Хороший писатель - Резанова Наталья Владимировна - Страница 2

– Души писателей, – уточнил Виктор.

– И это тоже не совсем правильный термин…

– Угу. Вы предпочитаете термин «нематериальная сущность».

– В общем, да. Мне трудно объяснить, какое это произвело сильное впечатление. Ведь, хоть они ушли отсюда, но творения их продолжают обитать здесь. А что такое для них слава, вы и представить не можете.

– Почему же, очень даже могу.

– Нет…это сильнее обычных человеческих чувств. Ведь они и оттуда следят за тем, что происходит с их творениями. Не все, конечно, но следят.

– И создают новые. – Шметтерлинг заскучал. Личности, которым усопшие гении надиктовывали разные опусы, встречались в его практике не то, чтоб регулярно, но не так уж редко.

– Нет, – твердо заявил Альбин. – Они не могут создавать ничего нового. В этом – особенность их нынешнего существования.

– Интересный поворот сюжета…

– Да! Да! Именно поэтому то, что происходит с их книгами, для них так важно. Ведь часть их продолжает жить в книгах . Поэтому другая часть, находящаяся в астрале, обо всем узнает… И когда они узнают, что кто-то как бы заключил с ними договор…

– Та-ак… – Виктор насторожился. Что же, из КиД наверняка присылали письма с претензиями не ему одному. И нет ничего удивительного в том, что Альбин об этом проведал. Розыгрыш? – И какова же реакция классиков? Федора Михайловича и Льва Николаевича?

– Толстой же от авторских прав еще в своем земном бытии отказался. Ему все равно и вообще ниже его достоинства. А Достоевский сказал – может быть, так надо? Унижение ведет к страданию, а страдания очищают… А вот Блок, Мандельштам, Цветаева очень недовольны…возмущены…

– Просто какое-то общество мертвых поэтов.

Альбин никак не отреагировал на эту реплику. Видимо, кинематограф не входил в сферу его интересов.

– Но больше всего – Есенин. Он всех остальных разметал, хочет права свои отстаивать.

Есенин входил в список КиД. Но Виктору было любопытно другое.

– Что же он именно к этому проекту привязался? Есенин – личность популярная, прости, Господи, культовая, про него романы пишут, кино снимают…

– Он сказал – там не я, и даже не похож. Мало ли что актеры рожей хлопочут! А тут, говорит, от моего имени документ подписан. И дальне непечатно. Да вы сами послушайте…

– В каком смысле «послушайте»?

– Они не могут сами обращаться, им посредник нужен. И вот – они никак не могли до нас добраться, а тут я…

– В транс впадать будете? – ядовито осведомился Шметтерлинг. Розыгрыш начинал терять оригинальность. Пошел эпизод из «Привидения». Но Вупи Голдберг была колоритнее Альбина.

– У вас совершенно неверные представления о нашей работе. Транс – это для дилетантов. Все будет по-другому. Сейчас я вам покажу.

– Эй, погодите! (мало ли, а вдруг он гипнотизер. Усыпит – и прощай, ноутбук.) Желательно, чтобы при вашем общении присутствовало третье лицо.

– Я не против.

Виктор выглянул за дверь.

– Люда, иди сюда!

– Что случилось?

– Похоже, будет цирк. Помнишь мужика, который в пивнухе общался с духом Высоцкого? Тот же нумер, только типаж почище. Так что не исключено сюрприз.

Сюрприз уже стоял на общем обозрении. Пока Виктор договаривался с Людочкой, Альбин извлек из портфеля какой-то агрегат и водрузил на стол. Людочка по молодости лет могла и не знать, что это такое. А Шметтерлинг знал, но не видел много лет. И где теперь увидишь пишущую машинку, если даже пенсионеры нынче пользуются компьютерами.

– У ней внутри неонка? – осведомился Шметтерлинг. Это было уже не «Привидение», а нечто более родное.

– Не понял…

Очевидно, классика научной фантастики была столь же чужда Альбину, как и классика кинематографа.

– Вы будете печатать под диктовку поэта?

– Нет. Печатать будет он. Видите ли, нематериальная сущность обладает определенным количеством энергии, чтобы производить некоторые физические действия. Но для того, чтобы привести эту сущность в плотный мир, нужен проводник. Ну, как розетка нужна, чтоб включить ток. Я, конечно, мог бы воспользоваться компьютером, но тогда бы вы мне не поверили. Сказали бы – действует какая-то хитрая программа, которая реагирует на человеческий голос. Я долго ломал голову, как бы наладить связь, потом нашел вот эту машинку, она у меня на антресолях стояла – от родителей осталась…

– Очень трогательно.

Альбин не обратил внимания на иронию.

– Потом долго пришлось уговаривать Сергея Александровича. Он ведь печатать не умел, от руки писал. А от руки у меня может не получиться, совсем другой принцип…

– Ну, давайте заканчивайте, – Виктору представление уже надоело.

– Так бумага же нужна! – Альбин глянул на него недоуменно.

Люда молча вытащила из принтера пару чистых листов и протянула их коннектеру. Тот заправил их в машинку, но, против ожидания, отодвинул стул от стола метра на полтора и закрыл глаза.

Виктор хотел было сказать: « А обещал – транса не будет», но в этот момент послышался щелчок. Потом другой. Это щелкали клавиши машинки. Неуверенно и не такт. Так, словно по ним били одним пальцем.

тутядАва йужеподЕлу

– И как это получается? – спросил Виктор

ТАКИПОЛУЧАЕТСЯ чего УСТАвился иливморду хошь

– Не катится, уважаемый! Известно, что хотя Есенин и любил прикидываться простачком, писал он вполне грамотно.

Альбин открыл глаза, вздохнул.

– Это когда у него было материальное тело. Вы пробовали бить по клавишам одним усилием воли, да еще не умея печатать? Хотя… я так и знал, что вы мне не поверите. Можете разобрать машинку.

Если он рассчитывал на деликатность Шметтерлинга, то ошибался. Есть обстоятельства, при которых деликатность и прочие интеллигентские штучки следует задвинуть подальше.

Отвертки у Виктора не имелось. Зато имелся жизненный опыт.

– Люда, у тебя пилки для ногтей с собой нет?

Какой бы не была Люда эманципе и вообще филологиней, о красе ногтей она думала. И пилка у нее нашлась. С помощью этого орудия Виктор отвертел шурупы. И был изрядно удивлен. В покрытых пылью десятилетий потрохах пишмашинки никакого хитромудрого устройства не обнаружилось.

– Но как же…

Тут снятый кожух машинки поднялся и ударил нагнувшегося над столом Шметтерлинга по лбу. К счастью, Виктор был без очков, иначе удар мог бы повлечь серьезные последствия.

– Эй! – рыкнул Шметтерлинг. – Если вы телекинетик, думаете, у вас есть право людей калечить?

Снова защелкали клавиши – на сей раз не у машинки, находившейся в разобранном виде, а у включенного ноутбука.

На экране появились слова:

за телекинетика ответишь черт нерусский

– Сергей Александрович! – в отчаянии воскликнул Альбин. – Это он меня обозвал, а не вас! Он думает, что это я его ударил!

– Вообще-то, – глубокомысленно заметила Людочка, – великий поэт отличался буйным характером и склонностью к ненормативной лексике. И морды, извините за выражение, бить любил.

– К тому же простое направленное действие, типа удара, – подхватил Альбин, – нематериальной сущности производить легче, чем сложное, такое, как воспроизведение фраз на клавиатуре.

– Не парьте мне мозги!

хватит дурью маяться не для того я сюда пришел тутмоими именем мошенничество творитсявсуд подавать пора мне про это дело тутодин объяснил умный мужик хотинемец он юристом был сказки писал

– Гофман, – догадалась Люда. – Эрнст Теодор Амадей.

Она университет закончила сравнительно недавно, и знания в ее памяти еще сохраняли упорядоченность. У Шметтерлинга знаний было больше, но пребывали они в жуткой мешанине.

– Из того, что Гофман был юрист, еще не следует, что я должен поверить в эту чушь!

Папки у стенки накренились и изобразили принцип домино в действии. Стул, на который опирался Виктор, вырвался у него из-под руки, стукнул его под коленку и покатился по полу. В довершение всего, скелет пишущей машинки сорвался со стола и грянулся с размаху о половицы. Для престарелого агрегата это было чересчур – он рассыпался на составные части.