Старость аксолотля - Дукай Яцек - Страница 4

После получаса довольно-таки неуклюжих попыток ему удалось хакнуть одну такую двухколесную машинку. Он покатался на ней туда-сюда, посмотрел с уровня улиц на мертвый холодный город, взглянул с бульваров на волнующуюся воду… И снова на Гжеся нахлынула тяжкая грусть.

Вернувшись в мастерскую, он вломился в несколько ремонтных машин, приделал к сегвею лапу-манипулятор и более мощный передатчик и, собрав себя таким образом воедино, отправился на поиски действующего интернет-терминала. Мыслей о том, что может не работать сам интернет, Гжесь вообще не допускал.

На улице Адмирала Фокина он включился в слалом между хаотично припаркованными автомобилями, бетонными клумбами и высохшими трупами людей и птиц. Заметив в витрине магазина справа какое-то движение, повернул камеру, и это, естественно, оказалось его собственное движение – сегвея, то есть Гжеся.

Гжесь посмотрел на свое отражение, подумал: «Валл-И», и покатился дальше, а в нейрофайлах карабахского мода InSoul3 выплеснулись терабайты фрейдовских ассоциаций.

Заглядывая во встречавшиеся по пути помещения, он видел компьютеры, мониторы, клавиатуры, животворный кислород. Проблема заключалась в архитектуре города, не приспособленной для инвалидных колясок, а значит, и для сегвея.

В конце концов он просто вынул планшет из руки женщины, высохшей в анорексичную мумию на парковой скамейке под раскидистым трупом дерева.

Планшет работал, но Гжесю никак не удавалось справиться с сенсорным экраном, имея в распоряжении лишь твердый угловатый захват своей единственной конечности; впрочем, экран мог ощущать лишь изменения электростатики.

Он ломал себе голову (отсутствующую), покачиваясь на двух колесах и водя камерой по улице-моргу. Владелица планшета, азиатка в джинсах и футболке с изображением какой-то голливудской звезды, таращилась пустыми глазами в лишенное птиц, дыма и смога небо. Порыв ветра прилепил к ее голове пластиковый пакет, и казалось, будто женщина задыхается, тщетно ловя ртом воздух под пленкой.

Гжесь оторвал от руки мумии указательный палец и воспользовался им для управления планшетом.

Система показала семнадцать сетей, две открытые. Гжесь вошел в ту, где был самый мощный сигнал.

Стартовой страницей браузера, естественно, оказалась страница Гугла. Когда загрузился ее адрес, Гжесь почти почувствовал, как к глазам подступают слезы (слез не было, как и глаз, но чувство никуда не делось).

Почти как возвращение на родину, как вид крыш родного города или знакомый с детства запах хлеба – он готов был пасть на колени и целовать святую землю Гугла.

Ощущение длилось лишь долю секунды, пока он не заметил остальное. На главной странице поисковика виднелась графика с мангашными роботами, заматывавшими свои квадратные головы жестью и фольгой. KEEP YOUR MINDS CLOSED![37] Он нажал на нее кончиком пальца трупа. Открылся APOCALYPSE FAQ.

Первый пункт FAQ: ни при каких обстоятельствах не подключай к интернету машину, на которой идет твой процессинг!

Далее шли перечни контактных адресов и сервисов, разделенных на зоны – языковые, культурные, религиозные; ссылки на таблицы HTL[38] и MTL[39], дискуссионные форумы и блоги отчаяния уцелевших.

Ибо идея насчет IS3, естественно, пришла в голову не только Гжесю и Ритке.

Как он мог позволить собственному эгоизму так себя ослепить? Все-таки сложно предполагать, что у них единственных среди миллиардов людей столь удачно заискрились нейроны.

У кого еще? Он бросился гуглить родных и знакомых. Данка – выжила, не могла не выжить, он чувствовал, что выжила. Нет. Нет Данки. Брат, отец – тоже мертвы. Не было даже Ритки.

Он сумел нагуглить последние их записи, минуты, часы, дни перед Погибелью, в мазохистском порыве загрузив эти данные в кэш[40]. Теперь он мог бы просматривать их без конца – предсмертные селфи Данки, солнечные записи смеющейся рыжеволосой девушки на фоне мерцающей Вислы, она что-то говорила, улыбаясь, но это не зафиксировалось в вечности, останется только лицо, волосы, глаза, веснушки.

Выдержав два просмотра, он сломался, вернувшись к FAQ и руководствам по разграблению харда.

Гжесь читал в тени лишившегося листьев трупа дерева учебник жизни после жизни, пока не наступили сумерки, а в планшете не села батарея.

Выбросив палец и планшет, он катался в темноте по пустым улицам Владивостока, отслеживая видимость доапокалиптической нормальности: увядшие парки, нисколько не изменившиеся кладбища, парковки, заполненные спящими вечным сном автомобилями, все так же мерцающие уличные фонари, фонтаны и неоновые рекламы, засохшие в камень пирожные и хлеб на полках магазинов, молчащий сверток в детской коляске – столь закутанный в ползунки и одеяльца младенец, что не понять, спит он или мертв… пока и в сегвее не закончилась энергия.

Свернувшись в дрожащий клубок на больничных серверах, Гжесь таращился через сто глаз камер в звездное небо. Его не одолел сон, поскольку приложения для сна у Гжеся не было; его одолела меланхолия.

– Меланхолия – король.

– Manga blues, baby, manga blues.

Manga blues, они сидят на террасе Кёбаси-тауэр с видом на ночную Гиндзу, светится каждая десятая реклама, каждый двадцатый экран, и на этом экране над самой их террасой крутится, будто иронизируя, сцена из «Бегущего по лезвию» с Рутгером Хауэром посреди дождя и неоновой меланхолии. А они, грустные роботы, сидят тут, стоят, бродят вокруг в уродливой пародии на светскую беседу в кафе.

– Еще водочки?

– А давай.

Стальные пальцы с хирургической точностью обхватывают хрупкое стекло. Есть специальные программы для мелкой моторики – в самый раз для питья водки.

Естественно, они не пьют водку, все эти напитки – бутафория. Они ничего не пьют, ничего не едят, мехи весом в четверть тонны в баре «Тюо Акатётин», они могут лишь отыгрывать эти свойственные жизни жесты, с упорством повторяя привычки ушедшей в небытие биологии.

Бармен в броне механического бармена доливает «смирновской». Трехсуставчатая рука задевает полимерную оболочку лапы трансформера, столь же отчаянно отыгрывающего клиента бара. Скрежет слышен даже на фоне монолога Хауэра.

На этом основано истинное проклятие, думает Гжесь. Metal on metal, heart on heart[41], и каждая неловкость и драма одиночества умножаются в тысячу раз. Как под микроскопом. Как в проекции на экран в сто гектар.

Мы – превратившиеся в чудовища тени-развалины человека, молибденовое отчаяние пустого сердца.

Manga blues, они сидят на террасе «Тюо Акатётин», под последними красными лампионами, грустные роботы, и рассказывают друг другу легенды.

Первая легенда о человеке.

– У него были крылья, как сон бабочки, – говорит Дагеншелл, и динамик на плече слегка хрипит на шипящих. – И пропеллеры, размытые в голубую радугу. «Донтредер XII», весь из нанофибры и угольных волокон, ангел скат крест, – нагрудный экран Дагеншелла проецирует вырванные из гугловского кэша эскизы и планы самолета. – Размах крыльев: 78 метров. Масса: 1,64 тонны. Он только что прошел осмотр, его держали в ангаре на аэродроме в Далласе, и когда в противоположное полушарие ударил луч смерти, им хватило времени, чтобы погрузиться вместе с семьями, припасами, снаряжением. Они стартовали, на много часов опередив Меридиан. Земля вращается со скоростью в тысячу шестьсот семьдесят четыре километра в час, но это на экваторе. «Донтредеру» не достичь скорости свыше трехсот километров в час, и чтобы сохранить дистанцию от Меридиана Смерти, им приходилось держаться выше восьмидесятой параллели. Из всех солнечных самолетов подобное могло удаться лишь «Донтредеру», – Дагеншелл проецирует структуру фотоэлементов, покрывающих крылья и корпус аэроплана, на снимках они действительно мерцают, будто бабочки на солнце. – На втором витке они летели уже над Землей, выжженной подчистую от всей органической жизни, на их вызовы по радио отвечали лишь машины, автоматические системы аэродромов и армии. Когда через сто восемьдесят семь часов Луч погас, об этом они тоже могли узнать только из информации, посылаемой автоматами из другого полушария. Они не вступили в контакт ни с одним трансформером, не вошли в сеть, продолжая лететь дальше. На борту «Донтредера» шли голосования: приземляться или нет? Совершить короткую посадку, пополнить запасы и продолжать полет, или подождать и убедиться, что Луч действительно погас? В конце концов мнения разделились, через две недели часть уже была сыта по горло; они приземлились где-то на севере Гренландии, на полосе возле поселения на льду, загрузили воду и провиант, высадили пожелавших остаться – и снова поднялись в воздух, – Дагеншелл поднимает одну из четырех своих скелетно-мозаичных рук и указывает в зенит беззвездного неба над Токио. – Они и сейчас летят, кружат там над нами на трансокеанских высотах.