Старость аксолотля - Дукай Яцек - Страница 32

– Ты неправа, лазейка в конституции Габриэля была лишь удачным бонусом для исполнителя; если они послали аж Хамелеона, тот убил бы его и так. Расскажи мне.

– Что?

– Расскажи, чем он в последнее время занимался. С кем контактировал. Какие-то конфликты. Контакты. Может, угрозы. Что угодно.

– А что сказал Хамелеон? Ты ведь его задержал, верно?

– Хамелеон ничего не сказал. У него был отсроченный автолетальный экзек, он у нас на глазах превратился в раковую гниль.

– Ах вот как.

Он сжимает пальцы на руке Карлы.

– Расскажи.

Женщина подтягивает колени к подбородку. Ветер сдувает полы халата с ее бедер, столь же гладких, как и шелк. Агерре машинально поправляет материю.

– Как ты себя чувствуешь? – тихо спрашивает он.

Карла впервые поднимает на него взгляд. Все во взгляде.

4. Иллюзион/Open/Venice00

В Венеции идет дождь, голуби куда-то попрятались. На Пьяцца Сан-Марко глинная старушка сражается с глинным пуделем на длинном поводке. Агерре перепрыгивает через поводок, хотя в том нет необходимости. Старушка его не видит, запертая в CLay, Corporeal Layer (of Reality)[175]. Зато его видят, похоже, все гости и обслуживающий персонал глинного ресторана, когда-то кафе Байрона и Бальзака, куда входит Агерре. Фиолетовый камзол искрится под их астигматическими взглядами.

Есада Ори ОНХ (всего два года без сна, номер 603 у Лужного) встает, приветствуя Агерре, как повелевает этикет Ордена. Агерре чувствует, что Есада встала бы и так, из чистого искреннего уважения. Двадцатилетняя ксенотичка, изначально на индийских и японских генах, фенотипируется в образе столь молодой, изящной, просто филигранной девушки, что у Фредерика в ее присутствии – глинном или иллюзионном, неважно – невольно пробуждаются отеческие чувства, а она отвечает ему симметрично. Очень длинные, черные как смоль волосы, кожа цвета меда… Технология значительно ушла вперед, сизигии в последние годы почти безошибочны – никаких внутренних глиевых дефектов, никаких фиолетовых капель.

Есада улыбается, кланяясь. Она всегда инстинктивно вызывает у него симпатию. Он помнит, как она приносила присягу и как была напугана во время ритуала. Ее родители, деды, прадеды с рассвета до заката трудились в грязи рисовых полей. Если бы не Бостонская хартия, она никогда бы не покинула свою деревню.

– Гритц.

– Гритц.

Они садятся. Подходит официант, подает меню, зажигает свечки. Парадный камзол Агерре мокро отсвечивает фиолетовым. В Глине и на планете ксенотик обязан строго придерживаться кодекса Ордена, в том числе в одежде. Иллюзионный Агерре, собственно, мог бы появиться и в штатском, но с другой стороны, ему, Primus Inteч pares Ordo[176] Homo Xenogenesis, это не слишком подобает. Так что друг напротив друга сидят фиолет и серебро, утонченная красота и топорное уродство, CLay и GRI – маленький онтологический парадокс под крышей кафе «Флориан».

Приносят заказанные ими блюда, и они теперь едят, одновременно сон и материю. Крайне невежливо встречаться на публике с глинными в закрытых иерархиях Иллюзиона; не следует дополнительно дозировать реальность, иначе все мы кончим техноаутистами, идущими с одинаково широко раскрытыми глазами сквозь холодные бури и жаркие ночи и разговаривающими с духами… А так по крайней мере каждый видит тех же самых духов, и когда Агерре дружески беседует с малышкой Есадой за трюфелями и лазаньей, весь ресторан наблюдает за каждым жестом и каждым выражением лиц пары ксенотиков – ресторан и полтора десятка его отражений на низших уровнях иерархии Иллюзиона, это популярное заведение. Есада настаивала на встрече на публике.

Агерре не слишком это нравится, но, естественно, он не может пока что спросить ее о причине; не здесь. Хотя, по сути, причину прекрасно знает – но ему все равно интересно, что ответит Есада. Ему мало что известно о молодой ксенотичке, но он достаточно успел ее узнать, чтобы понять – умело лгать ей не хватает смелости.

Они разговаривают на нейтральные темы: о наводнениях в Южной Америке, Третьей войне за Тайвань, антимонопольном сговоре против ICEO, последнем софте для Стражей, книге Дроппа, нового гуру ультраконвергенционалистов, манифесте фрай Ивана Петрча, дежурного оппозиционера ОНХ, и, естественно, также о погоде на бирже. Три года назад сто долларов были для Есады состоянием мечты – сегодня она переводит между спекулятивными фондами сотни миллионов. А ведь она одна из самых бедных ксенотиков. Но можно ли забыть о собственном детстве? Агерре ненавязчиво наблюдает за ней во время еды, словами, мимикой, жестами, взглядом проявляя бескорыстную симпатию. Да, в конце концов ты о нем забудешь, но оно все равно останется в тебе, в самых изначальных рефлексах, в подсознании, во снах, в не поддающихся логической аргументации склонностях. Острое чувство неадекватности, тихий страх перед справедливой местью богов и великая радость по малейшим поводам – комплекс неполноценности. Или как раз наоборот – комплекс превосходства, уверенность в возвышении. То, как экономно и аккуратно Есада режет и ест свое жаркое (в «Кафе Флориан» каждое мясо на оригинальных генах!), вызывает у Агерре легкое чувство стыда. Фрай Ори решительно ближе дорожка пониже. Как ни парадоксально, это может означать, что тем сложнее будет Фредерику подчинить ее своей воле.

– Это вино в самом деле такое хорошее?

– О да.

– Во всяком случае, тут применяют иллюзионные приложения. Ммм.

Потом они идут прогуляться по ночной Венеции. Дождь перестал, камни по-рыбьи блестят от свежей воды. Он взял бы Есаду под руку, не будь она настолько ниже ростом.

Пьяцца Сан-Марко напоминает озеро масла в венце огней, вокруг трапеция тенистых аркад, из Палаццо Дукале выбегают хохочущие подростки; на сияющем циферблате часов Торре дель Оролоджио девять сорок. Становится холоднее, Есада натягивает на руки пурпурные перчатки.

Агерре лишь требовался сигнал. Он накладывает на трансфер криптопечать их Стражей. В открытых иерархиях они оба, Фредерик и Есада, теперь будут произносить бессмысленные последовательности слогов, результат случайных сочетаний положения губ и дрожания гортани.

– Ты слышала про Габриэля Пайге?

Она даже не поднимает взгляда.

– Да, фрай.

– А что именно слышала?

– Об этом много говорят в прессе. Убийство знатной персоны в день праздника ксенотиков, в Агерре-сити. Было много шума. Ожили квинсианцы. Третий в истории положительный вердикт суда Арте. Снова начнется юридический пересмотр личных конституций.

Она слишком много говорит, слишком быстро. И смотрит не на него, прямо перед собой. Руки скрещены на груди, красные перчатки под мышками. Икона скрываемого страха.

Агерре слегка сжимает ее плечо.

– Есада, – тихо говорит он. – Я ведь все знаю.

Какое-то время они идут спокойно. Она смотрит под ноги, обходит лужи. По их гладкой поверхности можно понять иллюзионную природу Агерре: для ксенотических стамп не существует дополняющих симуляционных приложений.

– В реестрах Ордена этого нет, – наконец говорит Ори.

– Нет.

– Переводы шли под присягой, на крипто Стража. Я сообщала только те данные, что полагалось по правилам. Маларет – виртуальное сообщество.

– Знаю, я проверял: подставной председатель правления и так далее.

– Тогда откуда?

– Лорд Амиэль доверялся жене.

Есада выпускает изо рта воздух – облачко дыхания перед лицом, сконденсированный выдох.

– Ах вот как.

– Да.

Они останавливаются на мосту над каналом. Под ними сталкиваются две, потом три, потом четыре гондолы, борт в борт, волна от моторной лодки сталкивает их на другие. Стампа фрай Ори более мягкая и не столь очевидная, как у ксенотиков старших поколений, и нарушает окрестное распределение вероятностей.

– Куда вы летали?

Она ошеломленно выпрямляется, глядя на Агерре широко раскрытыми глазами, а глаза у нее темно-карие, очень большие, почти без монголоидных складок. Когда у нее не дрожат веки, видно детское удивление на гладком лице.