Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Парамонов Борис Михайлович - Страница 6

О больницах:

Ближайший госпиталь - Мэзер Мемориал на Норз Кантри Роуд в Порт Джефферсон. Я была там однажды и нашла, что тамошнее обслуживание много лучше, чем в университетской клинике в Стони Брук, где я как-то раз ждала одиннадцать часов, чтобы мне сделали прописанный врачом укол. Лучшее место, однако, - это Брукхэйвен Мемориал. Стрижка газонов и уход за садом:

Вы можете нанять для этого сына Салливанов Ти Джэя. Мы ему давали за работу 25 долларов, но если вы захотите, то сможете поторговаться. Лучшее средство от насекомых - табачный настой на воде. Не сильно доверяйте электрическим зэпперам: они уничтожают только мотыльков, но москиты на них не идут.

Соседи иногда будут настаивать, чтобы вы сделали работу, которую вы делать не должны: например, обрезать ветки вашего дерева, которые склонились над их участком. В любезной форме предложите сделать это им самим.

Животные в вашем саду:

Это главным образом еноты и белки. вряд ли вы встретите енота днем - это ночной зверь. Если вы все же его увидите днем - будьте осторожны: это больное животное, может быть переносчик бешенства. Не пытайтесь бороться с енотами, которые по ночам залезают в ваши мусорные баки. Эту войну вы все равно проиграете. Лучше всего - кладите остатки еды около бака. И еще - не выбрасывайте в баки битое стекло: еноты могут порезать морды. Иногда забредают дикие кролики и опоссумы. Живя раньше в Калифорнии, я никогда не видела опоссумов, и они произвели на меня впечатление больших крыс. Впрочем, и в них есть своеобразное обаяние.

Опасности жизни на природе:

Это клещи, самые опасные из них - оленьи. Обыкновенные клещи гораздо крупнее оленьих и их легче заметить. Если вы бродили по лесу, то придя домой, непременно примите душ. Клещи имеют форму больших слезинок. Если слезинка маленькая - успокойтесь: это не клещ. Еще одно хорошее средство от клещей - вазелин. Он их удушает, и они в поисках спасения вылезают наружу. Впрочем, ни мы, ни наш кот ни разу не сталкивались с этой проблемой. Живите спокойно и наслаждайтесь этим прекрасным местом!

Вот главное свойство американцев, столь ярко сказавшееся на этих страницах: доброжелательность, готовность помочь человеку, дать ему добрый совет, предупредить об опасности. Конечно, найдется кто-то, готовый сказать, что бывшая хозяйка моего дома относится к тем, которые животных любят больше, чем людей. Это, конечно, не тот случай, но и тут можно вспомнить кое-какие русские примеры: скажем, повесть Чехова "Мужики". Там девочка, приехавшая из города и травмированная убогой обстановкой деревенской избы, обрадовалась, увидев кошку, - побежала за ней, стала звать: кис-кис. Деревенская ровесница ей говорит: не зови ее, она глухая. - Отчего глухая? - Так, побили...

"Нью-Йорк Таймс" от 28 августа рассказала про садиста Александра Комина из Вятских Полян, который содержал в рабстве нескольких бездомных женщин и совершил четыре убийства. Две женщины остались живы. Они выступили по местному телевидению и попросили о помощи: нужно 400 долларов, чтобы вывести татуировку ни их лбах: слово "раба". Никто не прислал ни копейки.

Об Америке можно говорить что угодно, но вот за одно я ручаюсь: случись такое здесь - этих женщин завалили бы пожертвованиями.

Гоголь, убийца животных

В этом году в трех номерах петербургского журнала "Звезда" был напечатан дневник Даниила Данина - известного популяризатора современной физики, в молодости бывшего литературным критиком. Это дневник одного года его жизни, поэтому публикация называется "Монолог-67". Это приятный текст, но я заговорил о нем только по одной причине: там приводятся слова Ахматовой о Викторе Шкловском, звучащие примерно так: Шкловский и его коллеги придумывали литературные теории, потому что они ничего не понимали в литературе. Я не цитирую прямо это место по достаточно интересной причине: не мог его найти, дважды пересмотрев весь текст публикации. Это значит, что я и не хочу его найти, мое бессознательное этому противится. Не хочу слышать такого о любимом мной Шкловском от нелюбимой Ахматовой. Но согласитесь, что такая оценка, данная выдающимся поэтом, что-то да значит, даже если вы не соглашаетесь с самой оценкой. Зерно истины, содержащееся в этих словах Ахматовой, то, что формальное литературоведение, созданное Шкловским и коллегами, не есть последнее слово о литературе. Можно, даже должно и по-другому на нее смотреть. Неокончательность формализма - в самой его методологии как научного построения. Наука не может охватить такие явления духовной деятельности, как литература, искусство вообще. Прием науки - любой науки - методологическая абстракция, а литература как форма искусства имеет дело с целостностью, то есть конкретностью, человека - конкретностью в гегелевском смысле всеобщности.

Я это говорю к тому, что сегодня речь пойдет об одном писателе-классике, наследие которого явно не укладывается в рамки какого-угодно формального исследования - писателя, масштаб и влияние которого приобрели несомненное метафизическое измерение, не подлежащее, вернее не поддающееся никакому анализу, даже психоанализу. Речь пойдет о Гоголе. Выяснилось, что это писатель совсем не устаревший, даже, можно сказать, актуальный - политически злободневный. И тут нужно вспомнить опять же Шкловского, говорившего, что классиками объявляют писателей - конечно, определенного масштаба, - когда их сочинения теряют идеологическую и политическую актуальность, когда их можно не рискуя ничем отдать школьникам. Я утверждаю, что Гоголя нельзя давать школьникам - и особенно раннего Гоголя; а такого как раз и дают, причем школьникам младших классов. Изучение, скажем, "Тараса Бульбы" шестиклассниками - это скандал.

И тут встает вопрос, наличествующий и остро обсуждаемый в Америке: о пресловутой политической корректности в преподавании литературы. Во многих школьных библиотеках изымаются книги американских классиков - скажем, "Приключения Гекльберри Финна". Это кажется чем-то уж совсем неподобным. Люди, проводящие такие меры, говорят, что в книге содержатся расистские обертоны: негр Джим представлен так, как сейчас бы никакого негра не представили. Признаюсь, я этого никогда не понимал, - зная из своего любимого Шкловского, что литература к жизни отношения не имеет; его словами: литература относится к жизни, как варенье к садоводству (вообще-то эти слова он извлек из немецкого драматурга Грильпарцера, сказавшего, что отношение искусства к жизни это отношение вина к винограду). Конечно, я знал и знаю, что расовая проблема в Соединенных Штатх не утратила своей остроты, но какое, казалось бы, отношение к этому имеет литература, несомненная амеркианская классика: единогласно считается, что "Гекльберри Финн" - лучшая американская книга. Но вот совсем недавно я начал понимать, какие тут эмоции возможны, - перечитав по одному поводу гоголевскую "Страшную месть". Не угодно ли послушать: