Приглашение в Ад - Щупов Андрей Олегович - Страница 45

– А-а! Это капуста! – крикнул самый догадливый из мальков. – Я сразу понял!

– Может, картошка? – предположил более осторожный.

– И ничего не картошка! Картошка маленькая, а у капусты листья.

– Тогда что это?! Что?

– Это… – малолетний скептик задумался. – Это лепеха коровья! А тама вон – голова замерзшего воробушка. Торчит как бы наружу.

– Но! Он жа отогрелся!..

Такой неожиданной версии поразился и сам Санька. Чуть отстранившись, он внимательнее вгляделся в собственное художество. Но в эту минуту на улице показались взрослые, и он торопливо скакнул вниз. Сбегав в кусты, спрятал бутыль с кистью. Вернулся, однако, уже не пешком, а на велосипеде. Вычертив по дворику пируэт, яростно затрезвонил звонком.

– Ну, раззвонился! – пасмурный и похмельный Панчугин приложил ладонь к голове. – Чего ухи болят, не пойму. От твоих, должно быть, воплей, Санька.

– Ага, как же…

– Меня бы до стадиона, – робко попросил Лебедь.

– Не далековато будет? – Егор прищурился. – Как обратно станешь добираться?

– Доберусь как-нибудь…

– Ты это… Ремней посмотри где-нибудь. Оно ведь там разное попадается, – наказал Егор. – Для Саньки-шельмеца надоть. Опять, вишь, шалит.

– Я те привезу! – Санька погрозил Егору с велосипеда кулаком. Мальки поглядели на его кулак с пугливым уважением. – Лучше пусть Фемистокла вернут!

– Еще чего! – возмутился Вадим. – И велик тебе, и оружие, и Фемистокла – не много ли? Сколько ты его здесь мучил. Пусть хоть немного отдохнет.

– Я и говорю, Вадь, пущай Лебедь ремней сыромятных пошукает где-нито. Воспитывать парня пора.

– Я вот вас воспитаю, воспитатели!.. – Санькин кулак вновь запорхал в воздухе. Он накручивал педали, кольцуя вокруг броневика круг за кругом. Все равно как маленькая акулешка.

– Да ладно вам… – Лебедь неловко улыбнулся. Даже в такой малости он не решался занять чью-либо сторону.

Вадим пристально взглянул на него. Глаза Лебедя ему откровенно не понравились. Складывалось ощущение, что их товарищ все больше уходит в иное, погружаясь в нездешнюю пустоту, душой и помыслами уплывая в чужие миры. Вот и про автохтонов каких-то все чаще поминает. И глаза у него стали нехорошие – с лихорадочным блеском. Как ни грустно, но Вадим вынужден был признать, что с каждым днем все меньше и меньше понимает Лебедя. И даже не то чтобы не понимает – не чувствует. Да, да! Именно – не чувствует. Люди разбегались по жизни, несмотря на то, что вроде бы оставались вместе. И впервые ему пришлось осознать это на примере собственной сестры. Вот и с Лебедем творилось нечто подобное. Шло время, и взаимопонимание приятелей сходило на нет. Комком снега Лебедь истаивал возле них, а они за ворохом событий уже и не замечали ничего. Все равно, как в той знаменитой песенке: «…отряд не заметил потери бойца и „Яблочко-песню“ допел до конца…» Похоже, и они допели. Практически до конца.

– Послушай, – он взял Лебедя за рукав. – Давно тебя хотел спросить…

– У меня все в порядке, Вадим, – Лебедь мягко высвободился. – Ты напрасно беспокоишься.

Вадим озадаченно приоткрыл рот. Вот и поговорил, блин!..

Панча тем временем вскарабкался на броню любимого зверя, спиной прислонившись к башне – прямо к изображенной Санькой лепехе-кочану, не без артистичности зажестикулировал темными от копоти руками.

– А я вам вот что скажу! – начал с вызовом он. – Все гении на Руси – бывшие простые люди. Это, считай, факт – и факт достоверный.

– Ну да? – пробурчал Вадим.

– А как же! Чехов Анатолий – из простых? Из простых. Мартин Иден – опять же из обыкновенного люда. Шаляпин – из сапожников, Александр Ломоносов – тоже пехом пришлепал в столицу. Аж, из самой Сибири. Пришагал – и враз стал академиком.

– Кто-кто? – удивилась Мадонна.

– Из Сибири? – попытался уточнить и Вадим, но Егор не позволил себя сбить. Спорщик он был опытный.

– Знамо дело!.. Или тот же Меньшиков! Сперва пирогами торговал, а после – бах! – и Урал осваивать начал. Вместе с Ермаком… Да чего там говорить, все гении – черная косточка! Потому как снизу оно всегда виднее. И энергия – исконная, от земли!

– Хорошо, а Пушкин? Александр Сергеевич?

– Ха! Его ж крестьянка воспитывала! Самая натуральная! И тоже доподлинный факт, отраженный в литературе. Поэт и сам в стихах ее часто поминал.

– Кого ее-то?

– Ну, Полину Родионовну. Кого же еще?

– Полину, говоришь? Мда… Ну ладно, а граф Толстой? С ним как быть?

– Внебрачный сын нанятого из крепостных лакея. Тоже доказано! Молекулой ДНК!..

– А Тургенев?

– То же самое… Это ж по портретам видно – вон какая бородища. И рост солидный. Откуда это, интересно, у аристократов родителей – интеллигентов чахоточных взяться такому чудо-богатырю?

Вадим только головой покачал. Спорить с Панчей было невозможно. Сукин сын знал решительно все и обо всем. Даже про молекулу ДНК.

– Ну? Нечем крыть?

– А что тут скажешь, эрудит! – Вадим беспомощно развел руками. Мадонна фыркнула.

И тут Санька с мальками враз грянули смехом. «Эрудит» развернулся к ним спиной, и на приметном месте собравшиеся разглядели непросохший отпечаток «кочана». Рассмеялись и Вадим с Мадонной. Даже Лебедь – и тот улыбнулся. Завертевшись на месте, взглянув сначала на небо, а потом на башню, Егор довольно скоро уяснил причину всеобщего веселья.

– Что ж… Гогочите, гогочите! Смеется, как говорится, только тот, кто – сами знаете. А жизнь, говорят, смех только продлевает…

Он был истинным философом – Егор Панчугин.

В этот день броневик Панчи работал наподобие развозочного такси. Сначала подвезли мальков к музею Ганисяна, затем высадили у полуразрушенного стадиона Лебедя, Мадонна попросила подбросить до станции метро «Игровая» – доставили туда и ее. Санька, не согласившийся оставаться в башне один, пусть даже и с велосипедом, настоял на том, чтобы раскатывать на бронемашине и дальше. Время от времени, доставая из-за пояса свой малокалиберный «Патфиндер», он принимался лихо накручивать барабан, с азартом постукивал коротким стволом по броне. Внимая сердитым замечаниям, прятал револьвер обратно.

– Ну все, – вздохнул Вадим, взглянув последний раз на оставшуюся возле станционных ворот Мадонну. – А теперь полным ходом к Борису. Пора навестить нашего ученого пророка.

Проще сказать, чем сделать. Прежде чем добраться до лаборатории Бориса, им пришлось немало потрястись. Город перестал быть городом, превратившись в пересеченную местность. Не раз и не два они объезжали свежие завалы, и даже могучий дизель бронемашины временами пел на самых высоких тонах, силясь преодолеть сыпучую крутизну новоявленных городских холмов. Пару раз Панчугин высовывался из люка, озабоченно озирая окрестности и пытаясь угадать кратчайшее направление без видимой угрозы застрять. Но и застрять разочек им все-таки довелось. В одном из проулков дорога превратилась в кисельное мессиво, огромные колеса бессильно забуксовали, и, ругаясь, Панчуга двинулся в близлежащие дома дабы поискать досок под колеса. Устроившись на краю люка, Вадим с интересом пригляделся к стайке ребятишек, что, удостоверившись в отсутствии у проезжих агрессивных намерений, возобновила свой путь вдоль вертлявого темного ручейка, следя за скользящими в воде щепками. Малыши шмыгали носами и шумно переживали за свои «кораблики».

– Моя-то торпедочка! Вона как! Всех сделала!

– Конечно! Из спички… Так и дурак сможет.

– А моя – прямо крейсер! Щас на таран ваших возьмет!..

И тут же кто-то из оборванцев тоненьким голосочком завел:

– А у них па-ходочка! Ка-а-ак в море лодочка! У них ба-а-тиночки на красоту!..

И песню тотчас поддержали:

– Ане пошли туда, где можно без труда – достать бутылку рома и вина… Где пива пенится, пираты женятся, а юбки стельные по швам трещат…

– Стильные, а не стельные, – машинально пробормотал Вадим. Его, разумеется, не услышали. Следуя за мутным потоком, ребятишки повернули за угол, и песня уплыла вместе с ними.