Дагги-тиц - Крапивин Владислав Петрович - Страница 21

– Да нет, просто шлепнулись в болото, они же без взрывателей, – разъяснила Полянка, дочь сапера. – Но все равно ведь пришлось их собирать, обезвреживать. Папа тогда был черный от усталости…

– Но теперь-то все в порядке? – осторожно спросил Инки. Не хотел он, чтобы Полянку грызли тревоги.

Она кивнула синей шапочкой с мохнатым шариком.

– Теперь-то да… Но папу оставили служить здесь, на всякий случай…

Инки хотелось другого разговора, о каких-нибудь простых и привычных делах.

– Ты тут в какой школе?

– В четвертой. На Карла Маркса.

– И я! – возликовал Инки.

– Ну, понятно. Она в этом районе одна и есть. Тебя в какой класс записали?

– В четвертый „бэ“… Только я еще не ходил туда.

– Понятно, что не ходил, а то бы там сразу встретились… Жалко…

– Что жалко? – опять встревожился он.

– Что в „бэ“. Потому что я в „а“…

Это и правда было жаль. Даже очень.

– А может, меня перепишут к вам? Если попросить?

– Не перепишут. У нас французский язык начали учить, а у вас английский… Ой, Инки! А может, это ничего? За сентябрь-октябрь мы не так уж много прошли, ты догнал бы! А я бы помогла…

Инки привел Полянку к себе. Мать и Егошин оказались дома (вот удача!).

– Ма-а… Это Поля Янкина. Мы в Столбах учились в одном классе. И теперь будем в одной школе…

– Вот и чудесно! – обрадовалась мать (кажется, даже слишком старательно). – Хорошо, когда рядом старые друзья! Здравствуй, Полечка… Жаль, что не могу угостить чаем, надо бежать. Но вы попросите Маргариту Леонтьевну…

– Ага… Только плохо, что мы в разных классах. Попроси, чтобы меня перевели к ней, в четвертый „а“…

– Но, Кешенька! Я и хотела, чтобы ты был в „а“, как в прежней школе, но сказали, что там французский язык…

– Он догонит, я помогу! – быстро пообещала Полянка (и даже встала на цыпочки для убедительности).

– Да, но… педагоги не пойдут на это. Скажут: что за причуда…

Инки, не дрогнувший на этот раз при слове „Кешенька“, даже встал навытяжку. Глянул матери прямо в лицо. Сказал тоном, каким не говорил никогда:

– Ну, ма-ма… Ну, пожалуйста…

Он, кажется, впервые в жизни так отчетливо и полностью сказал слово „мама“. Она растерялась, глянула на мужа:

– Сережа, ну объясни хотя бы ты ему…

– Сейчас, – кивнул Егошин. И вынул из кармана куртки мобильник. – Кирилл?… Да, это я… Нет, сейчас я по делу. Ты, наверно, уже слышал, что я снова женился?… Вот именно, „кто не слышал“. Спасибо… Обстановка такова. У жены десятилетний сын, четвероклассник. Хороший человек. Его записали в твое заведение, но в четвертый класс „бэ“, а ему надо в четвертый „а“, у него там нашлась… нашелся давний друг. Ну, знаю, что другой язык, парнишка перестроится, она поможет. Ну, да, да… Понял… Добро, до связи…

Егошин глянул на Инки, на Полянку.

– Это директор, Кирилл… Алексеич… Сказал: пусть в „а“. Но добавил, что учительница там не сахар… Яся, ну чего ты смотришь, я сразу уточняю ситуацию…

– Ура… – выдохнул Инки и стал рядом с Полянкой. Близко-близко. Главное решено. А к учительницам, которые „не сахар“, ему было не привыкать.

Впрочем, учительница Елена Андреевна оказалась не столь уж суровая и вредная. Обыкновенная. (Полянка так и сказала: „Да чего они зря-то, обыкновенная она…“) Иногда, правда, покрикивала, могла выставить из класса или вляпать ни за что двойку, если не в настроении. Ну так что, пожилая уже, усталая, можно понять… Зато Нина Геннадьевна, которая по французскому, оказалась добрее некуда. Сказала, что они вдвоем с Полей Янкиной быстренько подтянут новичка Гусева до общего уровня, к Новому году будет как все…

И ребята оказались нормальные. К новичку не приставали, силой не хвастались. В приятели не набивались, но и в недруги не записывались. Сразу увидели: Янкина и Гусев – давние друзья, и всех это устроило.

Инки попросил Полянку не говорить его настоящее имя. Всем сказал, что он Смок (это, мол, из книжки про золотоискателей, даже кино такое есть). Ну, Смок так Смок, имя не хуже других… Впрочем, все это было позже.

Зато для Полянкиных друзей из маленького театра „Штурманята“ он сразу стал Инки…

…Разумеется, он согласился играть в спектакле. Во-первых, там участвовала Полянка. Во-вторых, в этой пьесе – так же, как в давней, про стрекозу и муравья, – Полянку надо было спасать. Но теперь уже не от зимних морозов, а от чудовища-паука. Потому что представление называлось „Муха-Цокотуха“. По известной сказке. Не „Гамлет“, конечно, малышовая пьеска, в которой участвовали даже детсадовские ребятишки, но у Инки роль оказалась с известной долей героизма. Ему предстояло сыграть Комара. Того, который в поединке побеждал Паучище и спасал Цокотуху. А ее играла Полянка!

Мог ли Инки отказаться, не спасти Полянку! Тем более что при этом он избавлял от смерти и М у х у.

…Он, конечно же, рассказал Полянке про Дагги-Тиц. В один из вечеров, когда они дотемна бродили по заиндевелым улицам поселка Брюсово (и когда над Лисьей горой в конце Нагорной висел тонкий месяц, а у кафе „Самовар“ пахло свежими пирожками). Полянка слушала очень-очень внимательно. Даже в сумерках было видно, какое у нее бледное лицо и как выделяется на щеке горсточка веснушек. Наконец Полянка сказала:

– Инки, это ведь наверняка не простая муха…

Тот и сам думал так же, но все-таки спросил:

– А кто?

– Ну… какая-то живая душа…

– Это само собой. Живая душа, говорят, есть у всякого… у живого… даже у деревьев…

– И у цветов… Я про это читала…

– Я тоже читал… То есть в какой-то передаче слышал…

– Ну, вот. А эта душа, наверно, прилетала специально, чтобы подружиться с твоей…

– Где она теперь-то… – насупился Инки.

– Может, еще оживет… А если не оживет в мушином тельце, то появится в каком-нибудь другом.

Инки повел плечами: мол, кто ее знает. И подумал про Альмиранте. Но Алька своей кошачьей душой был явно не похож на смирную Дагги-Тиц. Он с каждым днем становился все хулиганистее, хотя по вечерам делался по-прежнему ласковым и засыпал у Инки на груди…

Полянка почуяла Инкину печаль и стала говорить про другое. Про „Штурманят“.

Вообще-то был это не театр и даже не драматический кружок, а просто ребячья компания. Там занимались… чем только не занимались! Построили автомобиль старинного вида (сперва хотели пароход, но поняли, что для плаваний мало в окрестностях воды), склеивали бумажных змеев-драконов и устраивали состязания на склоне Лисьей горы, ходили в походы на дальние озера, мастерили луки для робингудовских турниров, сочиняли истории про мореплавателей и пиратов…

– Раньше было еще лучше, потому что мы собирались в своем полуподвале на Штурманской. У нас и название оттуда, по имени улицы…

– А сейчас… не там?

Полянка слегка потускнела:

– Сейчас полуподвал отобрали. Чиновники всякие и эти… „новые русские“… Но мы все равно…

Да, компания „Штурманята“ не распалась. Ею командовала Зоя, та взрослая девица, которая вместе с ребятами повстречала Инки на болоте и сказала: „Мальчик, хочешь участвовать в театральном спектакле?“

Зое было двадцать два года. Она работала закройщицей в ателье „Виолетта“, а остальное время отдавала „штурманятам“. И к тому же училась заочно в Южнодольском энергетическом институте.

– Просто ума не приложу, как ее хватает на все, – умудренно высказалась Полянка. – Особенно после…

– После чего? – насторожился Инки.

– После того, как отняли полуподвал, – быстро отозвалась Полянка. – Еще и с детсадовскими ребятишками возится. Это которые будут в спектакле массовкой. Ну, всякие букашки, божьи коровки, бабочки, танцы-хороводы. Твоя-то роль только в конце. Появился, помахал саблей… Ты ею так здорово машешь! Как Спартак в настоящем балете…

Инки ощутил, как горячеют уши.

– Скажешь тоже…

– Правда, Инки!.. Только надо тебе сделать подходяший костюм с крылышками. Склеим старинную шапку, как у гусара, я дам тебе свою футболку с большущим комаром на груди и черные колготки…