Записки наемника - Гончаров Виктор Алексеевич - Страница 101

Уф! Какой удивительно прохладный и свежий воздух, сколько веселящегося народа! Ведь все-таки Новый год! А вот на душе у меня камень. Моя кожа еще пропитана теплом женщины, которая уже мертва! Прочь, прочь!

Я услышал, как позади зацокали каблучки. Я оглянулся. Это бежала, вся растрепанная, Лена. Я пошел ей навстречу, и громко и зло сказал:

– Разве неясно, что тебе сказали?

– Они меня убьют!

– Кто они?

– Чеченцы…

«И тут чеченцы», – подумал я. А вслух произнес:

– Ты в милицию позвонила?

– Нет, я боюсь… Они и милицию купят… Он там зашевелился, я испугалась. Не бросайте меня, мне некуда пойти… – и девушка схватила меня за руку, совсем, как ребенок, попыталась прижаться ко мне.

Если б я знал, чем все это кончится, я эту Лену просто оттолкнулся бы от себя и пошел к веселящимся людям. Но никто не знает, проснувшись поутру, чем закончится вечер.

Я обнял девушку, погладил ее по голове, как школьницу, которая разревелась, получив двойку, и мы пошли по праздничному ночному проспекту Скорины, по которому с сухим свистом и шелестом проносились такси.

– Ну, ты успокоилась? – спросил я, все еще обнимая девушку за плечо.

– Да, но мне все равно страшно…

– Ты можешь мне рассказать, кто этот мужчина, которого ты привела?

– Понимаете, Анастасия – это не подруга моя… Что-то вроде мачехи…

– Д-да? Ну, а этот… Тимур, кажется…

– Да, Тимур. Это ухажер Анастасии, он – чеченец…

– Это что, такая профессия – чеченец?

– Он дурак, бешеный… Чуть папу не застрелил, когда папа с Анастасией, то есть с мачехой, развелся. Анастасия отсудила комнату в папиной квартире, а папа ее туда не пускал… А там квартира с паркетом…

«Да, – подумал я, – теперь предстоит разобраться в квартирном вопросе, кто кого выселял и кто кого чуть не подстрелил. Ай да Новый год!»

– Послушай, скажу открыто, – решительно заявил я, – у меня квартиры с паркетом нет, везти мне тебя некуда, так что едь ты к своему папе на паркет…

– Ну, вы меня хоть довезете туда? – в голосе девушки было столько надежды, что я не посмел отказать.

…Такси остановилось возле многоэтажки в престижном районе. На этой улице жили сплошь цэковские работники, служащие госаппарата, артисты, придворные журналисты и, в крайнем случае, многодетные отцы и матери. В народе это место называли районом пыжиковых шапок.

Лена предупредила меня, что Тимур может приехать и сюда, чтобы попытаться замести следы. Перед дверью квартиры я на всякий случай сунул руку в карман, где лежал пистолет Тимура.

– Я только доведу тебя до двери, и – гуд бай, детка! Надеюсь, мы больше не увидимся никогда, – нагоняя на себя мрачность, сказал я.

Мы подошли к двери, и Лена позвонила. Тишина. Потом позвонила еще раз. Я стоял сбоку, чтобы меня не было видно в глазок, и сжимал рукоятку пистолета. Я ничуть не удивился бы, если б дверь открылась и оттуда выскочили пятеро милиционеров.

За дверью послышалось шарканье, и глухой, но удивительно знакомый голос спросил:

– Ты одна?

– Одна?

– А где Тимур?

– Не знаю…

– Ты не врешь? – замок на двери щелкнул, но дверь квартиры открылась не сразу. Очевидно, хозяин осматривал через глазок лестничную площадку.

– Заходи, – буркнул мужчина дочери.

И тут на пороге возник я. Голос настолько был знаком, что я решил взглянуть на его владельца. И кого же я увидел?

Своего начальника: рыжеволосого, толстоватого и трусоватого Франца Гершеновича!

Вид у него был живописен. На груди на широком кожаном ремне висело двуствольное охотничье ружье. Гершенович был весь всклокочен, глаза у него были, как у кролика-альбиноса.

Увидев меня, он не улыбнулся, как обычно это делал, а хмуро спросил у дочери:

– Кто это?

– Мой… друг, – ответила Лена. Гершенович раздумывал с минуту.

– Заходи. Где ты эту б…дь подцепил? – все так же хмуро спросил у меня Гершенович, указывая глазами на дочь.

– Сама прицепилась, – не стал жалеть девушку я.

Гершенович захлопнул дверь и замкнул ее на все замки.

– Жду чеченцев… Должны нагрянуть…

– Ты что, войну, как Ельцин, им объявил?

– Да, я на военной тропе! Идем выпьем! Новый год, а мне и выпить не с кем.

Квартира действительно была богатой, с паркетом, но в ней царил полный беспорядок. На полу валялись выделанные кабаньи шкуры и чучела уток. В зале был накрыт стол, на диване спала утомленная и явно не первой молодости женщина. Заслышав шаги, она подняла голову, но через секунду уронила ее на подушку.

Лена скрылась в другой комнате, но когда мы раскупорили бутылку, она вышла, переодетая в домашнее платье и накрашенная.

Мы выпили за Новый год, и Гершенович вкратце рассказал о той ситуации, которая сложилась у него дома.

Анастасия была его второй женой. Известие о ее кончине нисколько не опечалило моего начальника, наоборот, он даже как-то приободрился.

Мы распили бутылку, а потом пили до утра, покуда я прикорнул на диване, но Лена перевела меня в комнату Анастасии, где уложила меня на очень широкую и мягкую кровать, сняла с меня ботинки и легла рядом, не раздеваясь.

Странные чувства овладели мной, когда около полудня я проснулся на кровати женщины, которая была мертва. Простыни свежо пахли лавандой, а каждая нитка наволочки несла, казалось, память об удивительной любовной энергии женщины, с которой мне довелось быть знакомым всего несколько часов.

Я проснулся от шума, и рука моя потянулась к пистолету, засунутому за пояс брюк. На кухне громко и весело разговаривал Гершенович, Вскоре он появился собственной персоной с подносом, на котором рядом с бутылкой водки в тарелках дымилось аппетитное мясо. Рядом со мной все еще лежала Лена. Она спала.

– Ты мой гость, гость и охранник. Мы покажем этим засранцам! Мы устроим им тут Чечню… Слыхал? Что творится в Грозном? Штурмовали! Чеченцы доигрались. Целый месяц россияне сообщали по телику, что мол, неизвестные вооруженные формирования в Чечне совершали нападения на подразделения российских военнослужащих. А потом от местного населения стали поступать сведения о том, что в среде боевиков появились панические настроения, в ряде случаев вспыхивали споры с применением оружия в связи с обращением президента России о продлении на сорок восемь часов ультиматума… А теперь все, русские терпеть больше такое не станут… – говорил Франц Гершенович, наливая уже по второй.

– А сколько у Дудаева сил? Войск там, вооружения? – спросил я у Гершеновича.

– Недавно вычитал я в газете, что начальник Генштаба Вооруженных сил России Михаил Колесников оценивает количество вооружения у сторонников в двадцать единиц бронетехники, два-три вертолета. У них нет самолетов, ощущается нехватка боеприпасов, – ответил, как заправский военный спец, Гершенович.

– А русские сколько подтянули сил? – спросил я, выпивая третью рюмку.

– По сведениям штаба Джохара Дудаева, – Гершенович размахивал вилкой в воздухе, – в составе наступающей российской группировки около двухсот единиц бронетехники, в том числе сто двадцать тяжелых танков.

– Неужели договориться не смогли? Это ведь позор на весь мир! – сказал я, аккуратно намазывая горчицу на мясо.

– Видишь, как они действовали, – объяснил Гершенович. – Ельцин посылает Дудаеву телеграммы, мол, давай, мы готовы с тобой встретиться для переговоров в Москве. Встретит тебя Егоров. А Дудаев, в свою очередь, шлет Ельцину телеграммы: мы, мол, тоже готовы встретиться для переговоров, но в Грозном.

– Кровь в Чечне, если дойдет до этого, Ельцину не простит никто. Вероятно, в Чечне испытывается модель устранения законного президента от власти, – предположил я. – Если подобное можно проделывать с Дудаевым, то почему нельзя с Ельциным?

– Так там же не только Дудаев один, – все еще размахивая вилкой, сказал Гершенович, – там есть и другие влиятельные из приближенных к Дудаеву люди, которые являются его опорой. Дудаев рассчитывает на помощь и Усмана Имаева, назначенного Генеральным прокурором и министром юстиции по совместительству; и на Султана Гелисханова, начальника департамента госбезопасности; и на Аюба Сатуева, министра внутренних дел.