Дагги-тиц - Крапивин Владислав Петрович - Страница 38

– Мне не живется. Мне доживается… Потому что мамы уже нет…

И повернулся опять и стал уходить. А Гвидон смотрел ему вслед.

Инки тоже смотрел. Перемешивались всякие мысли. Но главная была про его, про Инкину, мать… Все время была мать где-то в стороне, занятая своими заботами, лишь изредка подлетала с объятиями и поцелуями да со свертками новых шмоток. И любила ли сына? А он ее… очень ли любил?… Но ведь представить, что ее вдруг не стало, было немыслимо! И если бы кто-то грозил ей бедой, требуя от Инки каких-то признаний и подписей… он бы… (сказать это даже себе было страшно, но куда денешься?) он бы, наверно, и признался бы в чем угодно и подписал что хочешь. Даже… против Гвидона, даже… против Полянки. И потом не жил бы, а доживал…

«Значит, я тоже могу стать предателем?»

Гвидон проговорил, будто издалека:

Инки молчал. Сжигать никого он не хотел. Но… Гвидон был прав. И тот, словно отзываясь на Инкину мысль, сказал:

– Ну, ладно… Теперь я знаю, что я прав…

– В чем? – боязливо спросил Инки.

– Скажу… только не сейчас…

Инки и не хотел, чтобы сейчас. От неизвестной правоты Гвидона он не ждал добра…

Через болото

Надо было зайти к Инки, он обещал дать Гвидону фильм «Последний дюйм», чтобы тот мог смотреть его дома сколько хотел. Они шли и молчали, будто рядом все еще был Вяльчиков. Но… постепенно он отдалялся, и жизнь становилась прежней.

Дома у Инки Маргарита Леонтьевна покормила их зелеными щами и пожаловалась на Альку, который сбросил с подоконника банку с маринованными огурцами.

– Свет не видывал такую шпану…

– Я с ним поговорю, – пообещал Инки.

– Я хотела поговорить сама, но он усвистал в форточку. Вроде бы уже не весна, а у него, по-моему, время горячей любви. Вчера орал, сидя на дереве.

– Он шастает по всему Брюсову, – пожаловался Инки Гвидону. – Недавно я нашел его знаешь где? На сарае в начале Земляного Вала. Увидал меня, прыгнул на руки и заурчал как ни в чем не бывало…

– Давай сходим на Земляной Вал…

– Думаешь, эта зараза опять там?

– Да я не про Альку. Хочу показать кое-что…

– Что? – снова неизвестно чего забоялся Инки.

– Идем, там и покажу, – сказал Гвидон тем же тоном, что и про свою правоту. Но добавил обыкновенно: – Кассету-то дай…

Он положил кассету в свою сумку, где лежало что-то еще. Тяжелое, круглое, как банка сгущенки. И они пошли.

Оказались в начале Земляного Вала. Сильнее, чем на других улицах, здесь пекло солнце, трещали кузнечики. Пахло осокой и не было прохожих. Какая-то солнечная одурманенность. Смесь вялости и тревоги.

– Ну, чего хотел показать-то? – не выдержал Инки.

– Дальше, в конце…

Прошли весь Земляной Вал. Наконец Гвидон объяснил:

– Хочу показать короткий путь до Усадьбы. Его, по-моему, никто не знает, кроме меня. Тебе может пригодиться…

Далеко за растущими на горках кустами, за тростником, за травой с желтыми цветами, за проблесками болотной воды виднелись шиферные крыши капитанского дома и сарая…

– Зачем он мне… этот путь? – недовольно сказал Инки. Что-то здесь было не так.

– Вдруг понадобится срочно добраться туда, в Усадьбу…

Инки хотел возразить, что посуху хотя и дальше, но все равно быстрее, чем через трясины. Гвидон, однако, добавил многозначительно:

– И вообще… мало ли зачем…

Затем глянул с пониманием:

– Боишься?

Конечно, Инки боялся. И, конечно, сказал «вот еще».

Впрочем, с Гвидоном было не очень страшно.

Гвидон расшнуровал и сбросил кеды, сунул их в сумку.

– Давай твои…

Инки отдал кроссовки.

Гвидон подвернул джинсы. А Инки чего подворачивать, он был в новых бриджах до колен. Мать купила их недавно, чтобы «наш сын не ходил голодранцем». Светло-коричневые штаны были с пряжками, хлястиками и заклепками, с вышитыми на больших карманах старинными самолетами. «Сейчас перестанете быть модными», – сумрачно сказал штанам Инки.

Гвидон прошел по теплому песку к зарослям рогоза и раздвинул их ногами. Оглянулся:

– Иди точно за мной…

Инки послушно и сердито пошел. Рогоз сухо зашуршал по штанинам, зачиркал по коже. Под ногами ощутились хлипкие доски…

Скоро заросли кончились, а доски остались – они лежали среди ряски, среди желтой цветочной россыпи. Прогибались под ногами и с хлюпаньем уходили в воду. Тогда из-под них прыскала в сторону какая-то земноводная мелочь. «Лишь бы не было пиявок», – подумал Инки.

Пиявок не было. Но и доски кончились. Приходилось идти по болотной жиже, по илу. Инки поддернул штаны выше колен.

«Зачем его сюда понесло?» Гвидона то есть.

– Запоминай дорогу. На всякий случай… Видишь, мы идем все время прямо, вон на ту сухую березу, которая на горке. Как по ниточке.

– А на? фиг? – не удержался Инки.

– Потому что, если отклонимся, окажемся в болотной гуще.

– На фиг вообще идем? – уточнил Инки. – Ты чего-то мне мылишь извилины. Сусанин…

– Не мылю я. Просто сейчас не до разговоров. Придем и объясню.

– Куда придем-то?

– Вон туда, к березе…

Инки больше не спрашивал. До березы было непонятно сколько – может, сто метров, может, километр. От солнечной одури звенело в ушах. Появилось множество стрекоз, трещали их слюдяные крылья. («Откуда стрекозы? Их не бывает столько в начале лета!») Сладко пахло болотной травой и, кажется, кувшинками. Теперь из камышей выскакивали длинными прыжками крупные лягушки…

Под ногами опять ощутилась твердость – будто брошенные цепочкой камни. Идти стало легче, хотя от порезов осокой зудило икры. И шли еще неизвестно сколько, пока наконец горка с березой не придвинулась вплотную, не превратилась в маленький холм.

Они выбрались на подсохшую траву с пыльно-серыми шариками пахучих соцветий. Гвидон сел, раскинув измазанные ноги с капельками крови.

Инки сел рядом. Он изрядно устал. Звенело в голове от солнца, и казалось, что в ушах застрял сухой стрекозиный шелест. Инки мотнул головой и сказал нетерпеливо:

– Ну?

– Сейчас… Малость отдышусь… Инки, а ты молодец.

– Почему?

– Ни разу не пикнул за всю дорогу.

– А чего пикать-то? Подумаешь, брод через жижу… Зачем ты меня сюда притащил?

Гвидон сказал чуть виновато, но строго:

– Хотел посмотреть, какой ты… настоящий ли друг.

Инки обиделся всерьез. Откинулся, уперся за спиной ладонями в жесткие стебли.

– А до этого ты не знал?

– Конечно, знал, Инки, – мягко сказал Гвидон. – Только здесь… особый случай.

– Как в кино, да? «Если друг оказался вдруг… Ты в болото тяни, рискни…» – И палец к виску…

– Инки…

– Чего…

– Мне нужен самый-самый надежный человек. Один я не справлюсь. А кроме тебя, никого не могу об этом попросить…

– О чем?

– Пойдем, покажу одну вещь…

Но он не пошел, а пополз на четвереньках. Словно партизан-разведчик. Инки – за ним. Так они добрались до края горки, там недалеко от воды стоял сухой тростник. Гвидон раздвинул стебли, разгреб смесь желтой травы, земли и песка (опять резко запахло болотной гнилью). Сильно откидываясь назад, он выволок что-то непонятное. Похожее на толстую рыбу полуметровой длины. Тело рыбы покрывали чешуйки ржавчины, однако под ними был различим темный металл. Голова «рыбы» казалась обрезанной, точно взмахом ножа. Чернела круглая горловина сантиметров пять в поперечнике. Словно верхушка металлической фляги или термоса…

Инки не понимал, что это, лишь несколько секунд. Потом спросил осевшим голосом:

– После ихтымского взрыва, да?

– Да… – часто дыша, сказал Гвидон.

– А Полянка говорила… что ее отец говорил… будто сюда долетели только несколько штук… и что их все нашли и обезвредили…

– Вот видишь… не все…

– Гвидон, надо сказать ему… отцу… придут саперы и обезвредят… А то как шарахнет… – Инки очень хотелось оказаться подальше от этой «рыбы».