Квиллифер - Уильямс Уолтер Йон - Страница 13

Красный свет моргал у Южных Ворот, здесь находилась самая маленькая сторожка, построенная для удобства пастухов и рыбаков, которые жили рядом с болотом. Ворота были открыты, и я ускорил шаг.

Я почти остановился, когда увидел, как свет пожара отражается на мечах и пиках, и понял, что враги открыли ворота изнутри и собрались около них, рассчитывая, что отчаявшиеся жители попытаются спастись бегством – тут их и захватят в плен.

Плен означал рабство. Конечно, пираты собирались разграбить город, но главные ценности ходили на двух ногах.

Из города послышались пронзительные свистки. Я отступил в темноту и начал обходить стены по кругу, направляясь на восток в надежде найти незащищенный участок стены.

В голове у меня мелькали самые фантастические идеи: найти одинокого грабителя, ударить по голове, забрать оружие. Убить других врагов, освободить пленных, собрать армию и отбить город… Я прекрасно понимал, насколько абсурдны подобные мысли, но они продолжали меня преследовать.

Я вспомнил, как ивовый прут капитана Хея опускался на мои плечи во время Разрушения границ восемь лет назад: сейчас передо мной вздымались башни – Широкая, Синяя, Башня Принца Питера. За Синей находилась Овечья улица, которая уходила в город под углом и пересекала улицу Принцессы. Я знал, что если сумею попасть на Овечью улицу, то до дома будет совсем недалеко.

Вода хлюпала у меня в башмаках, когда я брел по заболоченной земле. Приближаясь к основанию стены, я видел движение на башнях, но не мог определить, друзья это или враги-работорговцы. У меня возникло ощущение, что люди наверху не заметили меня на фоне темной земли. Подойдя к стене, я коснулся рукой влажного, темного и невероятно холодного кирпича. Высоко у меня над головой свистел ветер. Раздался еще один крик, и я прижался лбом к кирпичам, закрыв глаза и надеясь, что это лишь вой ветра.

Теперь образы в моем сознании стали мертвенно-бледными и ужасными, графическое сопровождение криков людей и треска огня. Я поднял голову и открыл глаза. Правда не могла быть хуже картин, которые выдавало мое воображение. Я должен был увидеть все собственными глазами.

Я смотрел наверх, отчаянно рассчитывая найти способ подняться по стене, увидел темные силуэты растений и кустов в трещинах между кирпичами и принялся ходить вперед и назад вдоль стены, надеясь отыскать что-то вроде растительной лестницы, которая помогла бы мне взобраться на стену. В темноте я не мог толком ничего разглядеть, поэтому отбросил в сторону тяжелый плащ, потянулся к маленькому кусту над головой, схватил его двумя руками и подтянулся. Куст прогнулся под моим весом, и мне в лицо обрушилась холодная роса. Правой ногой я нашел упор между кирпичами и пополз вверх, чувствуя, как шершавый кирпич задевает переднюю часть камзола. Одна моя рука нашла новую точку опоры – после чего левая нога уперлась в куст, что позволило мне подняться еще немного.

Высота стены составляла тридцать футов, над ней торчали зубцы. Я старался не думать о том, как высоко уже забрался, просто искал обеими руками новые упоры. Мне удалось обнаружить траву и мох, но они оторвались, не выдержав моего веса. Затем я нащупал пальцами ствол маленького деревца, а правый башмак наткнулся на подходящую трещину, что позволило мне подняться еще на несколько дюймов.

Кирпичная кладка была очень старой, а земля под ней мягкой: стена утратила вертикальность, кирпич бастиона во многих местах облупился и просел, и я снова и снова находил трещины и выступы. Дождь разрушил раствор, и образовались щели, которыми я продолжал пользоваться. Я чувствовал, что кровь сочится по моим пальцам, руки и плечи отчаянно болели. Дыхание с хрипом вырывалось из груди.

Прошла холодная черная вечность, каждая минута измерялась дюймами подъема – но наконец я оказался между зубцами стены, на каменном карнизе шириной в восемнадцать дюймов, шедшем вдоль внешней стороны стены.

Я протянул руку и вцепился окровавленными пальцами в новый выступ. Он оказался достаточно длинным, чтобы держаться за него двумя руками.

Сердце, точно сотня молотков, отчаянно колотилось у меня в груди. Перекинув вторую руку через зубец, я повис на руках.

Теперь обратного пути не было. Если я не смогу перебраться через парапет, то упаду с высоты в тридцать футов, переломаю все кости и останусь лежать до тех пор, пока меня не найдут враги, или не умру от холода.

Я подтянулся, поднял руку и расслабился, почувствовав, как силы меня покидают. Тогда я сделал нескольких глубоких вдохов. Воздух наполнил мои легкие, и я закрыл глаза, полностью сосредоточившись на поисках новой опоры. Однако мне никак не удавалось ее найти.

Мне требовалось отыскать что-то повыше, но я не мог подтянуться на одной руке. Бесплодность усилий заставляла меня придумывать один безнадежный план за другим, а потом мне пришло в голову, что стоит попробовать раскачиваться, как маятник, и, набрав амплитуду, в какой-то момент преодолеть новый участок стены. Я принялся раскачивать ноги вправо и влево, стараясь выбрать момент, когда инерция поможет мне поднять руку максимально высоко, но опасаясь, что другая не выдержит моего веса. Я пыхтел, точно попавший в ловушку кит, в какой-то момент выбросил вверх правую руку, двигая ее вдоль шершавой поверхности кирпичей, и нашел подходящую трещину. Затем мне удалось повторить этот маневр. Так, рука за рукой, тяжело дыша, я начал подниматься, выигрывая у стены по несколько дюймов… Через некоторое время моя нога отыскала удобную опору, после короткого отдыха мне удалось перенести тело через парапет, и мои ноги оказались на каменных плитах, шедших вдоль внутренней стены.

Я позволил себе опуститься в темноту. Все вокруг исчезло, я тяжело дышал, точно побитая собака. Уставшие мышцы отчаянно ныли.

Постепенно, сквозь боль, мир начал ко мне возвращаться – мир пылающего огня, скрежета оружия, звона бьющегося стекла, рыданий и криков. Я перекатился на бок и усталыми глазами оглядел город.

На фоне огня я смог разглядеть лишь башню Монастыря Семи миров, фантастическую башню Двора птицы Ворсянки и парапеты Нового замка. Откуда-то – отовсюду – доносились крики ужаса и боли.

Я приподнялся на локте.

Новый замок, средоточие королевской власти и резиденция лорда-хранителя, где помещался гарнизон королевских войск, пал – над вершинами башен развевались черные флаги. Вместе с замком исчезли мои надежды на организованное сопротивление. Я не мог присоединиться к армии, и теперь мне оставалось рассчитывать лишь на то, чтобы каким-то образом спасти свою семью.

Я сел и продолжил изучать город. В свете множества пожаров крыши зданий были видны, как днем, но улицы внизу погрузились в глубокую тень. В результате передо мной раскинулась карта города, черные улицы на ярком фоне. Я легко отыскал Овечью улицу: единственную линию, нарушавшую аккуратную решетку остальных улиц – по ней вели стада овец от Южных Ворот к Овечьему рынку, находившемуся рядом с площадью Скаркрофт.

Корсары подожгли соломенные крыши многих домов, вероятно, хотели выгнать жителей на улицы, чтобы взять в плен: однако не все крыши в городе были соломенными, и не все соломенные крыши успели предать огню. Сразу под парапетом, на котором я находился, я увидел старый покосившийся дом с соломенной крышей, до которой мог легко добраться – до нее было около пятнадцати футов. Слой соломы казался довольно толстым – новые покрытия просто укладывали на старые. Я поднялся на ноги, охнул от боли и прыгнул на крышу старого дома.

Мне удалось удачно приземлиться на солому толщиной в десять футов, и я упал вперед, широко раскинув руки. Оттуда я без труда перебрался на соседнее здание, крытое черепицей, после чего поспешил вперед вдоль южной стороны Овечьей улицы, перепрыгивая с одного дома на другой и огибая горевшие здания – мне очень повезло, что я мог это сделать. Крыши были так хорошо освещены, что я мчался к цели быстрее, чем во время побега от всадников Грейсона.

Благодаря свету пожаров я сумел быстро сориентироваться и поспешил прямо к своему дому – насколько позволяли подожженные дома. Надежда начала умирать у меня в груди, когда я увидел, как огонь лижет хорошо знакомые трубы, на меня вдруг навались усталость, руки и ноги потяжелели, и дым стал обжигать горло. Я побежал медленнее, меня охватило отчаяние.