Приглашение в Ад - Щупов Андрей Олегович - Страница 66

Давясь от смеха и путаясь в клавишах, Елена все еще соблюдала музыкальный ритм, но это уже мало походило на грамотную мелодию. От хохота Артура сотрясались стекла в шкафах, а Фемистокл, раскачиваясь на комоде этаким Ванькой-Встанькой, вовсю дирижировал короткими ручками и хрипло распевал:

– Все! Хватит! – Вадим тоже протестующе замахал руками. Содержание песни он, как и Артур, знал досконально. – Предлагаю вернуться за стол. Песни продолжим как-нибудь после.

– Ага! Дрогнуло?… – Фемистокл буйно расхохотался. – Правда – она, ребята, всегда обоюдоострая. Без грязи нет жизни, без жизни нет искусства. Вот и выбирайте!

– С жизнью, но без грязи! – проголосовал Вадим.

– Романтик, – Фемистокл фыркнул. – Впрочем, в твои годы ничего другого и не остается. Если у человека есть ум, то после тридцати он просто обязан становиться идеалистом. А если нет, тогда все просто. Человек без ума – живуч при любом режиме и раскладе.

– Фемистокл у нас философ, – объяснил Артуру Вадим.

– Я это уже заметил.

– Задай ему какой-нибудь глупый вопрос, он будет страшно рад.

– Задам, почему не задать, – Артур ткнул пальцем в висящую на стене картину. – Знаете ли вы, маэстро, кисти какого гения принадлежит этот шедевр?

– Это? – Фемистокл насупленно глянул на картину. Бровки на его личике сосредоточенно зашевелились.

– Судя по обилию пыли и дешевому багету сия мазня… То есть, я хочу сказать, что концепция образов настолько вялая, что назвать эту с позволения сказать…

Приблизившись к картине, Вадим дунул на нее, заставив Фемистокла расчихаться.

– Эй, ты что себе позволяешь!

– Пардон, просто стало обидно. Дело в том, что это моя мазня.

– Твоя?! – изумление гнома оказалось столь велико, что он даже прекратил чихать. – Ты что, когда-то рисовал?

Вадим кивнул.

– Удивительно! – Фемистокл всплеснул ручками. – Чем только не занимаются бездари! Откуда у них только находится время!..

– Спасибо, гражданин начальник, – Вадим поправил картину и вернулся за стол. – Хотя, возможно, ты прав. Уже лет пять я не притрагиваюсь к краскам и совершенно не комплексую по данному поводу.

– Слава тебе, Господи!

– Однако предлагаю эту тему снять. Как неуместную и совершенно не соответствующую моменту.

– Ага, наступили на любимую мозоль?

– Не любимую, но все же мозоль.

– Что ж, пожалуйста! Поговорим об ужине. Кстати, у нас грядет ужин или нет?

Все снова рассмеялись. Вадим наклонился к гному, подставляя плечо.

– Залазь, шейх. Будет тебе ужин. Я, честно сказать, и забыл, что у нас тут присутствует поистине выдающийся едок.

Довольно ловко Фемистокл перебрался к нему на плечо, вцепившись ручками в шевелюру, нетерпеливо защелкал языком:

– Когда-нибудь, осознав всю пагубность своих издевок, ты будешь рвать на себе волосы и плакать. Но Фемистокла рядом уже не будет, и слезы твои прольются впустую.

– Только не надо о грустном, ага?

– Что? Снова не надо?! – гном на плече даже подпрыгнул. – О чем же надо? Песни мои вас не устраивают, философия тоже… А я ведь между прочим коснулся одной из самых сакраментальных тем – недооценки ближнего своего. Подчеркиваю, не просто ближнего, а самого ближнего. Никакой чужак не обидит вас так, как свой собственный – родственник или друг. Смаху и по самую рукоятку! Вот она ваша человеческая любовь! И стоило ради такого спускаться с пальм? Качались бы себе на лианах дальше, трескали бы бананы с финиками.

– Да, но кто бы в таком случае кормил тебя и поил? Да и сам ты, думаю, появился на свет не без помощи человека.

– Лучше один раз умереть, чем совсем не жить, – добавила Елена. Глаза ее встретились с глазами Вадима, и оба испытали непонятную неловкость.

Усаживая гнома на стол, Вадим гулко прокашлялся. Ничего не заметивший Фемистокл, очутившись на узорчатой скатерти, немедленно придвинул к себе банку со шпротами и, набив рот маслянистыми кусками, невнятно произнес:

– Если бы так рассуждало все человечество! Но ведь нет!.. Все по-прежнему измеряется количеством счастья – этой насквозь эфемерной субстанции, о которой никто ничего не знает. Что может быть более идиотским, чем вопрос: «счастливы ли вы?» Но его уважают задавать все встречные-поперечные. Люди просто свихнулись на этом понятии. Очередное заблуждение – привычка думать, что жизнь создана для счастья.

– Для чего же еще?

– А вы сами поразмыслите! По-моему, ответ очевиден. Пропорции счастья и несчастья практически всегда складывались одинаково. Таким образом, мир, господа, создан для мук и страданий – то бишь совершенно противоположного вашим наивным пожеланиям. А посему в силе остается сакраментальное предложение насчет пальм и бананов. Уверен, в качестве приматов вы были бы намного счастливее.

Артур метнул на Фемистокла странный взгляд. Елена же простодушно добавила:

– Жаль, не было в нашем детстве таких, как ты.

– Еще как жаль! – от души посочувствовал мутагом.

– Но у нас были плюшевые ослики и медведи, – возразил Вадим.

– Но ведь это всего-навсего игрушки – бездушные, холодные, неживые!

– Зато неворчливые.

– Но какие скучные!

– Нас не было, – считай, и вас сейчас нету, – фыркнул Фемистокл. Укоризненно взглянув на Вадима, добавил: – Кстати, заметь, никто из них – ни Артур, ни Лена не кличут меня Вовкой.

– Только Фемистоклом, – боязливо поддакнула Елена.

– Запугал ты их, вот и все объяснение.

– Как пошло и банально! – Фемистокл ехидно кивнул в сторону Вадима, подмигнул Елене искрящимся глазом. – Чувствуется, что с осликами в детстве играл! Плюшевыми…

Теперь они сидели за столом уже вдвоем.

Фемистокл, накрытый замшевой тряпицей, успел задремать, Елену, у которой очень скоро стали слипаться глаза, убедили лечь в постель. Черная муха с назойливым жужжанием билась в стекло. Ей, по всей видимости, тоже хотелось спать, но как и гномы, она не желала успокаиваться при свете. Впрочем, в эту ночь зудящий ее полет не особенно раздражал. Бывают минуты, когда мечтается о тишине – чистой, без примесей, но человек – нестабильное существо, иногда ему нужен и фон – ненавязчивый, легкий, не дающий зацикливаться на самом себе, позволяющий хоть немного рассеиваться вниманием.

Собственно, переговорили уже обо всем. С любопытством Вадим осмотрел крупнокалиберный пэтчер приятеля, Артур в свою очередь повертел в руках карабин, доставшийся Вадиму от Пана.

– Ни разу не приходилось пулять из такого, – он приложил приклад к плечу, заглянул глазом в прицел. – Черт возьми, до чего поганая штука! Никакого умения не надо, – наводи и гробь…

Оба закурили. Аромат сигар – тех самых, что некогда Вадим «одолжил» у Лили, наполнил комнатку. Вадим смотрел на приятеля и некоторых черточек не узнавал. Что-то стряслось с Артуром. Что-то очень серьезное. И первым симптомом происшедших перемен была реакция друга на измену жены. У Вадима сложилось впечатление, что и не было между ними никаких сцен. Скорее всего, Артур просто выслушал, понял и простил. Но поступить ТАК тот прежний, знакомый Вадиму Артур, конечно же, не мог. Это сделал Артур нынешний – тот самый, что оставил за спиной Бункер, банду и Синее Болото – легенду и пугало лесного края, которое и «перемололо его, не оставив камня на камне». Обо всем этом, не очень связно, перескакивая с первого на второе, бывший одноклассник и поведал Вадиму. Что-то похожее на сказку Егора Панчугина, но более страшное и хаотичное. Вадим тоже спрашивал невпопад, следуя течению мыслей и внутренних, самовольно всплывающих образов: бронепоезд, осунувшееся лицо Лебедя, черные, вскипающие на болоте пузыри…