Дагги-тиц - Крапивин Владислав Петрович - Страница 36

– Если взять доски, что остались от ремонта пола, да несколько чурбаков, можно в том конце сарая соорудить сцену. Репетируйте на здоровье. А в снежное время можно и зрителей созывать, когда натопчут через болото зимник…

Ребята уже не удивлялись щедрости капитана. К хорошему привыкаешь быстро. Но сцену сколачивать не спешили, больше занимались ремонтом палаток. Лето впереди, а значит – всякие «экспедиции» по окрестностям…

А порой просто сидели у открытой печки, у огонька (хотя время было совсем уже теплое), рассуждали о том о сем. Старик не скупился:

– Вы дровишки берите, не стесняйтесь. Только потом всё гасите до конца, и печку, и самовар. А то заполыхаем однажды на радость соседям.

– А почему на радость? – удивился Юрась.

– А каким соседям? – заинтересовался обстоятельный Валерий.

Оказалось, что с одной стороны сосед – некий Данил Данилыч Кофейников, предприимчивый дядя, который решил очистить часть болота, сделать там водоем и разводить карпов. Такой вот бизнес. Ну и чисти ты и разводи, только не мешай жить другим. Но Данилу Данилычу, конечно же, показалось, что Капитанская усадьба здесь на берегу лишняя, будет мешать расширению рыбного производства. Начал подкатывать к Георгию Матвеевичу: «Продай участок…»

– А я его вежливо развернул, – рассказывал дед Егор. – «Мне твои деньги, Даня, ни к чему, пенсии хватает. А свободная жизнь на вольном воздухе мне очень нравится…» Он, разумеется, пообещал: «Ну, погоди, дед, раз не хочешь добром…» И давай налаживать контакт с другим соседом, который во-он с той стороны. А это не кто иной, как сам господин Молочный Семен Семеныч. Там его вилла, вы же знаете…

Вилла Молочного была и в самом деле недалеко, километрах в двух.

– И говорит Кофейников Молочному: "Давай, господин депутат, налаживать общее дело, объединять здешние земли, а этого, который тут встрял, как-нибудь уговорим…"

– Чтобы варить вместе «кофе с молоком», – вставил «близнец» Ромка.

– И в нем уху из карпов, – добавил Славик.

– Вот именно, – согласился капитан Линейкин.

– Никуда от этих гадов не денешься, – сказал Гвидон. – Они скоро захватят всю Землю.

– Похоже, что уже… – заметила молчаливая девочка Света. Она говорила мало, но всегда к месту.

– Георгий Матвеич, но ведь вас сожгут, – шепотом сказала Полянка. И придвинулась ближе к Инки.

Они все сидели у догорающей печурки, хотя на дворе было почти лето. Пахло старыми бревнами и горячими кирпичами. Тепло ватными лапами трогало голые ноги.

– Может, и сожгут, – согласился дед Егор. – Но еще не сейчас. Пока им нет резона идти на новый скандал… Да вы не бойтесь, при детях они поджигать не посмеют…

– Мы не за себя, а за вас боимся, Георгий Матвеевич, – насупилась Зоя.

– А за меня чего бояться. Я за себя уже отбоялся… – с короткой улыбкой объяснил капитан Линейкин. – Столько всего было… Я вот что думаю: не завести ли мне козу? Говорят, козье молоко очень полезно в пожилом возрасте. Для продления земного существования. Пасти? поможете?

Деда Егора наперебой заверили, что капитанской козе будет обеспечена курортная жизнь и всеобщая забота…

Дорога от Усадьбы к брюсовским улицам огибала болото, потом выводила к обрывистому берегу неширокой Лисянки. Отсюда недалеко было до откоса, над которым стояло Дерево. Иногда подъезжали к нему. Постоять, помолчать… Но не всякий раз… Бывало, что брали правее и подымались на склон Лисьей горы. За горой лежало поле Брюсовского аэродрома, а за ним, вдалеке, дымил Южнодольск. Но отсюда их не было видно. Зато виднелись речка, Усадьба, брюсовская окраина, часть болота и разбегающиеся среди рощиц и отдельных деревьев проселки. За одной из рощиц краснела металлическая черепица крутых крыш и башенок.

– Гнездо… – хмыкнул однажды Гвидон.

– Какое гнездо? – не понял Инки.

– Гадючье. Это же поместье Молочного… Убивать надо таких сволочей…

– Гриша, ты опять… – осторожно сказала Зоя.

– Не опять, а снова… – огрызнулся Гвидон.

– Говорили уж про это… – Зоя как-то боязливо оглядела ребят. – Всех не поубиваешь. Надо что-то менять вообще. В корне…

– Пока такие гады живут, корни не поменяешь… Даже Никитка это понимает: вон как огрел того амбала стеклом…

– Я не хотел убивать, – разъяснил Никитка. – Я просто… потому что он схватил Зою…

– Все равно ты молодец, – сказал Валерий.

Они стояли с велосипедами на склоне. Шумели сосны, летали бабочки. Зоя наклонилась над рулем и спросила, не поднимая лица:

– Гвидон, а тех троих… Кобцева, Шамохина, Вяльчикова… ты бы тоже убил?

Гвидон молчал.

– Это кто? – шепотом спросил Инки у Полянки.

И она шепнула в ответ:

– Ну… те ребята. Которые наговорили на Мелькера. Предатели…

– Ты смог бы? – горько спросила Гвидона Зоя. – Они ведь такие же мальчишки, как ты…

– Не такие! – отрезал Гвидон.

– Ну… да, конечно. Только… – видно, Зоя не решалась что-то сказать.

– Ну, чего «только», – почти простонал Гвидон. – Значит, и будем так жить? Всё прощать, всё глотать, утираться тем, что плюнут в рожу…

– А что делать? – вдруг шепотом спросил притихший Юрась.

– Не знаю… – буркнул Гвидон.

Потом оказалось, что он знал…

Разговор на безлюдной улице

С матерью Инки по-прежнему виделся мало. Приходила она поздно, говорили они… да почти ни о чем не говорили. Так, о ерунде.

– Кешенька, ну как дела в школе?

А как они, эти дела? «Благополучный троечник, мог бы учиться лучше, но не хочет…» Только по французскому четверка, спасибо Полянке…

– Сама не знаешь, что ли? Вчера подписывала дневник.

– Но ведь в дневнике всего не написано. Как отношения с ребятами?

Отношения были… да никак. Никто не приставал, вот и спасибо. Только Полянка была настоящий друг. Да еще Света относилась по-приятельски. Она была бы не прочь подружиться с Инки и покрепче (несмотря на влюбленность в «близнецов»), но тот понимал – это огорчит Полянку. Ревность вообще-то штука глупая, но куда денешься, если она сидит в девчонках. И со Светой он был таким же, как с остальными «штурманятами»…

Да, а с матерью все было как всегда. «Ма-а» вместо «мама». Уворачиванье от приступов нежности: «Ну, чё ты опять…» И все же ощущалась спокойная, почти незаметная радость, что теперь она всегда рядом. Этакая налаженность жизни…

Совсем уже приблизились каникулы, и Полянка огорчила Инки:

– Мы в начале июня с мамой и папой уедем на две недели в Петербург. Папа давным-давно не был в отпуске…

Ну, что тут скажешь? Хорошо, что не на все лето…

Самого Инки никакие поездки не ждали. Мать вспоминала иногда, что «хорошо бы к морю», и Егошин охотно откликался: «Давай. У меня отпуск не использован за два года».

«Говорят, в бюро „Южный мир“ есть две горящие путевки в Сочи…»

«Но ведь две, – хмурился Егошин. – Как мы без парнишки-то…»

«Но у Кешеньки все впереди… И можно здесь добыть путевку в лагерь „Крылышки“, это недорого…»

Но в лагерь Инки не хотел железобетонно. А к морю… да хотел, но не так уж сильно. Расставаться с ребятами? С Усадьбой, с летними кострами на берегу Лисянки. И походы будут… И к тому же как оставишь кота? Маргарита Леонтьевна его, конечно, голодом не заморит, но искать-то загулявшего бродягу не станет, лазить за ним на деревья и заборы не сможет. Да и засохнут они от тоски друг по дружке, Инки и Альмиранте…

Есть хорошая поговорка: от добра добра не ищут – так примерно рассуждал (или, вернее, ощущал свою жизнь) Инки. Тонкий месяц, висевший по вечерам над сосновыми макушками Лисьей горы, был наверняка такой же, как над нездешними островами. Утренние лучи, пробивавшие туман за Лисянкой широкими оранжевыми лезвиями, казались лучами дальних стран. Бабочки над лугами были, конечно, меньше африканских, но тоже ничего, радовали глаз и будто шептали о необычном.

И к тому же погружаться в сказочные миры помогала бесконечная книга «Властелин колец». Ее дал Гвидон (сказал: «Хватит тебе на все лето»). Инки читал по вечерам, когда закатное солнце забрасывало в окно желто-розовых зайчиков и зажигалось искрами на усах Альмиранте (тот сидел у Инки в ногах и обещал, что эту ночь проведет дома, не станет «мотать нервы» своему другу). Потом сумерки сгущались, Инки зажигал лампу и продолжал читать. «Дагги-тиц», – повторяли ходики, и это приносило тихую радость и прочность. Такую же, как ежедневное возвращение матери домой…