Нас просто не было (книга вторая) - Дюжева Маргарита - Страница 15

Боже, это не нож в спину! Нет! Это атомная бомба в душу. Нервно-паралитический газ. Иприт, времен Первой Мировой.

Такого безумия и врагу не пожелаешь, а я умудрилась утопить в этом аду самого дорого человека на свете.

Душа рвется к нему каждую секунду, каждый миг. Хочется услышать его голос, увидеть, обнять, уткнувшись носом в шею, заснуть в любимых объятых. К нему хочу и ничего больше в этой жизни не надо.

Очередное утро. Пятое или десятое с того момента, как Артем ушел. Не знаю, мне все равно. Серый поток, из которого нет сил вынырнуть, остановиться, вздохнуть. Дрейфую, с каждым днем все больше погружаясь в пучину депрессии.

Как робот поднимаюсь, умываюсь, иду на кухню. В холодильнике пусто, даже пельменей нет. Я слишком долго сидела дома, с задернутыми шторами, спрятавшись от всего мира. Понимаю, что так дальше не может продолжаться, но снова плевать.

Делаю кофе, сладкий. Нахожу в закромах шкафа старое жесткое печенье. Вот и весь мой завтрак. А мне большего и не надо, все равно ничего не влезает, желудок сжимается, протестуя против пищи.

Наплевать. Вливаю в себя кофе, механически пережевываю печенье и замираю, услыхав звук отпирающейся двери.

Сердце делает кульбит в груди, и робкая надежда заставляет поднять взгляд.

Неужели пришел? Вернулся?

Не дыша смотрю на дверной проем, ожидая появления Зорина. И снова разбиваюсь вдребезги, когда на пороге возникает Лось.

На мгновение ожившая душа, снова гаснет, покрываясь черной ледяной коркой. Дура. Не вернется он. Никогда.

Опять пью кофе, не глядя на амбала, стоящего в дверях.

Он меня не интересует. Его здесь нет. Он не имеет значения. Ничто больше не имеет значения.

– Алексей Андреевич, хочет тебя видеть, – без единой эмоции произносит Дима.

– Вот она я. Пусть приезжает и смотрит.

Взяв кружку, иду к окну. После того, как надежда на миг озарила сердце, снова становится тяжело дышать. Хочу остаться одна, но отцовский телохранитель по-прежнему тут, и уходить не собирается:

– Он хочет видеть тебя немедленно.

– Ничем не могу помочь, – голос механический, не живой, – я никуда не поеду.

Минутное молчание, после чего раздается спокойное:

– У меня распоряжение тебя доставить домой. Хочешь того или нет.

Разворачиваюсь к нему лицом, и поднимаю одну бровь:

– Силой потащишь?

– Да, – соглашается все так же равнодушно. И у меня нет никаких сомнений, что может быть иначе.

Лось беззаветно предан моему отцу. Слово Антина-старшего для него закон. Он как огромный питбуль, у которого есть только один хозяин, а всех остальных он терпит, но если получит приказ – разорвет, не задумываясь.

Вот и меня он терпит, потому что дочь работодателя. Терпит, и не более того. И ему плевать на то, плохо ли мне, в настроении ли я, есть ли у меня свои дела. Это все мелочи. Если велели меня доставить к отцу, значит доставит, закинет на плечо и понесет. Все остальное – несущественные мелочи.

Медленно допиваю кофе, не отводя взгляда от Сохатого, со скучающим видом поигрывающего ключами от машины.

Ставлю кружку в раковину и иду в гардеробную. Бороться с этой равнодушной махиной бесполезно. Моих слов он не услышит, слезы его не тронут. Бесчувственный робот, которому плевать на истерики, вопли, ругань. Отец знает, кого надо за мной посылать.

Собираюсь не торопясь. И вовсе не из вредности. Просто у меня внутри ступор, ледниковый период. Стою посреди комнаты и не могу вспомнить, где и что у меня висит. Не могу выбрать, что надеть. Ничего не могу. Никчемная.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Наконец нахожу черные брюки, черный свитер. Вся в черном. Словно в трауре, по любви, по семье, по счастью.

Лось ждет меня у входа, терпеливо переступая с ноги на ногу. Не глядя на него, выхожу из квартиры, почему-то чувствуя себя голой, незащищенной перед этим суровым миром, и бесконечно одинокой.

Дима направляется к своей машине, ожидая, что я последую за ним. У меня другие планы, поэтому иду к своей красной Ауди.

– Куда? – раздается грозный оклик над самым ухом, от которого невольно вздрагиваю.

– Я своим ходом.

– Мне велели тебя привезти!

– Еще раз повторяю: я своим ходом! У меня потом дела. А ты, если боишься, что сбегу можешь ехать следом за мной, и дышать в затылок, – устало огрызаюсь на него, и сажусь в машину.

Завожу, пытаюсь вспомнить, как ей управлять. Будто первый раз за рулем. Может, и зря я решила сама ехать. В таком состоянии это не безопасно. Ничего не соображаю, перед глазами пелена, реакция заторможенная. Так и до беды недалеко. Разбиться можно. На смерть.

Мысль вдруг кажется такой привлекательной, желанной, что сердце в груди сжимается. Чего плохого в смерти? Не будет больше боли, отчаяния. Ничего не будет. Только тишина, темнота, пустота.

Трясу головой, отгоняя наваждение, и все-таки трогаюсь с места.

Сохатый, как и ожидалось, словно верный Цербер едет следом за мной.

Дорога до отцовского дома заняла непривычно много времени. По городу кралась со скоростью сорок километров в час, а на загородной трассе "разогналась" аж до шестидесяти, потому что внимание расползалось, не могла сконцентрироваться на дороге. Все норовила завернуть ни туда, полосу не могла держать, виляла из стороны в сторону. Ладно, хоть шальной водитель на встречке не попался, а то действительно могла и не доехать.

Въехав на территорию отцовских владений, припарковалась у входа, и несколько минут просто сидела, приходя в себя.

Дверь с моей стороны резко распахнулась:

– Кто так водит? – гневно спросил Лось, – ты пьяная, что ли?

– Нет, – равнодушно пожимаю плечами и выхожу из машины.

– Не похоже!

– Боишься, отец будет недоволен тем, что дал мне сесть за руль в таком состоянии? Печеньку не даст и за ухом не почешет? – обойдя его, направляюсь к дверям.

Лось ничего не ответил, только пошел следом за мной. Конвой. Судя по тому, как нагло он себя ведет, меня ждет очень неприятный разговор с родителем. Так всегда, отец в хорошем настроении – Лось сама корректность, отец злится – Лось превращается в хамоватого надсмотрщика, копируя настрой хозяина.

Отца встречаю в холле. Он с кем-то говорит по телефону, облокотившись одной рукой на перила парадной лестницы. Заметив меня, мрачно хмурится, недовольно поджимает губы, и кивком приказывает следовать за ним.

Идем в его кабинет. Отрешенно думаю, что мог бы дочь встречать и не в столь официальной обстановке. Дом огромный, столько уютных комнат, что выбирай – не хочу. Так ведь нет. Кабинет. Всегда только кабинет. Словно я подчиненный, а он мой начальник. Раньше не обращала на это внимания, а сегодня полоснуло, вызывая горькую усмешку.

Заходим внутрь. Пока я прикрываю дверь, отец занимает свое место: кожаное кресло во главе массивного рабочего стола.

Присаживаюсь напротив него, чувствуя, как спадает внутреннее оцепенение, как апатия, ставшая постоянным спутником после ухода Зорина, отступает, а под сердцем зарождается трепет. Отец давит меня своей энергетикой, ледяным взглядом, своей позой. Перед ним как всегда теряюсь, превращаясь в маленькую нашкодившую девочку.