На берегу спокойных вод. Компиляция (СИ) - Шекли Роберт - Страница 76

— Вот, — сказала она. — Выпей.

— Нет, — ответил Лэниген. — Я уже в порядке.

— Все равно выпей.

— Нет, спасибо. Со мной действительно все в порядке.

Он и в самом деле уже высвободился из железной хватки кошмара. Он снова ощутил себя самим собой, и мир снова был привычен и реален. Это было главным для Лэнигена, он не хотел уходить из этого родного мира прямо сейчас, даже если речь шла всего лишь о снотворном и о том расслабленном покое, который оно могло дать.

— Снова этот сон? — спросила Эстелла.

— Да, тот самый… Мне не хочется говорить об этом.

— Хорошо, хорошо, — сказала Эстелла.

(«Она мне потакает, — подумал Лэниген. — Я напугал ее. Да и сам напугался»).

Она спросила:

— Милый, который час?

Лэниген посмотрел на свои часы.

— Шесть пятнадцать.

Но как только он это произнес, часовая стрелка судорожно прыгнула вперед.

— Нет, сейчас без пяти семь.

— Ты еще поспишь?

— Не думаю, — ответил Лэниген. — Пожалуй, я уже встану.

— Хорошо, дорогой, — сказала Эстелла. Она зевнула, закрыла глаза, потом снова открыла их и спросила: — Милый, ты не думаешь, что тебе было бы неплохо связаться с…

— Он мне назначил на сегодня в двенадцать десять, — ответил Лэниген.

— Это хорошо, — сказала Эстелла. Она снова закрыла глаза и вскоре уснула. Лэниген смотрел на нее. Ее каштановые волосы превратились в бледно-голубые, и она один раз тяжело вздохнула во сне.

Лэниген вылез из постели и оделся. Он был довольно крупный мужчина, на улице такого сразу выделишь. Черты его лица были на редкость выразительны. У него была сыпь на шее. Больше он ничем не отличался от всех остальных. Если не считать, конечно, что ему регулярно снился ужасный сон, доводящий до безумия.

Он провел следующие несколько часов на парадном крыльце своего дома, наблюдая, как в предрассветном небе вспыхивают Новые и Сверхновые звезды.

Позже он решил прогуляться. И, конечно же, ему повезло: не пройдя и двух кварталов, наткнулся на Джорджа Торстейна. Семь месяцев назад, в миг слабости духа, он неосторожно рассказал Торстейну про свой сон. Торстейн был пухлый, сердечный малый, твердо верующий в самосовершенствование, дисциплину, практичность, здравый смысл и в иные еще более скучные добродетели. Его чистосердечная и простодушная выкинь-из-головы-эти-глупости позиция принесла тогда Лэнигену на короткий миг облегчение. Но сейчас это раздражало. Конечно, люди вроде Торстейна — это соль земли и опора нации, но для Лэнигена, ведущего безнадежную схватку с неосязаемым, Торстейн из докучливого надоеды превратился в божье наказание.

— Здорово, Том! Как дела, парень? — приветствовал его Торстейн.

— Прекрасно, — ответил Лэниген, — просто отлично.

Он кивнул, изображая максимальное дружелюбие, и зашагал было дальше под плавящимся зеленым небом. Но от Торстейна так просто не отделаешься.

— Том, мальчик, я думал над твоей проблемой, — сказал Торстейн. — Я очень беспокоился за тебя.

— Это очень мило с твоей стороны, — ответил Лэниген, — но право же тебе не следовало так затрудняться…

— Я это делаю потому, что хочу это делать, — сказал Торстейн, и Лэниген знал, что он, к сожалению, говорит чистую правду. — Меня интересуют люди и их заботы, Том. И всегда интересовали. С детства. А мы с тобой долгое время были друзьями и соседями.

— Это, конечно, верно, — тупо пробормотал Лэниген. (Когда ты нуждаешься в помощи, то хуже всего, что ты вынужден ее принимать).

— Прекрасно, Том, я думаю, что небольшой отдых — вот что тебе сейчас нужно.

У Торстейна всегда был простой рецепт для чего хочешь. Как врачеватель душ, практикующий без лицензии, он всегда прописывал лекарство, доступное страждущему.

— Я никак не могу взять отпуск в этом месяце, — сказал Лэниген. (Небо теперь было апельсиново-розовым, три сосны засохли, а какой-то дуб превратился в кактус).

Торстейн сердечно засмеялся.

— Он никак не может взять сейчас отпуск! А ты об этом хоть задумывался?

— Вроде нет.

— Тогда задумайся! Ты устал, напряжен, замкнут в себе и весь на взводе. Ты перетрудился.

— Но я неделю был на больничном, — сказал Лэниген. Он бросил взгляд на свои часы. Золотой корпус стал свинцовым, но время, кажется, они показывали точно. Прошло почти два часа с начала их беседы.

— Этого недостаточно, — говорил Торстейн. — Ты все равно оставался здесь в городе и слишком близко к своей работе. Ты должен прикоснуться к природе, Том. Когда ты в последний раз ходил в поход?

— В поход? Я, кажется, вообще ни разу в походах не был.

— Ну, вот видишь! Парень, тебе надо пожить среди настоящих вещей. Не среди домов и улиц, а среди гор и рек.

Лэниген глянул на часы и с удовлетворением отметил, что они снова стали золотыми. Он был рад — в свое время заплатил 60 долларов за корпус.

— Деревья и озера, — продолжал Торстейн восторженно. — Ощущение травы, растущей под твоими ногами, зрелище величественных горных пиков, марширующих на фоне золотого неба…

Лэниген покачал головой.

— Я ездил в деревню, Джордж. Ни фига не помогло.

Торстейн был упрям.

— Ты должен вырваться из искусственного окружения.

— А оно все кажется одинаково искусственным, — ответил Лэниген. — Деревья или здания — какая разница?

— Здания строит человек, — подчеркнул Торстейн. — А деревья создал Бог.

У Лэнигена были некоторые сомнения как относительно первого, так и относительно второго, но он не собирался делиться ими с Торстейном.

— В этом, конечно, что-то есть. Я подумаю.

— Ты должен это сделать, — сказал Торстейн. — Я, кстати, знаю отличное местечко. Это в Мэйне, Том, и там как раз есть такое прелестное озерцо…

Торстейн был мастак по части бесконечных описаний. К счастью для Лэнигена, их внимание было отвлечено. Загорелся дом, стоявший неподалеку от них.

— Эй, чей это дом? — спросил Лэниген.

— Семьи Мэкльби, — ответил Торстейн. — Второе возгорание за месяц. Везет им!

— Может, нам следует поднять тревогу?

— Ты прав. Я сам это сделаю, — сказал Торстейн. — И помни, что я тебе сказал насчет этого местечка в Мэйне, Том.

Торстейн повернулся, чтобы идти, но тут случилось нечто довольно забавное. Как только он ступил на тротуар, бетон под его левой ногой стал жидким. Захваченный врасплох Торстейн позволил ноге погрузиться в него по щиколотку, а инерция первоначального движения бросила его вперед, лицом на мостовую.

Том поспешил помочь ему, пока бетон не затвердел.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Кажется, вывихнул лодыжку, — пробормотал Торстейн. — Но все нормально, идти я смогу.

Он заковылял прочь, чтобы сообщить о пожаре. Лэниген остался наблюдать. Он решил, что пожар возник в результате спонтанного самовозгорания. Через несколько минут, как он и ожидал, пламя погасло в результате спонтанного самозатушения.

Нельзя радоваться бедам ближнего своего, но Лэниген не смог сдержать смешка при мысли о вывихнутой лодыжке Торстейна. И даже стремительный селевой поток, затопивший Мэйн-стрит, не смог испортить его хорошего настроения.

Но потом он вспомнил о своем сне, и его снова охватила паника. Он поспешил на назначенную встречу с доктором.

Приемная доктора Сэмпсона на этой неделе была маленькой и темной. Старый серый диван исчез, вместо него стояли два кресла в стиле Луи Пятого и висел гамак. Изношенный ковер переткался заново, а лилово-коричневый потолок был прожжен сигаретой. Но портрет Андретти был на своем обычном месте на стене, и большая бесформенная пепельница сияла чистотой.

Внутренняя дверь открылась и высунулась голова доктора Сэмпсона.

— Привет, — сказал он, — одну минутку.

Голова исчезла.

Сэмпсон был точен. То, чем он там был занят, отняло у него лишь три секунды по часам Лэнигена. А секундой позже Лэниген был распростерт на обитой кожей кушетке со свежей бумажной салфеткой под головой. А доктор Сэмпсон спрашивал:

— Прекрасно, Том, ну как наши дела?