Скорми его сердце лесу - Богинска Дара - Страница 71

– А ты, конечно, последуешь за ним?

Я кивнула и сильнее сжала ладонь Джуро. Его большой палец щекотно пригладил венки на моем запястье.

– И тут у нас первая проблема. Джуро не может покинуть Море Деревьев. А Бог-Ворон вряд ли настолько глуп, что будет оставаться под его кронами, верно говорю? – Мы все кивнули. – Пока Джуро – ками, он не может покинуть место своего служения и поклонения…

Ямауба замолчала. Мы напряженно переглянулись, почувствовав какое-то напряжение за последними ее словами, но горная ведьма молчала, глаза ее остекленели, и мне показалось, что она уснула. Или умерла? Каори легонько потыкала ее пальцем в плечо. Древняя ведьма вернулась к нам с сиплым вздохом, будто поднялась с глубины.

– Да… Да, это может сработать. Может же? Не знаю. Никто так не делал. Но может же?

– Говори уже, – процедил Джуро.

– Возможно, есть способ. Ты сможешь уйти отсюда, если перестанешь быть Хранителем. Но у Леса должен оставаться Хозяин. Кто-то должен будет занять твое место.

– Так просто? Нужен желающий стать ками, и все, Джуро может пойти куда угодно? – Каори усмехнулась. Я тоже не доверяла ее словам.

До этого горная ведьма говорила мне о том, что божество уничтожает своего владельца изнутри, занимая его тело. Ничего не остается. И если ками покинет тело Джуро, что с ним будет?

Сможет ли он ходить, говорить? Сможет ли сражаться, будет ли хотеть того, что хочет Джуро сейчас?

Будет ли он по-прежнему любить меня?

Боги, я думаю совсем не о том. Весь мир под угрозой. Какая разница – два сердца во всем этом мраке.

Сможет ли Джуро, лишенный сил ками, остановить древнего бога?

Все эти сомнения я читала на лице Джуро. Страх.

– Непросто. Кажется, что просто, но нет. Это очень древняя магия, – Хона потерла морщины на своих щеках, что обвисли, как жухлые яблоки. – Сначала Джуро будет хорошо, а потом очень, очень плохо. Но мы приглядим за ним, верно?

Очень плохо? Я встревоженно взглянула на Джуро.

– Я не знаю, как быть кем-то другим, – наконец тихо проговорил мой лис. – Но у меня есть долг. Не как Хранителя, а как… Я должен остановить его. Вернуть в темницу. Или убить. Неважно. Я выдержу любую боль.

– Тогда кто-то должен занять твое место.

Ямауба оглядела ханъё. За нами, озаренными светом костра, внимательно наблюдали, затихнув и прекратив свои дела, жители леса. Все понимали, что сейчас решается судьба Моря Деревьев, их дома. Даже драчливые óни сидели смирно, выпрямив спины и положив на колени ладони, следя за каждым словом ямаубы.

– Думаю, очевидно, кто должен стать Хранителем, – изрек Аки, расправляя плечи. Его глаза горели решимостью, он ударил себя кулаком в грудь. – Я стану Хозяином леса. Я готов.

– Ну и ну, – фыркнула Каори. – Ты уж определись, что ты больше хочешь: сеппуку[43] или стать ками?

Аки глухо зарычал, но кошка продолжила:

– Не много ли на себя берешь, Аки-душечка? А кто позаботится о других ханъё? А как же твои невероятные планы поднять восстание? А Харука? – она наклонилась, заглянув в глаза волка. – Твоя внучка. Ты подумал о ней?

Аки вздрогнул, а Каори рассмеялась.

– Ну нет. Нет, я не могу этого допустить. Аки должен состариться и стать старой беззубой собакой, которую будут тягать за хвост правнуки. Я стану Хранительницей, – неожиданно заявила кошка. – Если это возможно для ёкая, конечно. Меня… Меня мало что держит в этом мире, если честно. Я вообще не до конца понимаю, почему я еще тут.

Каори подняла улыбающееся лицо, рассматривая огненные блики на потолке пещеры, и мне страстно захотелось обнять ее.

– Каори… – выдохнула я. Ёкай отмахнулась от меня.

– Ну-ну-ну, не отговаривай меня. Я буду потрясающей Хранительницей! С отличным чувством юмора и подвешенным языком, в отличие от нашего чурбанчика. А, что скажешь, Джуро?

Джуро долго, внимательно посмотрел в ее глаза, склонившись над костром. Я видела смятение на его лице и спокойную решимость Каори. Все затихли. Все ждали ответа Хозяина Леса. Ямауба переводила взгляд с кошки на лиса, покусывая губу.

– Да. Ты будешь потрясающей, – наконец сказал он. – Возможно, даже лучше меня.

Плечи Каори опустились, и грустная улыбка озарила ее лицо. Она одними губами проговорила «спасибо», а я снова почувствовала это непривычное, странное ощущение – словно какой-то злой дух дергал меня за ресницы. Слезы щипали глаза.

– Хорошо. Тогда слушайте меня… – проговорила ямауба, вновь наполняя свою пиалу горьким чаем. Она поболтала своим варевом, принюхалась и улыбнулась.

Я не верила, что после всего, что случилось, могут наступить хорошие времена. Кажется, все мои злоключения до этого тускнели перед грядущим. Когда ты просишь богов о помощи, просишь их о терпении, то надеешься на их милость. А они не решают твои проблемы по щелчку пальцев. Они убивают твоих любимых, посылают на землю злобных Богов-Воронов и вообще, кажется, по-всякому над тобой издеваются.

Но, как любила говорить ямауба, лес отбирает, и лес дает. Рядом был Джуро. Была ямауба и ее мудрые советы, и Каори с ее шутками, и ворчун-Аки, чья доблесть и ответственность не поддавались сомнениям.

И это было очень много. Гораздо больше, чем когда-либо раньше.

Что ж… Зато можно быть уверенной, что боги меня слышат.

С этим можно было работать.

Вздох гортензий, паучья лилия расцветает

Я собирала букет. Все травы нужны были ямаубе, чтобы создать зелье, способное убить ками. Все цветы должны были уже отцвести, но Море Деревьев было магическим местом. И я всегда могла попросить помощи у духов, и те, хоть плакали и скулили при мысли о потери Джуро, не могли мне отказать. Сама не знаю почему.

Алая паучья лилия – цветок, что растет на берегах реки мертвых. Я нашла его на затерянной среди гор полянке у пруда, где звонко кричали лебеди.

Розовая камелия – та, что осыпается на снега, укрывающие кладбища. С ней было проще, достаточно было спросить у Аки, где ханъё хоронили своих.

Белая хризантема – символ стойкости и красоты Матери-Кошки. Стыдливо пряталась в расщелине между скал, чудом нашла, когда заночевала в лесу и уже думала поворачивать обратно.

Аконит – ядовитый от корня до лепестка, из него варят тануки[44] свой морочащий голову напиток, который нельзя пробовать живым. Собственно, милые толстячки и привели меня к своим угодьям. Я на всякий случай набрала полную корзинку и еле вырвалась из дружелюбных объятий енотов.

Горечавка, что растет только в самых высоких горах, – желчь великого дракона обернулась этими цветами, когда Брат-Волк разорвал ему горло. Забираясь на скалы, я подвернула ногу и ненадолго простудилась.

И гортензия, нежный цветок, с которым сравнивал меня отец, и говорил, что ей питаются древние духи земли, культивируют ее, как люди – рис и ямс. Я знала, где они росли, но там уже давно отцвели, осыпались. Я вернулась на поляну, где Джуро учил меня сжимать вакидзаси, и с удивлением обнаружила один-единственный зеленый стебель с ярким голубым цветком, что тянулся к солнцу, прикрывшись кленовым листком.

Я собирала цветы для волшебного зелья, что должен был пить Джуро каждую ночь в час лиса на протяжении девяноста дней. Для любого другого это был яд, за один глоток способный остановить дыхание и парализовать сердце, но для ками леса это был нектар. Он пьянел, засыпал, а просыпался всегда немного растерянным и немного напуганным. Ему снились яркие сны. Странные сны о другом мире, который он забыл за столетия жизни, а теперь вспоминал и улыбался, как ребенок. Теперь он редко уходил из дома ямаубы и часто будил меня, начиная рассказывать сны о кораблях, праздниках, каретах, о рисовых террасах и простой жизни, которую забыл, о том, кем он был раньше. О своих братьях и сестрах. Я улыбалась и едва могла его успокоить – слова лились из него, иссушали его горло и к концу дня становились совсем нескладными, заканчивались.