Беспредел (сборник) - Коллектив авторов - Страница 16

Что это было, твою мать? Гипноз? Галлюцинация? Хитрая оптическая иллюзия вкупе с этими, как их, низкочастотными волнами? Все теории терпели крах – на запястье алел кровоточащий полумесяц от чужого – и чуждого всему человеческому! – ногтя. Миха машинально присосался губами к царапине. Кровь почему-то оказалась не соленой, а горькой; засела гадким послевкусием на небе. В ушах звенело эхо: «Аппетитный-титный-тный…» Он готов был поклясться, что в тот момент, когда прозвучал этот голос, звук доносился не из колонок, а откуда-то из-за спины или, хуже того – из глубин его собственной черепной коробки.

Миха провалялся на грязном полу не меньше десяти минут. Наконец, когда накатывающие мысли – одна бредовее другой – наполнили мозг хаотичным броуновским движением, он вскочил на ноги. Тело требовало активности; нужно было отвлечься, занять себя чем-то. Он кипел жаждой деятельности. Так всегда бывало, когда в жизни что-то шло наперекосяк: если получал двойку – мыл посуду; когда впервые бросила девушка, Миха засел за учебники и закрыл год без троек; когда мать запила – стал чуть ли ни ежедневно убирать в квартире, чтобы блестели полы, по которым потом ползала опустившаяся родительница. Миха «чинил» реальность, останавливал энтропию. Ему казалось, что делая правильные вещи – убирая, отмывая, чиня, приводя в порядок, – постепенно возвращаешь к норме и окружающую действительность. Когда полиция пришла с обыском, Миха принялся было складывать наваленную на стул одежду, чем заслужил еще больше подозрений. Даже когда из туалетного бачка извлекли пузатый белый пакет, похожий на распухшего утопленника, первым порывом было отвергнуть, стряхнуть эту чужую грязь. Но он сказал: «Да. Мое». Валерик, как и было оговорено, смолчал.

Так сработал его мозг и в этот раз. Чтобы привести в порядок мир, нужно привести в порядок квартиру, и тогда вернется разум к Валерке, исчезнет с винта невозможное жуткое видео, заживет полумесяц на запястье.

На вынос всего мусора ушло ходок шесть. Уборка в одном только коридоре заняла часа два, не меньше. Встревоженные тараканы разбегались по углам и заползали под плинтуса, шевеля усами – будто бы грозя, мол, мы еще вернемся. Полностью избавиться от мух так и не удалось – распахнув все окна настежь, Миха гонялся за ними по квартире как сумасшедший, но те лишь лениво уворачивались, слишком перекормленные, чтобы покидать обетованный мушиный рай. Чего только ни нашлось в грудах мусора – использованная туалетная бумага, недоеденные полуфабрикаты, высохшие земляные комья – с корешками и дохлыми червями. Даже крысиный трупик – плоский и мумифицированный. Пару раз Миха все же проблевался, как ни сдерживался, чтобы не прибавлять себе работы – первый раз злополучным беляшом, второй – тягучей желчью. Во рту оставался горький железистый привкус. А еще, как назло, на небе что-то вскочило, и Миха не мог перестать трогать этот бугорок языком.

В какой-то момент среди мусора на глаза Михе попались белые в горошек трусики с засохшим пятном. Он подцепил их осторожно шваброй – неужели Валерка в этот блевотник еще и баб водил? Очень мелких баб. Возможно, карлиц. Михе очень хотелось верить, что эти крохотные трусики, которые бы никак не налезли на взрослого человека, принадлежали именно карлице, а не… кому-нибудь другому.

Под компьютерным столом обнаружился короткий пластиковый тубус, весь перемотанный скотчем.

«Дрочилка, что ли?» – подумал Миха.

Он угадал, но лишь частично. Взглянув на раздроченную багровую дыру, отороченную слипшейся шерстью, Миха не сразу понял, что начинка у мастурбатора совсем не из силикона, ведь в силиконе не заводятся опарыши. Осознав, что держит в руках, аж взвизгнул от омерзения, выронил дрянь из рук. Та упала на пол, обрызгав кроссовки гнилостной жижей. По ноге хлестнул облезлый кошачий хвост.

– Ебт, Валера… – выдохнул Миха со смесью ужаса и сожаления – может, сдать брата в дурку было не такой уж и плохой идеей? Как минимум дворовые кошки целее будут.

К компьютеру Миха больше не подходил. Тот представлялся растревоженным осиным гнездом: тронь – и ринутся наружу хищные твари. Оставшуюся уборку проводил уже без былого энтузиазма, тупо, будто сомнамбула. Как Сизиф мучился со своим пресловутым камнем, так и Миха провозился до позднего вечера, осознавая, что все это втуне: пока Валерик не придет в себя, история будет повторяться снова и снова. С твердым намерением во что бы то ни стало вытащить брата из этого дерьма – и в буквальном, и в переносном смыслах – Миха собрал остатки мусора, пустые банки из-под «Доместоса», изведенные на тряпки старые футболки и с облегчением вышел на улицу. Вдохнул полной грудью вечерний прохладный воздух: запах нечистот въелся в квартиру настолько плотно, что лимонный освежитель растворился в нем, стал частью омерзительного ансамбля и совершенно не спасал от уже ставшей привычной дурноты. Язвочка во рту раздулась до неприличия и щекотала небный язычок, отчего к горлу то и дело подкатывало.

Задержавшись во дворе, Миха присел на лавку, оглядел расцветавшие яркими квадратиками окон девятиэтажки – свою и ту, что напротив.

– Охренеть. Считай, весь день провозился.

Ужасно хотелось курить – до зубовного скрежета. А еще хотелось войти в подъезд и оказаться в какой-нибудь другой квартире, любой другой из этих светящихся ячеек, лишь бы не в той, темной, с заклеенными окнами и сумасшедшим братом, запертым в ванной. Вдруг Миха остановил взгляд на темном окне четвертого этажа.

«Киря!»

Вот в ком корень всех зол! Вот где обитает этот наглый чепушила с мерзкой ухмылкой, прыщами, щелканьем четок и тонкой хрупкой шеей! Вот с кого надо спросить за несчастного Валерку. Он не сразу заметил, что сжимает кулаки до боли в костяшках. Приступ гнева согнал усталость, будто и не было всех этих часов с тряпкой и шваброй. Миха вскочил со скамейки и решительно направился к соседскому подъезду. Слабый магнит домофонной замычки не выдержал резкого рывка; Миха взбежал по лестнице и принялся долбить в обитую исцарапанным железом дверь.

– Открывай, мудила! Слышишь? Открывай, хуеплет говнорожий! Сука, я тебе говорил держаться от Валерки подальше! Ну? Ты мне, пидарас, за все ответишь!

– Че долбишься? – раздалось из-за спины. – Не вишь, опечатано?

Миха обернулся, едва успев согнать зверское выражение с лица. Из-за двери напротив осторожно выглядывал пенсионер дядя Саша. Сколько Миха себя помнил, крепкий дедок каждый день тягал из местной речушки всякую рыбью мелочь, а после раздавал тем, у кого дома были кошки. В особенно тяжелые времена Миха не гнушался перехватить у соседа рыбку-другую – когда дома даже продать, кроме обоев, было нечего. Сейчас ситуация, при всей дерьмовости, была не настолько критичной, но Миха все равно обрадовался, увидев знакомое лицо.

– О, дядь Саш, здрасьте!

Старик подслеповато прищурился, и на его лице мелькнуло узнавание.

– Ба, Мишка, ты, что ль? Уже вышел? Али сбег?

– От звонка до звонка я свой срок отсидел, – пробасил Миха, подражая Шуфутинскому.

– А, добро-добро… А ты чего здесь?

– Да вот, Кирюху проведать зашел, – слукавил Миха. – А тут вот…

И указал на не замеченную им в яростном порыве белую бумажку с печатью, соединявшую дверь и косяк.

– Дык это, помер он. Почитай с месяц как…

– В смысле «помер»? – Внутри у Михи словно что-то оборвалось. Бурлившая ярость осела грязной пеной, подкативший к горлу кипяток жег изнутри, не находя выхода. – А что с… кха!

Что-то вдруг скатилось по гортани внутрь, вызвав приступ кашля – будто муху проглотил. Миха согнулся; во рту разливался гадкий привкус горечи. Языком он потрогал небо – вздувшийся типун или чем бы эта хрень ни была – пропал. «Неужели я его проглотил?» – ужаснулся он.

– Курить бросай! – назидательно сказал дядя Саша, сам раскуривая папиросу. – А с этим… А что с ним может быть? Наркоман он и есть наркоман. Сторчался твой Киря как есть. Ему сначала ногу ампутировали, потом руку по локоть, а этот знай себе – с «крокодилами» плавает или еще с чем, уж я не знаю. С месяц назад вой такой поднял, что думали – режут заживо. Квартиру вскрыли, а там этот – на подоконнике сидит и лыбится. «Не достанешь!» сказал – и вниз башкой. Я-то тут с полицией был, понятым, значит, все видел. Свинарник он у себя развел – ужас. Спасибо покойнику, хоть на людях самоубился, а то уборку бы через месяц только пустили – пока суд да дело. А мы – ходи-дыши. Духан был, конечно, хоть святых выноси…