Лучший приключенческий детектив - Аврамов Иван Федорович - Страница 81

Первая вытяжная система закреплена на замках, расположенных на рампе в нише гермоперегородки. Вытяжные же системы каждой следующей машины крепятся на парашютной раме машины предыдущей. Так они и вытянут друг дружку из самолёта, по очереди. Кажется, подобный способ десантирования называется «Цуг». А что, похоже: машины полетят, точно запряженные гуськом лошади. И первым самолёт покинет джип, с сидящими в нём Аннет и Пушкиндтом. За ним последуют квадро- и мотоциклы. Завершат парад десантируемой техники гусеничный трактор и контейнеры с разного рода грузами.

Поспеть на джип шансов у Боба никаких, слишком далеко. А вот на одном из мотоциклов он вполне может и покинуть негостеприимный воздушный борт. На крайняк полетит на тракторе. Десантируются же русские десантники на своих БМД. А они тоже на гусеничном ходу.

Эх, размечтался. Не будь Пушкиндт занят «вгрызанием» в кресло автомобиля, он обязательно бы процитировал одного из русских классиков. И в этот раз не своего обожаемого пращура, а более известного всему цивилизованному миру Леона Толстого. Так бы и сказал:

— Gladko vpisano v bumage,

Da zabyli pro ovragi,

A po nim hodit'…

Вот-вот, ovragi… Кнопку-то Боб нашел, выпускную систему разблокировал (джип под отчаянный женский вопль дубль два выпорхнул из самолёта, потянув за собой платформу с квадроциклом), но вот дальше… А дальше — в ход событий вмешался брюсуиллистый «Вин Дизель» (или виндизелистый «Брюс Уиллис»?) со своим мачете. Очухавшись после удара в солнечное сплетение перекаченный гигант выхватил тесак и бросился… нет, не на Боба, как того следовало ожидать. Бросился он к вылетающей из самолёта технике. И сообразил довольно-таки шустро для человека с дебиловатым выражением на лице (вот и верь в теорию Чезаре Ломброзо!): рубанул по стропе очередного вытяжного парашюта. Перерубил! Всё. Принудительное десантирование принудительно же было остановлено. А, следовательно — закрыт путь эвакуации для Боба.

Но плох тот каскадёр, что не имеет резервного плана, плана «Б». У Робера такой план имелся.

Вернее план «Б» родился в голове француза за считанные доли секунды, прошедшие с того момента, как под ударом мачете, словно скрипичная струна, лопнула парашютная стропа. Это был безумный план, самоубийственный. Но к самоубийственным безумствам Бобу было не привыкать. Профессия, знаете ли, обязывала. Да и размышлять было особо некогда. Ведь с каждым мгновением джип с Анной и Пушкиндтом неуклонно удалялся от воздушного судна.

Боб и не размышлял. Он из последних сил разбежался и… И выпрыгнул из самолёта.

Последнее что он услышал — истошный вопль Гудвина. Как показалось Бобу, главарь «Красной звезды» кричал что-то про какой-то сценарий…

15 часов 07 минут 38 секунд.

Боб вылетел из самолёта, как пробка из бутылки Piper-Heidsieck. Сразу же, как учил его инструктор по прыжкам с парашютом мэтр Даву, прогнулся в пояснице, широко раздвинул ноги, колени подсогнул. Раскинуть руки в сторону не смог — мешали наручники. Поэтому просто вынес длани вперёд, над головой. Всё для того, чтобы максимально увеличить площадь тела, и тем самым снизить скорость падения. А то просвистит на полном ходу мимо джипа с коллегами и будут потом его бренные останки отскребать от австралийского грунта.

Кстати, а где джип?

Боб посмотрел вниз. Ага, вон он. Напоминает гигантскую пушинку одуванчика: девять белых куполов и семечко-автомобиль снизу.

Хорошо Боб не стал медлить с прыжком, самолёт не успел отлететь слишком далеко. Какой-никакой, но шанс допланировать до цели всё же имеется.

Жаль, что он не облачен в вингсьют: в «костюме-крыло» куда как ловчее скользить в горизонтальной плоскости, а не просто тупо падать по вертикали. Ничего, прорвемся. Главное — не промахнуться. Хоть Гудвин и говорил о площади куполов в три с лишним тысячи квадратных метров, но в бескрайнем воздушном океане это, право, такая мелочь. Промчишься мимо цели — не заметишь. А самое смешное (хотя скорее уж не смешное, а до жути обидное) — это прямиком через купол угодить в висящий под этим самым куполом автомобиль. Дурацкая выйдет смерть…

Все эти мысли пронеслись в голове Боба буквально за пару мгновений. А когда тут особо раздумывать, если падаешь вниз со скоростью пятьдесят метров в секунду, а до цели каких-то пятьсот метров? На всё про всё секунд десять.

Девять…

Восемь…

Семь…

Планируем, планируем, не падаем!

Шесть…

Пять…

Четыре…

Кажется, он попадает: купола прямо под ним! Эх, не угодить бы в автомобиль.

Три…

Два…

А теперь резко разворачиваемся спиной вперед. Золотое правило трюкачей: при высотном падении на воздушную подушку никогда не приземляться лицом вниз — позвоночник переломится как спичка! Только на спину, предварительно убрав локти и затылок.

Один…

Хлоп! Боб вошел в один из девяти белоснежных куполов, словно оторвавшаяся от верхней ветки еловая шишка в сугроб. Слава Всевышнему, в автомобиль не угодил, прошелестел буквально в полуметре, до смерти перепугав и без того сине-зелёных от страха пассажиров.

Парашют от удара погас, вывернулся наизнанку (хорошо не порвался), безжизненно обвис на стропах. Боб словно в великанской люльке очутился. Жуткий удар выбил из лёгких весь воздух, в глазах потемнело, боль в рёбрах прострелила аж до мозжечка. Как только сознание не потерял.

Опыт падений в трюковую подушку у Боба имелся (прыгал несколько раз с шестидесяти метров), а вот в купол парашюта — не доводилось. Что ж, с почином!

Так хотелось расслабиться, не напрягаться, и качаться, качаться, качаться в этой импровизированной исполинской колыбели. Ан нет, нельзя. Закон всемирного тяготения ещё никто не отменял. Рано или поздно автомобиль приземлится, и тогда — Робера первого же и расплющит о поверхность земли. Ведь висит он сейчас гораздо ниже уровня колес десантируемого джипа. Что там колёс, ниже уровня раскрывшейся амортизирующей подушки. Так что надо выбираться, вернее взбираться по стропам в автомобиль.

Легко сказать, да трудно сделать. Ноги путались в складках, парашютный шёлк скользил в непослушных пальцах. Да и наручники достали сверх всякой меры: натёртые запястья рассажены в кровь. Бобу отчего-то вспомнился Сахарок — маленький белый хомячок, которого в детстве подарил ему отец. Сахарок жил в стеклянной банке и каждую ночь безуспешно пытался из неё выбраться. Всё скользил и скользил малюсенькими розовыми лапками по гладкому холодному стеклу.

Вот и Боб сейчас как Сахарок. Так же беспомощно сучит ногами и руками, тщась выкарабкаться из коварной шёлковой ловушки. Безрезультатно.

На память, как почти всегда в подобных, казалось бы, безвыходных ситуациях, пришло словцо из лексикона некогда обожаемого капитана Хэддока. Боб задрал голову, что было силы дёрнул парашют, заревел, словно гризли:

— Четырежды клятая эктоплазма! Эй, наверху! Вы что там заснули что ли?! Живо тащите меня наверх!

Пушкиндт и Аннет с удивлением переглянулись, затем отстегнув ремни безопасности, с опаской посмотрели вниз. Узрели барахтавшегося в спутанном куполе Боба.

Первым опомнилась Анна. Заголосила:

— Робер?! Откуда вы взялись?

— С неба упал, — нисколечко не соврал Боб. — Но сейчас речь не об этом. Скорее вытащите меня отсюда. Иначе через пару минут я превращусь в конфитюр, и австралийским антропофагам будет очень удобно намазывать меня на тосты.

— Шутит, — констатировал Пушкиндт, — значит, с ним всё в порядке. — Поплевал на ладони, ухватился за стропу. — Мадмуазель Аннет, помогайте.

Навалились, потянули. Но как ни старались, выходило всё как в русской сказке «Репка»: тянули-тянули, а вытянуть не могли. Упрямая стропа постоянно выскальзывала из рук, до крови обдирая ладони. А земля-то всё ближе. Времени практически не осталось. Как впрочем и сил, чтобы вытащить Боба из парашютного капкана.