Поцелуй Морты - Старкова Елена - Страница 12

Давешний низенький мужичок с фанерным ящиком, разворачиваясь, чиркнул ее по плечу острым углом, но даже не оглянулся. И сейчас же выступила кровь: на рукаве Натальиной белой скромной кофточки появилось алое пятно. Она бросила сумку на перрон, зажала плечо ладонью, чтобы хоть как-то унять кровь, и вдруг увидела брата, который пробирался к ней между снующими людьми, ведя за руку внучку Сашеньку. При виде трогательной хрупкой детской фигурки в голубом сарафанчике и мрачного бледного личика с грустными серыми глазами Наталья чуть не заплакала: сердце у нее болезненно сжалось. И в ту же секунду ее крепко обнял брат.

– Привет, Майор! – заулыбалась она, прижимая к себе рукой голову Сашеньки.

Брата звали Майором с детства, потому что еще совсем крохотулечным пацаненком на вопрос, кем ты хочешь стать, отвечал гордо: «Дедом-майором».

Дед их и вправду был майором, как и прадед. Точнее, прадед был есаулом царской службы. А брат Натальин и вправду стал военным и дослужился-таки до майора. А потом сразу ушел на пенсию. Сотни таких голубоглазых и моложавых военных пенсионеров копаются в земле на подмосковных дачах, ходят по грибы, любят пропустить рюмочку-другую за обедом, но в данном случае это добродушие было не более чем маской. В этом крепком старике чувствовалась сила, и было в его облике при ближайшем рассмотрении нечто зловещее и опасное.

– Здравствуй, сестра! Где это ты поранилась? – озабоченно спросил Майор.

– Во-он тот мужик, – Наталья показала рукой на обидчика, – зацепил ящиком и даже не оглянулся…

Майор кинул ему вслед тяжелый взгляд, и сразу же руки у мужичка ослабли, разжались, а ноги подкосились. Он упал на перрон, слетевший с плеча ящик раскололся на кусочки, как стеклянный: во все стороны, словно мячики, покатились спелые красные яблоки. Саша встала на цыпочки, дотянулась до Натальиного плеча маленькой ладошкой и прикрыла ее рану. Когда девочка убрала руку, на рукаве не осталось даже кровавых следов.

– Ай да Саша! – Наталья поцеловала девчонку в бледную щечку. – Ох, сильна… Наших кровей!

Майор довольно ухмыльнулся.

– Все молчит? – спросила Наталья.

– Молчит, а дело свое знает. Горюшко горькое… Поехали к нам, Наташа, дома поговорим.

Замдекана перехватил Нугзара в вестибюле литературного факультета у столика с траурным портретом профессора Березкина. Новый преподаватель, заложив руки за спину, разглядывал фото с каким-то странным выражением лица: то ли довольным, то ли снисходительным. Замдекана с решительным видом оторвал его от созерцания портрета и с укором в голосе заявил, что еще ни разу экзамены не проходили на факультете столь провально, как в этот раз. Сплошные двойки…

– Может быть, вы все же чрезмерно строги к студентам? – спросил он.

– Я? – искренне удивился Нугзар. – Что вы, я очень мягкий человек. Иногда слишком мягкий…

При этих словах он так сверкнул глазами, что у замдекана пропала охота спорить. Его охватил необъяснимый страх, непонятное беспокойство, а еще желание оказаться подальше от Нугзара Виссарионовича, и гори экзамен синим пламенем вместе со студентами, если этот странный человек того пожелает. Лишь бы он не смотрел вот так – вытягивая жизненные силы и, казалось, замедляя биение сердца чуть ли не до полной остановки.

– Я пойду, пожалуй, – заискивающе доложил замдекана, – у меня еще дела там… Кое-какие… Не возражаете?

– Ступайте, конечно, дела важнее всего, – с преувеличенно серьезным видом ответил Нугзар, но в глазах у него плясали бесы.

Нугзар давно привык, что зачастую наводит на людей необъяснимый страх, и ему это нравилось. Так было всегда, с самого детства… И он улетел мыслями в прошлое. Вышло так, что он знал о своем предназначении всегда. Его побаивалась мать, отец никогда не наказывал, и маленький Нугзар мог беспрепятственно ходить на голове, переворачивать все в доме вверх дном и дерзить, а родители старательно делали вид, что этого не замечают.

Когда ему исполнилось семь лет, у матери стал увеличиваться живот. Значит, скоро на свет появится его брат или сестра. Нугзар был уверен, что ему придется несладко – родители и так не очень любили его и старались лишний раз не связываться, а теперь будет повод его и вообще не принимать в расчет.

Мать все больше сторонилась сына, и однажды он услышал, как она сказала отцу: «Прошу тебя, отправь дьяволенка к своему дяде, ему там самое место».

К тому самому дяде, который еще до рождения Нугзара знал, что это будет за ребенок, и потребовал назвать младенца своим именем…

Отец размышлял недолго. Он пренебрег тем, что так не принято поступать в приличных семьях и люди могут не понять такого жестокого отношения к сыну, к первенцу! Родители Нугзара быстро собрали нехитрые пожитки, мать связала его постель в большой узел, и мальчика отправили в горы, в маленький аул из десятка хижин, прилепившихся, будто соты, к склону крутой горы.

Маленький Нугзар посмотрел в глаза старому Нугзару, и они обменялись удивительно похожими кривыми улыбками. А глаза у обоих были такими черными, что не видно было зрачков.

Он больше не вспоминал о родителях и привязался к деду со всей пылкостью никогда еще не любившей души. Мальчик ничем не огорчал своего воспитателя, хорошо учился, проходя до соседней деревни, где была школа, около семи километров. Помогал по хозяйству, и виноградник их был лучше, чем у соседей, а козы давали больше молока.

Справив десятилетие Нугзара, дедушка стал постепенно, не торопясь открывать перед ним тайное знание. Мальчик впитывал его, как сухая земля дождевые капли. Все запоминал с первого раза и никогда ничего не путал. Вскоре стал проверять свои способности на людях. В селении вспыхнули скандалы, драки, стали процветать воровство и пьянство. Случались и смерти, вроде бы нечаянные.

Перед своей кончиной дедушка передал ему Дар и Силу. С тех пор для Нугзара не было ничего невозможного. Он еще некоторое время жил в сакле старого Нугзара, а затем, почувствовав уверенность в себе и охваченный желанием перемен, покинул ставший родным дом. Ему не хотелось к родителям, но, поколебавшись, он все-таки постановил заглянуть в отцовский аул. Калитку открыл хорошенький кудрявый мальчик, удивительно похожий на него самого. Отодвинув ребенка плечом, как неодушевленный предмет, Нугзар громко позвал мать.

Она выскочила из дома так быстро, словно стояла за дверью. Он молча рассматривал ее: постарела, поседела, а в глазах все тот же страх перед ним. Предательница. Пока еще была жива бабушка, маленький Нугзар получал то, что должна была дать ему мать – любовь женщины к своему чаду, а после бабушкиной смерти ему ни разу не перепало даже поцелуя в лоб. Перед тем как уйти навсегда, Нугзар послал в лицо матери страшное древнее горское проклятие. Больше он никогда не интересовался своей семьей, да и не хотелось ему знать, что с родными происходило дальше. Он искренне считал своим отцом самого Дьявола. Только Дьявол может помочь укротить и обмануть Смерть. Только он…

Как-то у Нугзара спросили, что же такое, по его мнению, Дьявол. Что он мог ответить глупым людям? Дьявол – персонифицированное зло, квинтэссенция зла, наделенная высочайшей способностью творить. И хотя его творчество нельзя назвать созидательным, оно впечатляюще и масштабно. Следы его живой деятельности проявляются во всем, начиная от кровавой войны, заканчивая банальным ругательством, произнесенным в запале. Жизнь человека проходит под его бдительным оком, он любит и ценит человека и относится уважительно к его страстям.

Царство Дьявола велико есть, а власть безгранична. Слуги преданны и, ступив раз на путь тьмы, уже не возвращаются к свету. Не то что верующие в Бога, которые часто сомневаются, грешат, изменяют своим принципам, но чаще всего возвращаются на дорогу, ведущую к Храму. Зато слуги Дьявола, по крайней мере, более последовательны. И чертовски умны…

Проводив взглядом ретирующегося замдекана, Нугзар не удержался и издевательски подмигнул слегка размытому изображению профессора Березкина. Лицо на фотографии исказила гримаса испуга, а белесенькая девчушка в короткой юбочке, стоявшая рядом с портретом, упала в обморок – прямо на руки едва успевшего подхватить ее однокурсника.