно не было, ужасный восторг разгорался в душе. Три дня его не видала, читала его стихи!

И вот я влетала на Черную дачу, как на свою. Дверь распахнулась, а он сидел в кресле лицом к двери, и глаза лихорадочно блестели. Я увидела, что с ним опять произошло это. Я и раньше понимала, что странные его обращения ко мне не просто следствие температуры. Он принимал меня за другую или хотел принимать, он жаждал говорить с той, которую потерял.

Он встретил меня в нетерпении, но не поднялся с кресла. Слегка охрипшим голосом произнес:

— Я тебя ждал. Ты промокла?

Я видела, c ним случилось это, и я подчинилась невольно, не в силах разрушить мираж, подогретый мерцанием свечи.

Он смотрел на часы и был очень нервный.

— Ты опоздала на час. Опаздываешь больше и больше. И наконец наступит момент, когда не придешь совсем.

Он встал и начал ходить по комнате.

— Ты знаешь, что для меня этот час? Сплошное мучение. Сначала проходит десять минут, пятнадцать, я думаю, что ты просто вышла попозже. Но вот полчаса, и я стараюсь убедить себя, что плохо ходит автобус. Но через час понимаю, ты просто не очень спешишь. Быть может, совсем не придешь и все будет кончено. Да, так и случится, я знаю.

Он ходит и ходит по комнате.

— Что же ты молчишь? Молчать ты умеешь. Но есть молчание, а есть немота, и ты немотствуешь. Ответь же прямо, ты разлюбила?

— Нет, — бормочу я.

— Похвально! Раньше выпытывать не приходилось. Ты сама повторяла: «Люблю, люблю тебя, люблю!» И ты говорила: «Единственный мой, ненаглядный, желанный!» Писала, в конце концов!

Он кинулся к столу, схватил бумагу и бросил мне:

— Читай же! Разве не ты писала?

Я посмотрела на листы, они были чистые.

— Так много слов, и все лживы, — пробормотал он. — Впредь научись говорить поменьше. Зачем ты пришла, скажи мне, зачем? Что нужно тебе от меня? Ты похожа на изваянье.

Он ходил вокруг меня, бросал отрывистые фразы, а я сидела не в силах подняться. Такое напряжение шло от него, что я почувствовала слабость.

— Явилась из чувства сострадания? Ну, отвечай! Отвечай же, задумала бросить меня?

— Нет, — еле слышно сказала я.

— Гуманное создание! Ты малодушна, у тебя никогда не хватало сил сказать правду. Ты обманываешь меня и его обманешь, я уверен, но, прижатая к стенке, ты и там будешь лепетать свое «нет». Но сегодня так просто тебя не отпущу, ты скажешь правду. Ты любишь его? Отвечай!

Я молчала. Он бросился ко мне с искаженным лицом и схватил за руку.

— Любишь его? Говори!

Я заплакала. Он больно сжал мою руку, он испугал меня.

— Ты плачешь? — пробормотал он. — Что такое? Ты плачешь?

Сразу обмяк, опустился передо мной на колени:

— Я виноват. Прости же меня, прости.

Уткнулся головой в мои ноги, притих.

— Хорошо бы как раньше, — сказал он. — Но прошлое не вернешь. У меня голова идет кругом. Я лягу.

И упал на диван.

— Я знаю, когда проснусь, тебя уже не будет. Но что же делать, что делать, любимая...

Он закрыл глаза. Я смотрела на его измученное лицо, потом притушила свечку и ушла к себе. Долго не могла уснуть. Вот и сейчас не сплю. День прошел как в тумане. Куда-то ходила, что-то ела, читала, разговаривала. А он неотступно стоит перед глазами.

Боже мой, что делать! Кажется, я влюблена. Влюблена, а он любит другую. Что же мне делать, что?

Образные стихи. Мне кажется, их мог написать человек, который много страдал.

12 июля. Четверг

Но разве это любовь? Я представляла любовь как радость, а мне печально. Не могу не думать о нем. И все эти стихи, его страдания. «Она его за муки полюбила». Пожалуй, не стоит ходить на дачу. Чем это кончится? Он слишком взрослый, я не пойму его бед. Да и нужна я ему для того, чтобы скрасить тяжелые минуты. Который день капает дождик. Небо совсем бестелесное, откуда берется вода?

18.00. Но все же пошла. Он радостно меня встретил.

— Маша! Мне снилось вчера, что вы приходили!

Хорошенький сон! У меня синяк на запястье.

Спросила его, как движется книга.

— Ах, Маша, никак. Я завяз.

Я выразила мнение, что писать от лица девочки трудно. Он согласился:

— Очень трудно. Вы мне поможете. Подскажете, что не так. Я бы хотел создать достоверный портрет. В сущности, это книга об одном человеке.

— О вашей знакомой?

— Мм... больше, чем знакомой.

— Но, может быть, ей и стоит показать... насчет достоверности, — предложила я храбро.

— Тот человек умер, — кратко ответил он.

Вот, значит, как! Теперь мне понятно. Потерять близкого страшное несчастье. Мне еще не доводилось, а ведь придется. С ужасом думаю об этом.

Дома села за инструмент, очень хотелось играть. С Аней говорила немножко, но думала о своем, невпопад отвечала. В постель забралась довольно рано. Сейчас стараюсь заснуть.