Девчонки в слезах - Уилсон Жаклин - Страница 19

Но сейчас ничего не выйдет. Беру записку Магды. Читаю слова «прости», "ошибка", «выпивка», "слезы", «поцелуй». Снова представляю себе, как Магда целуется с Расселом. Нет, этих слов мало. Магда все у меня отняла! Ей даже Рассел не нужен — просто ей хотелось показать, что она может кому угодно вскружить голову.

Да ну ее! Не хочу больше дружить ни с ней, ни с Надин. Беру письмо, разрываю его пополам и кидаю на пол. Магда краснеет и глядит на Надин. С гордо поднятой головой смотрю в другую сторону. Подскакиваю на месте от окрика миссис Мэдли:

— Элли, не бросай бумагу на пол!

— Простите, миссис Мэдли, я отнесу ее в мусорную корзину. Там ее место!

Лезу под парту, достаю письмо и скатываю каждую половинку в маленький шарик. Подхожу к мусорной корзине и с размаху их туда кидаю. Того и гляди, подпрыгнут, как мячики.

Глава четырнадцатая

ДЕВЧОНКИ ПЛАЧУТ ОТ ОДИНОЧЕСТВА

Ну вот, за что боролись, на то и напоролись. У меня больше нет подруг. Нет бойфренда. Я бедная Элли, девочка, которая никому не нравится, и никто не хочет с ней дружить. Бедная, грустная, глупая, жирная Элли.

Какой ужас!

В школе у меня постоянно глаза на мокром месте, и я с трудом высиживаю уроки, пытаясь не смотреть в сторону Магды и Надин. На перемене Надин пробует со мной заговорить. Магда держится в стороне. Прохожу мимо них.

— Элли! Ради бога, прекрати так себя вести! — просит Надин. — Послушай, я знаю, что ты на нас сердишься, но мы все же подруги!

— Нет, — отвечаю я.

Магда слышит мои слова и подходит поближе.

— У тебя есть полное право на меня сердиться, Элли, но ты же не будешь ссориться с Надин, — вполне справедливо убеждает она.

Мне не до справедливых и разумных поступков — слишком больно и тяжело.

— Не хочу больше ни с кем из вас дружить!

— Скажи, это только на сегодня? Ты на меня дуешься, потому что я целовалась с Расселом?

— Не только на сегодня — навсегда, — отвечаю я.

— Не может быть, чтобы тебе этого хотелось, Элли! Просто ты встала в позу и хочешь, чтобы мы тебя просили и умоляли с нами дружить.

Наверное, именно этого мне и хочется, но не могу же я в этом признаться!

— Не хочу больше с вами дружить! — заявляю я. — Ты изменилась, Надин, и ты, Магда, тоже. В этом все дело. Между нами все кончено, понятно?

Гордо удаляюсь. Не перестаю надеяться, что они побегут за мной. Хочу от них услышать, что ничего не кончено. Хочу, чтобы Магда зарыдала и наплакала ведра, канистры, бассейны воды и на коленях умоляла меня о прощении. Хочу, чтобы Надин признала, что глупо и опасно обмениваться секретами с незнакомым парнем по Интернету. Пусть обе скажут, что я их лучшая подруга и что они даже подумать не могут о том, чтобы навсегда со мной распрощаться.

Но ничего подобного не происходит.

Я ухожу одна и провожу целый день в гордом одиночестве.

Надин и Магда всюду разгуливают под руку. Не могу не думать о том, что буду делать после уроков. Что, если Рассел ждет у школьной калитки? Ждет Магду?!

Принимаю решение быстро пробежать мимо, даже не взглянув в его сторону.

Какое счастье — его там нет! Но когда я иду домой одна, меня одолевают сомнения. Может, Рассел должен был там стоять? Почему же тогда не пришел? Неужели ему не хватает смелости? Вряд ли он сильно переживает из-за меня — уж во всяком случае не после того, как в субботу на лестнице полвечеринки целовался с Магдой, засовывая ей в горло свой язык.

Почему же он так поступил? Почему сразу не стал встречаться с Магдой? Почему выбрал меня и заставил в себя влюбиться?

Чувствую себя всеми покинутой. Передо мной проходит одиннадцатиклассница за руку со своим другом. Девушка ему улыбается, а он наклоняется и нежно ее целует. Закрываю глаза — слишком больно на это смотреть.

Возвращаюсь домой бегом. В голове возникает безумная картина, что там меня ждет Рассел. Не нужна ему Магда. Ему нужна я! Просто ему не хотелось при всех встречаться со мной возле школы, особенно на глазах у Магды.

Но около дома его тоже нет. Никого нет дома. Анна встречается с какими-то клиентами. Моголя она взяла с собой. Я одна в доме, но на сей раз не нахожу в этом ничего приятного. Бесцельно брожу из угла в угол, не в силах находиться в своей комнате. В доме невероятно тихо — я вскакиваю при каждом скрипе досок в полу и бульканье в трубах.

Варю себе кофе. Грызу одно за другим печенье. Грызу и грызу. Съедаю целый пакет, мне становится почти плохо. Приходит в голову мысль, не пойти ли в туалет и не сунуть ли два пальца в рот, но я злюсь на себя, сжимаю кулаки и потом ударяю ими друг о друга. Наплевать, пусть я стану даже толще, чем была. Не сяду больше на ужасную диету. С этим покончено. Мне все равно — пусть буду кубышкой, а Магда соблазнительной красавицей с округлыми формами.

Конечно, мне не все равно, но не могу же я превратиться в Магду! Если ему нужна она, мне ничего не остается, как смириться с этим. Не могу смириться! Во что он играет? Почему я не поговорила с ним в воскресенье, когда он позвонил? Во всяком случае, может, я бы поняла? А теперь не знаю, что мне делать.

Почему бы мне самой ему не позвонить? Нет уж, пусть сам звонит.

Он мне звонил, а я не захотела с ним разговаривать. Но я могла бы позвонить ему сама. Сейчас он один дома.

Позвони ему, позвони, позвони, позвони!

Стою в холле. Хожу туда-сюда и решаю позвонить Расселу.

Раздаются гудки. Он долго не берет трубку, но как только включается автоответчик, говорит:

— Алло!

Автоответчик продолжает работать, в трубке слышу еще чей-то голос. Два голоса спрашивают:

— Это Элли?

У меня сердце переворачивается.

Она пошла к Расселу.

О боже, я этого не выдержу! Не говоря ни слова, с грохотом кладу трубку. Бегу в свою комнату, кидаюсь на кровать и начинаю рыдать. Нечего себя обманывать. Это не пьяные поцелуи на вечеринке. Они начали встречаться.

Внизу звонит телефон. Рассел, наверное, набрал 14–71 и выяснил, что это была я. О господи, зачем я ему позвонила? Наверное, они надо мной сейчас смеются — так мне и надо! Нет, не может быть! Они ведь не злые! Чувствуют свою вину и волнуются. Вот потому сейчас и не звонят — им меня жалко. Этого я не могу пережить. Представляю, как они стоят рядом у телефона, покачивают головами, сочувствуют старушке Элли и уговаривают друг друга, что не хотят ее обидеть…

Молочу кулаками по подушке. Ненавижу Магду! Ненавижу Рассела! Себя тоже ненавижу!

Мне страшно, грустно и одиноко. Хочу к маме. Если бы она была жива! Я люблю Анну. Она мне как сестра, но не мама. Не моя мама.

Я бы все на свете отдала, лишь бы она была рядом. Сидела бы, крепко меня обняв и нежно покачивая, гладила по голове… нашептывала бы на ухо истории про мышку Мертл…

Перестаю плакать, иду и беру мамину книжку. Там другая мышка Мертл! Мамина мышка… маленькая, хорошенькая и нежная. Она нарисована светлыми пастельными мелками, и ее истории тоже добрые и милые, как сказки для малышей. Моя Мертл выполнена яркими фломастерами — искрящимся фиолетовым, темно-синим, желтовато-зеленым, бирюзовым… С ней происходят не менее яркие приключения, настоящие мелодрамы. Она абсолютно другая, но даже сейчас я не могу честно сказать, что она оригинальна.

Беру чудесное письмо Николы Шарп и снова его читаю. Я его уже столько раз читала, что не понимаю, как до сих пор не стерлись чернила. Достаю блокнот для эскизов и лучшим своим почерком четко вывожу на нем адрес. Вверху страницы рисую картинку — Мертл в робе художника с бантом на шее и большой кистью в лапках.

Пишу Николе Шарп о том, какое сногсшибательное впечатление произвело на меня ее письмо.

Рисую Мертл — от счастья она перепрыгивает через месяц в небе. Рассказываю о том, как много это для меня значит. Изображаю мышку на кровати — она прижимает к груди письмо.