Становление (СИ) - Старый Денис - Страница 44

Одной из таких впечатлительных девиц была Екатерина Андреевна Колыванова, дочь Андрея Ивановича Вяземского. Карамзин всерьёз рассматривал её в качестве своей возможной жены. Вот только не понятно, сколько приданного готов положить за свою внебрачную дочь Андрей Иванович. Так что, видимо, нужно больше присматриваться к Елизавете Ивановне Протасовой, чья семья оказалась столь благосклонна к Николаю Михайловича, что он даже в их доме живёт.

Но то, что одна из потенциальных невест, Екатерина Андреевна, стала говорить о Сперанском, взбесило Николая Михайловича. Он считал, что девушка влюбилась в него, что благодаря ей он сможет быть вхожим в дом Андрея Ивановича Вяземского. А тут такой удар по самолюбию.

До того, как Карамзин услышал из уст Екатерины Андреевны имя Сперанского, Николай Михайлович не обращал внимания на некоего поповского сына, который не только стихи пишет, но уже и вхож к самому императору. Ну, а когда узнал, что текст Сперанского стал основой для гимна, лично утверждённого государем, Карамзин записал этого сочинителя в свои враги [в РИ Карамзин был врагом Сперанского, постоянно добиваясь отлучения того от двора, и был одним из тех, кто опорочил имя Михаила Михайловича].

— Куды ж ты? — услышал Николай Михайлович крик, когда карета резко дёрнулась, останавливаясь, а кони заржали, негодуя, что кучер чрезмерно сильно натянул вожжи.

Карамзин ударился головой о дверцу кареты, которая принадлежала Плещеевым и часто использовалась Николаем Михайловичем.

— Что случилось? — выкрикнул молодой литератор, выглядывая из кареты.

Карамзин уже прибыл в Москву, и осталось не более пяти минут мучений от жёсткой и громкой поездки в карете, а после мягкие кресла… Но тут что-то случилось, и раздражение резко усилилось.

— Ну, и куда ж вы, сударыня тако под коней-то? — говорил кучер, уже помогая приподняться какой-то девице.

— Я думать. Шла, не увидеть вы, — с французским акцентом говорила девушка.

Этот голосок сразу же показался Николаю Михайловичу манящим. Он быстро, нарочито лихо, напоказ, спрыгнул с подножки кареты и направился к уже стоящей на своих ногах девушке. Она отряхивала пыль с платья.

Девушка была одета несколько фривольно, но в недешёвые одежды. Платье её можно было назвать «дворянским», за тем исключением, что оно было всего двух цветов и без украшательств. А декольте… Такого магического выреза, порождающего фантазии у молодого мужчины, Карамзин ещё никогда не видел.

Николай Михайлович, считавший себя знатоком женских сердец, столкнулся со взглядом необычайно красивой женщины. Та улыбнулась, спрятала взгляд, посмотрела вновь.

— Мадмуазель, вы француженка? — спросил на языке Вольтера Карамзин.

— Как приятно встретить образованного человека. Мсье, я должна извиниться. Я такая неловкая… — лёгкая кокетливая улыбка сделала пристрелочный выстрел в сторону мужчины, и сразу же последовало первое накрытие, когда томный взгляд, сопровождаемый глубоким вздохом больших грудей, разорвал сознание Карамзина.

— Как… Как ваше имя? — спросил Николай Михайлович.

— Аннета Мария, мсье, — сказала дочь ювелира.

Аннета сделала глубокий книксен таким образом, чтобы ложбинка между её грудями стала ещё более отчётливой, на грани приличия. Это было невзначай, неловко, словно девушка и не заметила, как позволяет мужчине рассмотреть несколько больше, чем допускали рамки приличия. А после французская прелестница так естественно смутилась, что Николай Михайлович почувствовал себя неловко, будто это он повёл себя вульгарно.

Невинность и порок — вот две, казалось, противоположности, что сводят мужчин с ума. Та женщина, которой удалось, хоть в каких пропорциях, но соединить эти полюса, уже имеет преимущество перед мужчиной. Суммировать к тому и необычайно привлекательную внешность, прибавить некоторую подготовленность к встрече, и у Карамзина не оставалось шанса не проявить интереса к Аннете.

А подготовка была осуществлена, пусть и относительно поверхностная. Как только Сперанский узнал, что в дом, который украшает своим присутствием Екатерина Андреевна, захаживает молодой господин Николай Михайлович Карамзин, Михаил Михайлович приказал усилить внимание к литератору.

Мало того, купленная служанка Андрея Ивановича Вяземского передала сведения, что и барышня не так чтобы ровно дышала в сторону Карамзина, считая того чувственным писателем и пиитом. Как это часто бывает, девушка спутала творчество пиита, его героев, с самым автором-человеком. Это далеко не всегда тождественные явления.

Теперь же есть шанс несколько поколебать образ Карамзина и сделать его, пусть и временно, но нерукопожатным в обществе. Вот, к примеру, забеременеет Аннета, конечно, не в реальности, а на словах, ну, и Николай Михайлович бросит её. И о таком казусе случайно узнает… Да все узнают и в такой сентиментальной форме, с душераздирающими подробностями, что девушки зарыдают, а мужчины сожмут кулаки.

Был, конечно, риск того, что Карамзин узнает, что Аннета ещё три недели назад жила в доме Сперанского. Но, во-первых, шансов получить такую информацию крайне мало. Во-вторых, и на этот случай есть некоторые объяснения.

*……………*………….*

Воронеж

10 июля 1796 года (Интерлюдия).

Александр Васильевич Суворов уже как месяц назад был готов маршами, свойственными его войскам, стремительно двигаться в сторону Кавказа. Однако, если экспедиционный корпус был уже собран и ждал отправления, то обеспечение войск не просто хромало, оно оказалось сверхбездарным.

Не было в достаточной мере пороха, свинца, запаздывала артиллерия, которая всё никак не прибудет то из-за размякших дорог, то потому, что нет в достаточной мере коней. Но главное — нет запаса провианта. Кормить тридцать тысяч солдат и офицеров было почти что нечем.

Предполагалось, что после присоединения к корпусу Кавказской дивизии, оснащение армии резко улучшится, так как склады на Кавказской-Моздокской линии окажутся в полном распоряжении Суворова. С тем, что там должно было быть, можно оснастить вдвое больший корпус. Ключевое тут «должно было».

На деле всё вышло ещё хуже, чем когда-либо ранее в карьере Александра Васильевича. Не было почти ничего, а средства, которые выделены на оснащение Моздокской оборонительной линии, частью растворились в руках интендантов, частью перенаправлены на подготовку к военной реформе.

И спросить, по сути, не у кого. Чехарда с командирами на Кавказской линии началась ещё в последние годы царствования Екатерины Алексеевны. Сейчас там и вовсе нет хозяина. Мало того, так и кабардинцы, почуяв, что Северная империя оказалась в некотором замешательстве, всё больше тревожили русские коммуникации. И под такие набеги списывалось огромное количество материально-технического оснащения.

— Ваня, созывай Военный Совет! — в несвойственной себе серьёзной манере потребовал Суворов.

Иоганн Фридрих Антинг, бывший при Александре Васильевиче мемуаристом, удивился приказу, но, безусловно, собирался его исполнить. Вот только на полковника Антинга вышел один человек и за некоторые деньги упросил Иоганна Фридриха поговорить с Суворовым о встрече.

— Отьец родный, прими человека одного, прошу, — сказал Антинг, обращаясь у своему командиру так, как тому нравится.

— Кто ещё? — недовольно спросил Суворов.

Александру Васильевичу форма вопроса понравилась, а вот содержание нет. Суворова раздражало, когда кто-то из его ближнего окружения начинал ходатайствовать за других. У него вообще обострилась реакция на любые проявления интриг. Но полковник Антинг ранее ни о чём не просил, пусть многое и получал. Потому Суворов решил выслушать.

Через полчаса Александр Васильевич смотрел на сорокалетнего мужчину, которому явно была не чужда военная служба, так как выправку доброго офицера Суворов даже не видит, он её чувствует. Солдатское, а скорее, офицерское прошлое не спрячешь за гражданским платьем.