Конунг Туманного острова (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 22

— Только не говори мне, что ты решил подрезать два миллиона золотом из патриаршего дворца, — вскинул голову Коста, с каждой секундой глядя на товарища со всё возрастающим уважением. — Мы с такой прорвой денег даже на дне морском спрятаться не сможем.

— Не выйдет, — с сожалением произнес Миха. — Если идти на дело вдвоем, то мы утащим тысяч по десять, не больше (2). А я туда ни с кем, кроме тебя, не пойду. Я в этом городе ни одной живой душе не верю. За медный нуммий зарежут, сволочи.

— А ведь может получиться, — рассеянно ответил Коста, в голове которого люди и факты складывались в мозаику и переплетались самым причудливым образом. — Если все пойдет так, как я думаю, то пропажу двадцати тысяч солидов никто даже не заметит. А если и заметят, то уже ничего сделать не смогут. Тут такое начнется…

— Что? Что начнется? — жадным взглядом впился в него Миха.

— Содом, Гоморра и казни египетские, — махнул рукой Коста. — И мы с тобой будем плавать во всем этом дерьме с головой. И если повезет, то вынырнем с целой кучей золота. Батистовые портянки носить будем, Михаил.

— И ты уже знаешь, как мы до них доберемся? — то ли спросил, то ли заявил утвердительно Миха.

— Ну… пока так… не совсем… — протянул Коста, и взгляд его не выражал ничего.

Мыслями он уже был очень далеко отсюда. Он продумывал детали. У него хорошо это получалось, детали продумывать. Он иногда даже сам себе удивлялся.

1 Сакелларий — финансовый чиновник, отвечающий за казну в ее денежной части. Была еще и часть товарная, не подчинявшаяся сакеллариям. Также эти чиновники выполняли функции аудиторов и контролеров.

2 Упряжка быков везла 900 кг. Пара лошадей того времени — вдвое меньше. Десять тысяч солидов весят сорок пять килограммов. Переданная императрице Мартине казна весила около девяти тонн в золотой монете. Эта сумма и впрямь была относительно небольшой. Один лишь Египет давал императорской казне более двадцати миллионов солидов в год, что составляло 40 процентов доходной части бюджета империи.

Глава 11

Ноябрь 640 года. Тицинум (в настоящее время — Павия, Италия).

Отбитые ребра уже давно перестали болеть, а синяки на лице поначалу стали желто-зелеными, потом побледнели, а потом и исчезли вовсе. Ведь Валерий был молод и силен. Тицинум, в который он прибыл, оставался намного более римским, чем другие города севера Италии. Тут не было резни, которую обычно устраивали германцы. Три года он держал осаду, а потом сдался. У его граждан больше не осталось сил сопротивляться. Король Альбоин, который дал клятву, что истребит мечом упрямый город, не смог въехать в его ворота. Конь его упирался и не слушал всадника. И только когда король принес клятву, что не тронет жителей, хитрая скотина пошла вперед как ни в чем не бывало. Вот такая вот красивая легенда бытовала в то время. Впрочем, скорее всего, действительность была куда прозаичнее. Горожане хотели жить и заплатили за это, а королю требовался хотя бы один нетронутый город, в котором еще сохранились ремесла. Никакой лирики, только голый прагматизм. По крайней мере, когда германцы вырезали владельцев больших вилл и латифундий, забирая себе их землю, конь даже не подумал спотыкаться и шел мимо, равнодушно глядя на плавающих в собственной крови римских богачей.

Вместе с лангобардами в Италию пришли двадцать тысяч саксов и целые роды баварцев, свевов, гепидов, славян и даже болгар. И все это разноязыкое великолепие разодрало Италию на десятки герцогств, каждое из которых считало себя независимым государством. И лишь такие сильные правители, как король Ротари, были способны держать этот буйный сброд в кулаке. Впрочем, герцогства Беневенто и Сполето подчинялись ему лишь на словах, отделяясь от метрополии полосой имперских земель.

Несмотря на все свои зверства, захватчики составляли едва ли двадцатую часть от обитателей собственных земель, расселившись на лучших угодьях привычными родовыми общинами. Римлян же или превратили в крепостных, или обложили данью, забирая треть урожая. Контролировали жизнь большой и сложной страны гастальды, королевские чиновники, один из которых прямо сейчас пристально смотрел на Валерия, сжав тяжелые кулаки.

Гастальд Аго, который стал таковым, когда по воле князя Самослава (1) спас от смерти покойного государя, смог сохранить пост и при новом короле. Гибкий позвоночник, относительная честность и роскошные подарки сделали свое дело. Бывший рядовой газинд, королевский дружинник, стал весьма богатым человеком, контролируя контрабанду соли из Словении и отжимая понемногу земли свободных римлян.

Валерий с любопытством смотрел на человека, о котором столько слышал. Длинная, ухоженная борода и светло-русые волосы, расчесанные с пробором на две стороны, были обычны у германцев. Чернявые римляне почти не смешивались с захватчиками в это время. Против этого были и обычаи, и законы. Гастальд Аго слыл человеком весьма могущественным, и тем забавнее было наблюдать, с каким почтением он принял спутника патриция, который изображал возницу.

— Боярин Звонимир! — расплылся Аго в улыбке, оскалив крепкие желтоватые зубы. — Почему в таком виде? Я тебя чуть было за крестьянина не принял.

— Так надо, — хмыкнул боярин. — Пора начинать то, что задумано. Это Валерий… Из тех самых, ну ты понял…

Праздник, что закатил гастальд Аго для своего короля, затмил все, что видела Павия за много десятилетий. Огромный П-образный стол, уставленный яствами и винами, ломился от множества блюд и кувшинов. Старый дворец Теодориха Великого стал резиденцией королей лангобардов. Он не пострадал в войнах, а потому германская знать разместилась здесь вольготно, поглощая еду и вино в немыслимых количествах.

Гвоздем праздника стали индийские танцовщицы, выписанные ради такого случая из самой Братиславы. Невысокие гибкие женщины бешено крутили задницами под заунывную музыку и колотили голыми пятками по плитам каменного пола. Тяжеленные бусы, которые в значительной степени и составляли их одежду, звенели и колыхались в такт движениям, приоткрывая жадным взглядам пирующих спрятанное под ними пышное великолепие.

Аго очень удачно выбрал момент для их выхода. Герцоги и их приближенные были пьяны в дрова, король Ротари был пьян не меньше остальных, а потому танцы приняли с полным восторгом все, кроме двух епископов Павии — арианского и православного, которые сидели тут же. Они брезгливо поджали губы и отвернулись от бесовского зрелища. А вот германцы ревели от восторга и колотили по столам кулаками и рукоятями ножей.

— Где таких взял? — хищно шевельнул усами Ротари, который плотоядно разглядывал девушек.

— Специально для тебя привез, мой король, — с угодливой улыбкой ответил Аго. — Денег заплатил немерено. Выбирай! Любая из них твоя на всю ночь. Если подаришь ей чего-нибудь из золота, всю жизнь эту бабу вспоминать будешь. Это не наши коровы. Они такое вытворяют… Хотя… Бери сразу двух, не пожалеешь!

— Ну, угодил так угодил, — хлопнул его по плечу король, которого предстоящая перспектива привела в полнейший восторг. — Проси чего хочешь!

— Ничего мне не нужно, — замотал башкой пьяный Аго. — Я и так тебе всем обязан. О! Смотри! Мимы из Александрии!

Похабное представление, столь обычное на рынках римского мира, здесь оказалась в диковинку. История, рассказанная одними лишь движениями, без единого слова, привела неискушенных германцев в еще больший восторг, а епископы, плюнув в гневе, гордо удалились из зала. Незатейливая сценка про мужа-рогоносца, блудливую жену и ее молодого любовника понравилась всем без исключения.

Мимы ушли, и тосты полились один за другим. Многие из герцогов уже и лыка не вязали, требуя вернуть танцовщиц. Впрочем, вместо танцовщиц в центр зала вышел молодой человек в штопаной тунике и драном плаще. Римлянин, судя по гордому профилю и курчавым волосам.

— Это еще кто? — сощурился пьяный Аго. — Тоже мим? Я его не звал.