Иван Грозный: Кровавый поэт - Бушков Александр Александрович - Страница 42

Самое активное участие во всем этом принимал и Владимир Старицкий - сущая политическая проститутка. Сообразив, что шансов на успех очень мало, он решил извернуться и всех сдать. Отправился к Челяднину-Федорову и взял у него список заговорщиков под тем предлогом, что к заговору хотят примкнуть новые люди и следует вписать туда еще и их клятвы. И с бумагами в руках помчался к царю, похваляясь, какой он преданный и бдительный: всех выследил, всех разоблачил! Вот только, едва началось серьезное следствие, разобиженные заговорщики рассказали много интересного и о роли самого Старицкого. На этот раз Старицкий уже не вывернулся - и то ли был казнен, то ли выпил яд. Существует обстоятельная работа историка Рейжевского, в которой убедительно доказана как реальность заговора, так и участие в нем вышеназванных субъектов. Правда, она отчего-то десятилетия пылилась в архивах, еще в 30-е годы XX в. о ней писали как о «ненапечатанной». Вышла ли она в свет, мне неизвестно. Очень может быть, что и нет: в России с давних пор сплошь и рядом предпочтение отдается не серьезным трудам, а скорее беллетризованным памфлетам, старательно обличающим «безумного тирана»…

Есть и любопытное свидетельство со стороны, опять-таки не вызывающее сомнений в реальности заговора. Принадлежит оно автору «Нового известия о России времен Ивана Грозного» Альберту Шлихтингу. Этот тип, пленный ливонец, семь лет прожил в России в качестве помощника царского врача, а потом бежал в Польшу. Ни малейшей любви к России и Грозному не питал - тем ценнее его сведения.

Итак, Шлихтинг: «И если бы польский король не вернулся из Радошковиц и не прекратил войны, то с жизнью и властью тирана (имеется в виду Грозный. - А. Б.) все было бы покончено, потому что все его подданные были в сильной степени преданы польскому королю».

1571 г. Крайне странно вели себя бояре-военачальники во время набега на Москву крымского хана Девлет-Гирея. Навстречу несметной татарской орде выступила лишь немногочисленная опричная конница, погибшая поголовно. А воеводы, располагавшие более чем стотысячным войском, простояли в непонятном бездействии, так что Девлет-Гирей очень быстро прорвался к Москве и выжег ее практически дочиста…

1579. Воспользовавшись тем, что основные русские силы были задействованы в Ливонии, польский король Стефан Баторий неожиданно осадил Полоцк. Город продержался всего несколько недель, потом гарнизон сдался. Иные ненавистники Грозного не упускают случая вновь лягнуть «безумного тирана», который по извечной своей подозрительности без всяких на то оснований назвал руководивших защитой Полоцка воевод изменниками…

Так вот, после сдачи Полоцка означенные воеводы - Телятевский, Волынский и Раков - практически моментально… перешли на службу к Баторию и получили от него большие суммы денег. Более того, то же самое произошло с частью гарнизона.

И что же, не было никакой измены? Ну да, романтики могут предполагать, что Баторий щедро наградил деньгами трех воевод и часть гарнизона «просто так», за красивые глаза. Велел их выстроить, умиленно оценил их выправку, бравый вид и орденские колодки, воскликнул: «Орлы! Соколы!» и распорядился зачислить к себе на службу, да еще золотом осыпать. А бравые вояки как ни в чем не бывало денежки взяли и на службу пошли без малейшего внутреннего сопротивления, опять-таки восхищенные бравым видом коронованного мадьяра…

Дурная какая-то романтика получается, совершенно нереальная. Гораздо разумнее считать, что все-таки были и измена, и предательство, что воеводы с подчиненными денежки получили как раз за умышленную сдачу крепости. Естественно, после этого на Руси оставаться они опасались, вот и пошли на службу к Баторию…

Я привел только самые звонкие примеры - а более мелких столько, что считать устанешь…

Но все эти субъекты, вместе взятые, даже Владимир Старицкий, по большому счету - мелочь пузатая. Разговор в этой главе пойдет о князе Андрее Михайловиче Курбском, которого смело можно назвать предателем и изменником номер один за всю историю России.

Сравнивать его попросту не с кем. Даже генерал Власов недотягивает - потому что подобных генералов у Сталина, пожалуй что, можно насчитать не одну сотню. А Курбский во многих отношениях уникален. Еще и оттого, что со временем превратился в фигуру культовую, фигуру знаковую, если пользоваться самой современной терминологией. Еще в девятнадцатом веке ему без всяких на то оснований создали имидж стойкого и последовательного борца с «тиранией Грозного», олицетворявшего своей персоною стремление к свободе, демократии и правопорядку. Позже, уже в советские времена, Курбского подняли на щит всевозможные диссиденты, усмотрев в нем «первого диссидента», «первого правозащитника на Руси», символ, олицетворение, буревестника, сокола свободы…

В кратком изложении сложный, устоявшийся, тщательно разработанный миф выглядит следующим образом: бывший член Избранной рады князь Курбский вынужден был покинуть Россию, чтобы не стать очередной безвинной жертвой безумного тирана. Обосновавшись в Речи Поспо-литой он до самой смерти своей вел неустанную борьбу с российским произволом, своими яркими публицистическими памфлетами бичуя и клеймя тиранический строй, обличая Грозного как душителя свобод всего русского народа и кровавого палача. Началось это, повторяю, не вчера: еще Добролюбов считал Курбского «первым русским либералом»…

Увы, при ближайшем рассмотрении перед нами предстает далеко не столь романтическая и прогрессивная фигура. Точнее говоря, вовсе не романтическая и ничуть не прогрессивная. «Первый диссидент» - на самом деле всего-навсего яростный и страстный (и в том, и в другом ему не откажешь, как и в изрядной начитанности) защитник тех самых отживших феодальных порядков, против которых всю жизнь боролся Грозный. Защитник боярских вольностей, переходящих в беспредел. Все остальное - дешевая демагогия.

Но давайте по порядку. Только факты…

Итак, князь Андрей Михайлович Курбский, очередной Рюрикович, потомок бывших ярославских удельных князей, еще один знатнейший магнат, способный при удачных обстоятельствах претендовать на московский престол (и не без оснований). Почти ровесник царя Ивана Васильевича, друг детства, многолетний соратник, бессменный член Избранной рады…

Он был всего двумя годами старше царя - в год бегства к полякам, 1564-м, князю исполнилось 36 лет. Однако он в то время после роспуска Избранной рады не канул в безвестность, как другие, и уж безусловно не угодил в опалу: царь назначил его главным наместником всей занятой русскими Ливонии и главнокомандующим имевшихся там русских войск. Как видим, ни о каком недоверии не может быть и речи: на подобные посты не определяют тех, кому доверяют мало…

Бегство наместника и главнокомандующего за границу вовсе не связано с какими бы то ни было грозящими ему неприятностями.

Все обстояло гораздо более прозаично и очень грязно: князь вступил в тайную переписку с польским королем Сигизмундом Августом и недвусмысленно выразил намерение «передаться» полякам. Генерал Власов по крайней мере (что, конечно, его не оправдывает) был предварительно взят немцами в плен, а уж потом скурвился. Курбский затеял измену, пребывая на вершине власти, по собственной инициативе. Все равно как если бы к наступающим немецким войскам перебежали из Москвы Молотов, или Жуков, или Берия…

Тайная переписка продолжалась полтора года: князь, как базарная торговка семечками, ожесточенно и старательно торговался над условиями своего перехода. Продешевить он никак не хотел и за пятак продаваться не собирался - Рюриковичи, знаете ли, стоят дороже, товарец первосортный…

Понемногу дело сладилось. В Юрьев-Дерпт князю тайком отправили не простую цидульку, а составленные по всем правилам грамоты с большими королевскими печатями, подписанные королем и скрепленные подписями высших официальных лиц: князю гарантировали и «королевскую ласку», и нешуточные материальные блага (впослед-