Как закалялась жесть - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 27

Задавая себе безответные вопросы, я тем временем вставил наушнички в уши, — машинально, не задумываясь, что делаю… и вдруг отчетливо услышал прерывистое всхлипывание.

Выдернул наушники — всхлипывание пропало. Вставил обратно — появилось снова. И тут я допер…

Дверь в каморку была открыта. Напротив двери, по ту сторону палаты, располагалась кровать, на которой лежал музыкант Долби-Дэн… вот он-то и издавал эти едва слышные звуки. Я развернул мобильник торцом в сторону Алика — и услышал в наушниках его тяжелое дыхание.

Неживой оставил мне спецсредство. Направленный микрофон, закамуфлированный под мобильник, — вполне вероятно, снабженный передатчиком. Шпионскую технику…

Эвглена с дочкой поднялись в будуар по боковой лестнице, минуя студию. О том, что мои девочки там, я догадался по неразборчивым воплям, внезапно грянувшим оттуда. Вот тогда я и решил проверить, каков мобильник в деле…

— …Вы хоть предохранялись? — омертвевшим голосом спрашивает Эвглена.

— Само собой.

Я отлично их обеих слышу. Ни стена, ни дверь — не помеха моим ушам, усиленным спецтехникой.

— Завтра проверим тебя на венерические заболевания и на внутренние инфекции.

— Мама, не сходи с ума. Какие, на фиг, венерические заболевания?

— И еще. Я нанимаю детектива, чтобы приглядывал за тобой вне дома. Служба безопасности в школе тоже будет предупреждена. Мобильника ты временно лишаешься, а все твои телефонные звонки я ставлю на контроль.

— Значит, мы уже не равноправные партнеры? — ехидно справляется Елена.

— Я — твоя мать.

— Ты — мое всё… Ассистировать тоже детектива пригласишь? А-а, поняла! Господина Лю — в операционную, меня — на кухню, обеды готовить. Рокировка.

— Никто тебя из операционной не гонит. Научись разделять семейные дела и бизнес.

— Отлично, давай разделим… шеф. Кто будет на Втором этаже убирать?

— Пока — ты.

— Я?! Одна?!

— А что ты предлагаешь?

— По очереди!

— Давай решим так: сегодня все-таки — ты… а завтра вернемся к этому разговору. Ну неужели ты не понимаешь, — в голосе Эвглены прорезалось отчаяние, — что я не могу… не могу — все сразу! Столько всего обрушилось…

Елена хмыкает:

— А детективов нанимать — можешь?.. Кстати, камера слежения что, уже сломалась?

— Виктор Антонович выключил. Сейчас, подожди… посмотришь…

Ага! Телекамера и правда не работала, зря я нервничал. Но теперь — лучше не рисковать… Я спешу в палату, на ходу засовывая в карман штанов и мобильник, и наушники.

Окончание разговора уже не слышу…

…Несколько секунд Елена разглядывала картинку на экране (два пациента смирно лежали на своих койках, а Старый бесцельно ползал по палате). Потом бросила в воздух:

— Трудно было предупредить, что наверху голый Виктор Антонович? Видела же, как я на Второй побежала! Хотела идиоткой меня выставить?

— Чушь-то не пори! — возмутилась мать. — Я что, по-твоему, специально?

— А что, НЕ специально?

— Деточка, я думала, он давно оделся! Мне и в голову не могло прийти, что он столько времени нагишом просидит! Как будто нарочно тебя ждал.

Может, и вправду ждал, подумала Елена. Отчего-то эта мысль была приятна. Голых мужиков она повидала на операционном столе, но Виктор Антонович — это было что-то особенное. На это стоило посмотреть… хотя бы просто посмотреть…

— Не о том мы говорим, Аленькая, — примирительно сказала мать. — Тетя Тома была такой безобидной, безвредной. Кому она помешала?

— Может, тому, кого она прошлой ночью опознала? — спокойно предположила Елена.

Мать и дочь столкнулись взглядами, как две соперницы на ринге. Обе явно хотели что-то сказать, и обе смолчали. Безмолвный поединок закончился ничьей: никто не смутился и не отвел глаз. Эвглена Теодоровна сообщила — с неким скрытым смыслом:

— Между прочим, этот парень, футбольный фанат, сказал мне, что видел ночью, кто Тому зарезал. Он якобы проснулся…

— Ну и?

— Что — ну? Отказался говорить! Наглец. Я собираюсь его как следует поспрашивать, без тебя не начинала.

Если она ждала, что дочь встревожится, то просчиталась.

— Ну так пошли, чего время терять, — сказала Елена. — Только, чур, спрашивать будешь ты. Мне на палача еще учиться и учиться…

Мать с дочкой покинули комнату переговоров, надутые, как две разгневанные индюшки.

Алику Егорову давно пора было делать очередной сеанс гемодиализа. Изо рта его несло мочой, лицо заметно пожелтело. Однако класть пациента под аппарат пока не торопились.

— Черт, что же с ним делать? — в сердцах бросила Эвглена Теодоровна.

Свидетель закашлялся, захлебываясь слизью. Кашель заменял ему смех. И это был единственный его ответ — на все вопросы, задаваемые прелестным хирургом.

— Пытать военнопленных, тем более увечных, запрещено Венской конвенцией, — медитативно произнес Долби-Дэн.

— Идиот! — сказала хозяйка.

— Согласен… — сказал музыкант.

И вправду непонятно было, что делать. Эвглена Теодоровна уже сломала мерзавцу все пальцы на единственной уцелевшей ноге, уже лишила этих пальцев ногтей… пациент дергался в ремнях, — страдал, но терпел. Причем, похоже, терпел без особого труда: его ведь двое суток буквально накачивали морфинами. А психохимию мать с дочерью отставили сразу. Ни галлюциногенов, ни стимуляторов Алик мог не выдержать; слишком большая вероятность была, что умрет, едва войдя в транс.

— Дробить суставы? — с сомнением предположила Эвглена Теодоровна.

— Да ему это по фиг, — ответила Елена. — Нужно воздействовать на нерв. Напрямую.

— На какой?

— Например, на зубной.

— Я уже думала… но во всем доме нет бормашины! Самой завалящей! Как вскрыть канал? Драть зуб целиком?

Помолчали, с ненавистью разглядывая строптивца.

— Больнее всего… видеть… ваши рожи… — выхаркал тот.

— Блин, и что мы мучаемся? — вдруг воскликнула Елена. — У нас же есть готовый нерв! Прямо под бинтом, только рану вскрой!

Мать поняла ее на лету.

— Ты моя умничка.

Раскрутили повязку на обрубке ноги. Начали снимать швы на культе, освобождая еще не схватившиеся лоскуты кожи.

Алик повернул голову, нашел взглядом Саврасова и прошептал:

— Отомсти…

Уродец, глядя ему в глаза, быстро кивнул. Парень улыбнулся, успокоенный. Мать с дочкой хлопотали над телом, поэтому ничего этого не заметили.

Когда Эвглена Теодоровна оттянула кожу на обрезанной кости и взялась пинцетом за один из оголенных малоберцовых нервов, пациент отчаянно закричал и попытался выгнуться дугой. Наконец-то проняло подлеца!

— Больно мальчику, — сказала она нежно и отпустила пинцет. — Ну как, идем на контакт?

Обмякшее тело лежало без движения. Потом разлепились губы:

— Идем в жопу… под ручку с дамой…

— Фу, — поморщилась Эвглена Теодоровна. — Ну что ж, ты сам вынуждаешь меня…

Она вновь пошуровала пинцетом под оттянутой кожей. Ответом ей был только душераздирающий вопль — и ничего кроме этого: говорить пациент то ли уже не мог, то ли по-прежнему не хотел. На губах его пузырилась слюна. Воняло мочой. Клиническую картину дополняли позывы ко рвоте.

— Контакт разумов — главная проблема ксенологии, — изрек Долби-Дэн. — Особенно, если одна цивилизация гуманоидная, а вторая — нет.

— Замолчи, идиот! — сорвалась хозяйка. — На его место захотел?

Она предприняла еще попытку, и на этот раз не просто дотронулась до нерва, но вытянула волокно из раны, не отпускала некоторое время… вопль длился и длился, а потом вдруг оборвался.

У Алика Егорова начались судороги.

— Подключаем к аппарату! — скомандовала Эвглена Теодоровна.

Не успели. Остановка дыхания.

— Черт! Маску, быстро!

Елена плотно прижала к лицу пациента ротоносовую маску, Эвглена Теодоровна взялась качать воздушный мешок. Нет, простая вентиляция легких не помогала.

— Катим в операционную!

В операционной стояло «искусственное легкое» — к нему и повезли. Однако не довезли. Алик Егоров умер до того, как была вставлена интубационная трубка.