Дагги-тиц - Крапивин Владислав Петрович - Страница 47

Инки спиной вперед неслышно отошел к своей койке. Так же неслышно лег. Не отрывал от маятника глаз.

«Дагги-тиц…»

Инки приподнял над грудью, согнул голый локоть. Чудес, конечно же, не бывает, но… муха снялась с маятника, сделала по комнате несколько бесшумных зигзагов и села на локоть. Щекотнула его лапками. Взлетела и устроилась на маятнике снова.

Пришел Альмиранте, сел под маятником, покачал в ритме «дагги-тиц» ушастой головой и вдруг замер, словно прикидывая высоту для прыжка.

Зловещим полушепотом Инки сказал:

– Не вздумай…

Алька укоризненно оглянулся: «За кого ты меня принимаешь?!»

– То-то же… – тоном Егошина сказал Инки.

Затем он встал. Хотя и муха была здесь, и синих промоин на мутном стекле становилось все больше, но оставался нерешенным главный вопрос.

Инки вышел в прихожую, встал на пороге большой комнаты. Егошин по-прежнему разглаживал пальцами листы кадендаря. Согнувшись, стоял спиной к Инки, но спина его словно чего-то ждала.

Инки кашлянул и спросил:

– Егошин… а я тебе зачем?

Тот не обернулся, но ответил сразу:

– Дурацкий вопрос.

– Почему дурацкий?!

– Ты не злись, – откликнулся Егошин и сел рядом с календарем. К Инки лицом. – Он дурацкий не потому, что глупый, а потому что на него не ответят и сто мудрецов… Зачем человеку сын? Да затем, чтобы он был, вот и все… Тем более что другого у меня не будет уже никогда…

Инки, будто на экране, увидел два наложившихся друг на дружку кинокадра. Мальчика Дэви, который тащит по желтому песку к самолету своего окровавленного отца, и Егошина, который несет его, Инки, от болота…

– Егошин, а почему… никогда?

Егошин глянул прямо, сказал скучновато:

– Медицина, брат… Повреждения позвонков не проходят бесследно, в организме все связано… Может, и Яся поэтому… Инвалид, мол…

– Никакой ты не инвалид!

– Ну… поживем – увидим…

– Егошин… – Инки подумал вдруг, что, если все пойдет дальше так, как сейчас, то придется, наверно… когда-нибудь сказать… «папа»… Нет, он решится на это очень-очень не скоро, ведь даже слово «мама» он произносит с трудом… И все же, в какие-нибудь времена… А пока он повторил: – Егошин… а откуда ты знаешь про муху? Ну, что она была у меня…

– Вот те раз! Ты же сам рассказывал. В тот день, когда мы познакомились. Когда в школе был скандал…

– Правда ведь, – вспомнил Инки.

Он снова пришел в свою комнатку. Спиной и затылком привычно опрокинулся на мятую постель, согнул ноги. Стал смотреть выше поднятых коленок на ходики. Маятник бодро ходил туда-сюда, словно и не было дней, когда он стоял. Муха по-прежнему качалась на маятнике. Будто хотела доказать Инки, что теперь все в порядке.

«Может, и правда?» – подумал Инки.

И спросил:

– Может, она… мама… вернется к нам?

– Дагги-тиц, – тут же откликнулись ходики и муха.

Инки передохнул. Хотелось верить. И… он поверил.

Потом спросил снова. Уже о другом:

– Смерти нет?

– Дагги-тиц! – был немедленный ответ. Мол, о чем тут говорить…

Инки полежал с полминуты. И задал главный вопрос:

– А ты… та самая?

На миг ему показалось, что в ходиках случился крошечный сбой. Словно часы нерешительно мигнули. Но, может, и правда показалось, потому что ответом тут же стало четкое, без всякого сомнения щелканье:

– Дагги-Тиц!

Инки вздохнул медленно и спокойно. И долго смотрел, как маятник качает муху с таким вот хорошим именем. Солнце в окне ушло за ближние тополя, по углам стал скапливаться мягкий полумрак.

В этом полумраке появились на леске Сим и Желька. Пошли рядышком. Инки уже не удивлялся, как они умеют идти бок о бок по натянутой струне, он и сам это умел. Там, в их пространстве, такие законы природы… Сим одной рукой держал Желькину руку, а другая висела у него на перевязи – белая от локтя до запястья. Наверно, бинт или гипс. Что-то случилось? Но случилось, видимо, в прежние дни, боль и несчастье были уже позади, Сим шагал уверенно, Инки чувствовал его улыбку…