Беспредел (сборник) - Коллектив авторов - Страница 34

Жека медленно опустился обратно на табурет, чувствуя, что трезвеет. Сестра паскудно ухмыльнулась.

– Вот так жить можно… Теперь слушай: дней на пять у меня пожевать есть. А потом еще тащи и повкуснее. Чтобы страха погуще, в три слоя, и ужасом еще поперчено как следует. Понял? Иначе Катька себе дойку отрежет и слопает. Там жрать на один укус, но лучше, чем ничего.

– Понял.

– У-у-умничка… Жалко, мамуля тебя не слышит. Плакала бы от счастья.

Нахлынувшая беспомощность заставила Жеку зажмуриться, скрежетнуть зубами. Гнида-память воскресила пьяное зареванное лицо матери, и он услышал ее голос – глухой, дрожащий.

«Вы мне всю жизнь… в говно превратили. Ссыкуха мелкая… не-на-ви-жу! Что от вас хорошего, а? Кому я с вами нужна? Нет больше жизни, не-е-ет… Черти бы все побрали… в первую очередь – ссыкуху эту… Мразь, не-на-ви-жу».

Наталкиваясь друг на друга, проскочили фрагменты недавнего прошлого. Люди в белых халатах в квартире, носилки с матерью, старая больничная палата. Заказ гроба, редкий дождь на похоронах, могильный холмик, деревянный крест с табличкой «Жараевская Инга Васильевна». И дикое бездумное равнодушие ко всему происходящему…

И жуткая улыбка Катьки, пожирающей разорванных, испачканных землей червей. Первая весточка о том, что на пожелание матери не закрыли глаза те, кто цепляется за любую возможность принести в этот мир частицу зла. Как сказала новая Катька, это произошло бы рано или поздно, ведь материнское слово, породнившееся с чистой ненавистью, открывает дорогу и не в такую тьму…

Тварь загнула мизинец обратно, качнула головой.

– Завтра к хирургу ее, скажешь – поиграла неудачно. Теперь можешь покормить, братишка…

Глаза сестры стали нормальными. Она испуганно огляделась, сморщилась от боли.

– Что случилось… Где одежда?!

Жека вскочил с табурета, метнулся в комнату за своей футболкой. Напялил ее на Катьку, осторожно прижал сестру к себе.

– Потерпи, пожалуйста. Завтра к врачу пойдем, обещаю. Кушать хочешь?

Она кивнула и заплакала. Жека закусил губу, чтобы не заплакать вместе с ней.

Сестра была единственной, кого он любил и берег. Зло, вселившееся в Катьку полтора месяца назад, не изменило отношения Жеки к сестре. Он не знал, как избавить ее от твари; умолял оставить Катьку, угрожал, связывал ее – все зря. Оставалось лишь надеяться, что все поправимо. А пока приходилось нести в дом то, что связано со страхом и болью. Рядовой бык из бригады Саныча заходил на эту сторону жизни чаще простых обывателей, и Жека старался не пропустить ничего подходящего, сам вызывался помочь – как сегодня Шанхаю, а еще лучше – сделать в одиночку. Но сам еще не убивал, Катьке хватало крови и страха, а сегодня был первый, пусть и приговоренный чужой волей и убитый не только его руками…

Время от времени тварь рассказывала, где без лишнего риска можно добыть денег или что-нибудь ценное. Жека чувствовал – здесь нет никакого вранья, но упрямо не поддавался искушению. Идти на поводу у нечистой силы – это верная тропинка во тьму и беспредел, с лихвой хватит работы на Саныча, тоже далекого от человеколюбия и добродетели…

«Потерпи, Катенок, я что-нибудь обязательно придумаю».

«Долго он там? Дохуя уже базарит…»

Жека щелкнул суставами пальцев, посмотрел в сторону церкви. Через пару дней после истории с Чупычем ему выпало временное повышение – возить-охранять Саныча вместо прежнего телохранителя, загремевшего в больницу с аппендицитом. Напарник Махно – качок, похожий на Маттиаса Хьюза, только с рыжими волосами ежиком и тонким косым шрамом на левой щеке, – безмятежно дрых, откинув сиденье «мерседеса».

«Вот не разбужу, и пусть тебе Саныч очко запаяет, – поджал губы Жека. – О, идет наконец-то».

Авторитет вышел на церковное крыльцо. Замер, перекрестился, посмотрел в небо. Следом показался рослый осанистый священник средних лет – высокий лоб, окладистая борода, благодушное выражение лица, степенные жесты.

Он наклонился к Санычу, зашевелил губами. Авторитет задумчиво кивал, глядя себе под ноги.

«Хватит уже, жрать охота», – вздохнул Жека. Покосился на Махно, легонько толкнул его в плечо.

– Саныч идет.

– А, да… – Тот открыл глаза, поднял сиденье. – Заебись покемарил.

«Заебись у тебя в жопе».

Священник договорил, Саныч пожал ему руку и пошел к «мерседесу» – невысокий, жилистый, остролицый и легкий в движениях, похожий на битого жизнью лиса. Сел в машину, негромко скомандовал:

– Домой.

Пару минут ехали молча. Жека незаметно посматривал на Саныча в зеркало заднего вида; авторитет задумчиво щурился, то ли вспоминая беседу со священником, то ли размышляя о чем-то еще.

Потом несильно хлопнул Жеку по плечу.

– Тачку в гараж загонишь, пожри, если хочешь, и до видюшника в бытухе на Чкалова с Шанхаем скатайся… Коммерс бабки уже неделю маринует, надо растолковать, что такая канитель здоровья ни хрена не прибавляет. Как следует растолкуйте, ясно?

– Ясно.

– Лады.

Спустя час Шанхай припарковал «восьмерку» рядом с домом быта. Надел тонкие нитяные перчатки, дал такие же Жеке. Взял с заднего сиденья небольшую спортивную сумку.

– Пошли, Жара.

Жека кивнул на сумку.

– Что там?

– Все для задушевного разговора, так-то, – криво ухмыльнулся Шанхай. – Держи и топай давай. У меня так-то еще дела есть, побыстрее надо…

Они зашли в дом быта, поднялись на второй этаж. Прошли мимо прикрытых дверей видеосалона – бывшей парикмахерской, – из-за которых раздавались автоматные очереди, взрывы и гнусавые возгласы переводчика. Взгляд Жеки скользнул по самодельной афишке, зацепился за последнее название… Жека сбавил шаг, но идущий следом Шанхай нетерпеливо подтолкнул в спину – иди, некогда. По соседству с видеосалоном находилась небольшая подсобка, Шанхай вел туда.

Толкнул приоткрытую дверь. За угловым столиком в дальнем углу складывал видеокассеты в стопку и курил невысокий полноватый мужик лет сорока пяти в «вареных» джинсах и жилетке. Он резко повернулся к вошедшим, встал, сузил серые глаза. На гладко выбритой физиономии проныры застыли неприязнь и тщательно скрываемая тревога.

– Курить вредно, так-то, – беззаботно проговорил Шанхай. – А вредней всего – с бабками динамить. Не знал?

Мужик по-бычьи наклонил голову, дернул щекой.

– Скажите Санычу, что я в прошлый раз переплатил. Нет денег.

– Для таких, как ты, Михаил Александрович, всосал? – Шанхай качнул головой в сторону видеосалона. – А там у тебя бесплатный сеанс, так-то? Или как?

– Денег нет!

Шанхай скользнул вперед атакующей змеей – стремительно и плавно. Звук удара Жека не расслышал, но мужика отбросило назад, раздался частый перестук падающих на пол видеокассет.

Шанхай негромко бросил через плечо:

– Сумку дай. Дверь закрой.

Жека сунул ему сумку, плотно прикрыл дверь. Шанхай достал из сумки утюг, поставил его на стол, воткнул в розетку. Мужик ворочался на полу, сдавленно постанывая.

– Жара, на афише ужасы видел? – хмыкнул Шанхай. – «Изгоняющий дьявола»? Ничего, мы изгоняющего жадность забацаем. Смотри за дверью, так-то.

Он ловко сгреб запястье мужика, скупо развернулся. Тот звучно влип лицом в грязный линолеум, придушенно взвыл. Шанхай припечатал ладонь мужика к полу, наступил на растопыренные пальцы.

– Я отдам, – донеслось снизу. – Не надо…

Жека физически чувствовал ужас владельца видеосалона – плотный, липкий, до отказа заполнивший подсобку.

«Катька бы обожралась».

– Отдашь, а как же, – кивнул Шанхай. – Но за косяк все равно спросить надо, так-то. Кто косяки прощает, того потом в жопу ебут кому не лень. Закон жизни, так-то.

Он дотянулся до утюга, поставил его мужику между лопаток, придавил подошвой. Тот дернулся, но Шанхай убрал ногу с утюга, жестко пнул носком ботинка в зубы, обрывая крик. Поставил ногу обратно.