Гламур в шоколаде - Молчанова Ирина Алексеевна - Страница 20

– Лично я поеду, – не дождавшись ответа, сказал Константин Викторович, – всегда хотел посмотреть Псков.

Почему-то Инне вспомнилось изречение об учительской этике, которая наверняка запрещала преподавателям так откровенно смотреть на своих учеников.

– А я уже там была, поэтому не поеду, – выдавила Инна, быстро попрощалась и ушла.

На улице, вдыхая морозный воздух, она даже не отругала себя за поспешность такого ответа. От внезапного переизбытка директорского внимания ее слегка потряхивало. Снег хрустел под ногами. Инна пребывала в некой непонятной прострации. Свалившееся на ее голову счастье как-то неправильно усваивалось. Вместо улыбки до ушей и приплясываний на месте, вместо поющей души и прочих признаков радости, Инна вяло передвигала ногами, поддевая носком сапога снег. Никогда еще в голове у нее не было так пусто, казалось, даже покойников в гробах куда-то вынесли – не осталось абсолютно ничего.

– Эй! – окрикнул ее кто-то.

Она нехотя обернулась и не сдержала улыбки.

К ней спешил Артем. В расстегнутой черной куртке, без шапки и шарфа, но с разбитой губой.

– День травм! Где это ты умудрился?

– Да так, упал.

– И ты тоже? – Инна покачала головой. – Можно подумать, что вы все ходите на протезах.

– У тебя зато все хорошо, – улыбнулся парень. – Знаешь, ты – как открытая книга, по тебе все сразу видно.

– Да, у меня все отлично, – согласилась Инна неожиданно для самой себя.

– Рад за тебя.

Они стояли друг против друга и улыбались. Его голубые глаза светились искренней радостью, и девушке вдруг стало приятно, удовольствие словно разлилось по всему телу бальзамом.

«А ведь я ему, наверное, нравлюсь», – мелькнула шальная мысль, поразившая ее до глубины души. Захотелось сейчас же это проверить. Инна не знала, что она будет делать в дальнейшем с этой его симпатией, но, глядя в красивое лицо Артема, ловя его улыбку, которую не могла испортить даже разбитая губа, Инна словно тонула в его взгляде, искрившемся нежностью и светлым теплом, точь-в-точь как от бенгальских огней.

– Артем… – завороженно начала она, но другой девичий голос ее прервал:

– Артем, ну давай скорее, долго тебя ждать?!

Инна обернулась и увидела девушку в длинной рыжей шубке: она махала парню рукой.

Он снова повторил:

– Рад, что у тебя все хорошо… мне пора. – Он уже собирался уйти, и тут Инна не выдержала:

– Твоя новая подруга?

Его только что сиявший взгляд сразу потускнел.

– Не то что новая… знаешь, как бывает: есть кто-то на примете, а сердце не лежит, хочется невозможного, надеешься-надеешься… а однажды глаза открываются.

– Твои открылись? – неуверенно спросила Инна.

– Может быть, – отводя взгляд, пробормотал он и повторил: – Мне пора.

Инна смотрела ему вслед и понимала, что больше не будет этих внезапных, так раздражавших ее встреч: Артем потерян для нее навсегда.

«А ведь он и не был моим никогда. Чьим угодно, только не моим», – и стало так грустно!

– У меня все отлично, – повторила Инна уже сказанную ему ложь.

Она была для него открытой книгой, только он не знал, что в щенячий восторг ее привела именно встреча с ним. Все отлично у нее стало, когда она услышала его голос, увидела заботу в чудесных голубых глазах и улыбнулась его улыбке.

Глава 8

Во благо сломанный каблук

На экскурсию Инна не поехала. Выходные она провела, бесцельно шатаясь по улице с Героем, в разговорах с сестрой, обреченной выслушивать ее размышления на тему странных отношений Инны с Артемом, и в думах о внезапно свалившемся на нее внимании директора. За эти два дня девушке никто не позвонил. Это настораживало. Пусть многие уехали на экскурсию, но кто-то же остался, и этот кто-то ей не позвонил. Хотелось в школу. Инна скучала и все чаще приходила к неутешительному выводу, что она вообще никому не нравится. Поэтому, как только в понедельник ее приветственно обнял Ваня, первое, о чем она у него спросила, было:

– Вань, я тебе нравлюсь?

Парень слегка опешил, но тут же попытался отшутиться:

– Само собой, котенок, ты – просто мечта.

– Я серьезно! – возмутилась Инна.

– Я тоже.

Она вздохнула.

– Врешь ты все…

– Это что за упадочнические настроения? Прекращай, а то налуплю сейчас!

– Меня бесит, – взорвалась она, – я никому…

– Что тебя бесит, Инна? – С улицы вошел Константин Викторович.

– Ее бесит, что она никому не нравится! – ответил за нее Ваня.

Появившаяся следом Кристина стряхнула с куртки снег и воскликнула:

– Ну, наконец-то до нее дошло! Давно пора!

Директор проводил озадаченным взглядом Кристину, продолжавшую бурчать что-то себе под нос, уже удалившись на приличное расстояние, и бодро заметил:

– Нравиться всем невозможно, но тебе, Инна, грех жаловаться, ведь ты нравишься подавляющему большинству наших учеников!

– Вот-вот, и я о том же, – закивал Ваня, – смотри, ты даже нравишься нашему директору, строящему из себя матушку Терезу!

Константин Викторович шутливо посмотрел по сторонам: никто ли не слышит – и прошептал:

– Вот-вот!

– Прекрасно, – воздел Ваня руки к потолку, – мы установили, ты всем нравишься, будем жить дальше!

Инне сегодня было не до его шуток. Ей вспомнилась девушка в рыжей шубке, и чуть поднявшееся было настроение опять упало ниже плинтуса.

– Всем нравиться невозможно, даже тем, кому хочется. – И она поплелась в гардероб, но успела услышать, как Ваня воскликнул:

– Господи, да кто ж теперь тебе нужен? Президент, может быть? Все, Константин Викторович, лафа кончилась, отправили вас на списание! Как старые лапти!

Инна не сдержала смешок из-за такой формулировки.

Константин Викторович, видимо, пребывал в прекрасном расположении духа, потому что с видом великомученика он ответил на это:

– Пойду в кабинет плакать!

Они все посмеялись и разбрелись кто куда.

День не предвещал ничего интересного, так и вышло. Три пятерки, нечетное количество комплиментов от обожателей, несколько замечаний от престарелых училок и одна угроза от молодой учительницы по музыке – обратить внимание директора на ее вызывающий внешний вид. Угрозы Инну не пугали, она сомневалась, что Константин Викторович имеет что-то против ее имиджа. Музыкантша попросту ревновала, на нее лапочка-директор не смотрел! А если и смотрел, то мешковатые шмотки училки скрывали очертания ее фигуры настолько, что его скучающий взгляд начинал искать пятый угол. Вот только учительница-то понимать этого не хотела, а после звонка с последнего урока они с Инной, как назло, вновь столкнулись на первом этаже.

– Что, интересно, думает о вашем одеянии мать? – словно невзначай бросила музыкантша. – Может, она и не в курсе?

Инна усмехнулась.

– Ну конечно, я его тщательно от нее скрываю.

– А дерзить, юная леди, я бы вам не советовала!

Учительница называла всех юными леди, старшеклассники посмеивались над ней. Их, подобно малышне, не пугал «неуд» по музыке, потому что этот предмет остался где-то между детским садом и первыми возрастными прыщами.

– Может, где-то в Англии юные леди и дерзят, а я просто говорю то, что думаю.

– Если вам сие неизвестно, не все свои мысли следует озвучивать, а то в клиниках таких…

Инна нетерпеливо передернула плечами.

– Ну уж не знаю, как там в клиниках, – не бывала, надеюсь, и не придется!

Ваня по-джентльменски подал Инне шубку и совсем не по-джентльменски вмешался в разговор:

– А вот я бы в клиники запер всех уродин с плохим вкусом!

Инна заметила взгляд друга, брошенный на серый в коричневую клетку наряд музыкантши – то ли сарафан, то ли юбку с лямками – и хихикнула.

– А вам, Крапивин, с детства не привили хороших манер! – покраснев, выдохнула учительница.

– Снова этот Крапивин! – послышался голос Константина Викторовича.

Инна обернулась. Директор, держа в руках бутылку минералки, вышел из столовой и остановился.