Прыжок Ящера - Щупов Андрей Олегович - Страница 10

– А ты только имеешь свой скромный пай. И на пай этот снимаешь славные сериалы, верно?

– Не понимаю…

– Что ж тут непонятного! Я говорю про твою любовь к кино. Ты ведь любишь кино, верно? Какую новую роль предложили твоему сынишке?

– Я думал, ты знаешь. Ты ведь обычно все знаешь?

Кажется, он чуточку пришел в себя – во всяком случае начинал уже дерзить, и я от души прошипел в трубку:

– Все, Поэль. Конечно, все… Ты даже не подозреваешь, сколько самого разного я знаю о тебе.

– Ты что-то хочешь предложить?

– Да нет. Звякнул от скуки. Проведать, так сказать, старого товарища, справиться о здоровье. Как оно, кстати, у тебя? Не пошаливает?

– Спасибо, не кашляю.

– Вот радость-то!

– Брось дурить, Ящер! Скажи, у тебя действительно никаких дел?

– Конечно же, никаких! Ни дел, ни претензий. Так что спокойной ночи и передавай привет подружке.

– А ты своей…

Я зло хлопнул трубкой об колено. Надо признать, этот сладкоречивый заморыш быстро выходил из гипноза. И не слишком похоже, чтобы он как-то отреагировал на мой намек о фильмах. Или настолько смел, что чихать ему на мое мнение? Занятно! Какую же это крышу надо иметь, чтобы буром переть против Ящера? Среди комитетчиков у меня пара карманных генералов, а что может быть страшнее комитета в стране развитого социализма? Итальянская мафия? Ха-ха и хо-хо! Да здесь эти ребята у нас никто! Кстати, и там на своей территории предпочитают больше дружить, нежели воевать с российскими ваньками. Ваньки сейчас злы на весь свет. У них почву из-под ног вышибли, веры лишили. Вчера они лобызать готовы были мавзолей и красный кумач, а сегодня оптом плюют на вождей прошлых и нынешних. А ведь это процесс такой – начни только плеваться, не остановишься. Ту же Америку по свободомыслию в пару лет переиграли, потому как они своего Кеннеди по сию пору чтят, глаза закрывая на все его похождения. Нам же теперь – что Берия, что Хрущев – один хрен. Любили до обморока, теперь до одури ненавидим. А ненависть с цивилизацией плохо уживается. Потому и сторонятся ванюшек – с их восточной жестокостью, германским умом и русским удалым беспределом. Только киньте косой взгляд, и запросто шарахнем из базуки по Капитолию или в Биг Бен какой-нибудь запульнем из «мухи». Делов-то! А если пожелаете, на бульдозерах прокатимся по клумбам Елисейских полей, в саду Тюильри фейерверк устроим. Такая уж у нас натура, господа капиталисты! Есть уже печальный опыт. С колчаками воевали, с кутепывыми и махновцами. А ведь свой брат был – славянский! Что ж там о чужих толковать! Если родину распяли, никаких иноземцев не пощадим!..

Ганс возвращался к машинам, галантно держа девчушку под руку. Сигарету малолетка отбросила, но мороженое лихорадочно долизывала. Это хорошо. В смысле, значит, выбора. С тем, кто держится за сладкое, всегда проще договориться. Я распахнул дверцу.

– Она сказала, – шепнул склонившийся Ганс. – Что согласна, но при одном условии.

– Что за условие, детка? – я перевел взгляд на девчушку.

– Отбой, – она швырнула мороженое и отряхнула ладони. – Было условие, да сплыло. Поехали.

– Да нет, ты скажи! Мне любопытно.

– А чего тут говорить. Вдруг, думала, урод какой-нибудь клеится – с пузом да с бородавками, а ты дядечка вроде ничего, приличный.

Я хмыкнул.

– Выходит, договорились. Как звать-то тебя?

– Надя.

– То есть, значит, Надежда? То самое, что умирает в последнюю очередь? Это тоже хорошо. Некоторым образом даже символично.

Ганс помог девчушке устроиться на сиденье, захлопнул дверцу и, обежав машину кругом, плюхнулся рядом с водителем.

– Куда едем? – деловито осведомилась Надежда.

– На презентацию. Знаешь такое слово?

– За кого меня держишь, дядя? – Надежда криво улыбнулась.

Я внимательно поглядел на нее. Кажется, злой попался ребеночек! С характером. Но с иной мне было бы сейчас во сто крат тяжелее.

– Трогай, кучер! – я кивнул в зеркальце водителю. Зацокали клапаны-копыта, карета покатила в неведомое.

Глава 5

Россыпь родинок на лице Буратино ничуть его не уродовала. При желании их можно было даже принять за веснушки. Но главное: он умел улыбаться. Стоило ему хоть чуточку улыбнуться, как глаза этого вечноюного альфонса вспыхивали, точно новогодние свечи. Должно быть, за это его и боготворили женщины. Хотя… Вполне возможно, я и ошибался. Могли любить за орлиный профиль, за опытные и трепетные пальцы, которыми он ласкал их телеса, за то что умел лгать и лгал как правило с убеждающей трагичностью, красиво. Так или иначе, но этому парню я отстегивал хорошие бабки, а он жил с теми, на кого ему указывали. В данном случае указывать было излишне, в число пассий этого альфонса входила любимая куколка Поэля – некая Клариса. То бишь, звали ее просто Лариса, но «просто» ее не устраивало, как не устраивало и желание Поэля монополизировать ее роскошное тело. Поэль был ее работой, Буратино – сердечным увлечением. Забавно, однако и у последнего, по моим разведданным, имелась аналогичная шкала. Работа работой, но и о сердце этот парнишечка не забывал. На загородной даче Буратино содержал собственное увлечение – довольно неказистую дамочку, неизвестно чем привлекшую этого красавца. О причинах столь странной привязанности я, понятно, не распространялся. Козыри следует приберегать на черные дни, и чем больше на руках подобных карт, тем вернее шанс, что черные дни никогда не наступят.

Так или иначе, но на сегодняшний день Клариса вновь попадала в сеть моих стратегических разработок. Как известно, мужчинки в постелях становятся на редкость болтливыми и успехами, как, впрочем, и неудачами, с удовольствием готовы делиться. Оттого-то на зов начальства и явился смазливый имперский агент. На этот раз Кларису-Ларису должно было заинтересовать происхождение загадочного фильма под названием «Ковбои нашего времени». Все, что требуется, я разъяснил ему в пять минут. Задачу Буратино понял и, получив «подъемные», скоренько улетучился. Я же придвинул лист бумаги и стрелочками накидал схему, в центре которой оказался смахивающий на ослика Иа наш многоуважаемый Поэль, в прошлом комсомольский лидер и ленинский стипендиат, в нынешнем преуспевающий «бизик» и «папик». Вокруг Поэля карандаш бегло разбросал цепочку капканов, в один из которых он рано или поздно должен был угодить. Мои парни сидели отныне на всех его частотах и линиях. Офис и пару квартир мы обильно засеяли радиожучками. Удовольствие из дорогих, но дело того стоило. Через каждые два часа бдительные операторы докладывали об услышанном Гансу. Ганс выцеживал суть и сублимировал главное, сообщая результаты непосредственно мне. Впрочем, одним только Поэлем ограничиваться мы не собирались. Кислород в свое время я перекрывал многим, а потому работа велась комплексно и в нескольких направлениях. Не чурались мы и традиционных проверенных технологий. Знакомый спец из органов в сопровождении моих ребяток подрулил к кинотеатру, чтобы взглянуть на операторскую своими глазами. Вволю помахав кисточкой и сняв всевозможные «пальчики», он ревностно допросил всю тамошнюю обслугу. И вот что в конце концов доложил: о фильме под названием «Ковбои нашего времени» они, то есть те, кто в кинотеатре работал, оказывается, слыхом не слыхивали, и всю эту неделю крутили в дневные сеансы детскую лабуду о Ваське-трубаче, а в вечерние – «Великолепную семерку» с «Фантомасом». Имелись соответстующие афиши, наличествовала положенная в подобных случаях документация. Среди цинковых коробок также не обнаружилось ничего подозрительного. Явленный глазам спеца киномеханик рыдал и клялся, что в тот вечер все было, как всегда, и лишь около десяти он, кажется, выходил покурить на улицу.

– Что значит «кажется»? – перебил я сыщика. – Он что, в подпитии находился? Мы его там, кстати, не видели.