Русская дива - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 66

— Конечно, подсмотрел, — признался он. И продолжил, глядя ей прямо в глаза:

— Еще?

— Да! — попросила она.

— Пожалуйста.

Она слушала его, изумленно приоткрыв детские губки. А темные хрусталики ее глаз вдруг отворились, как при яркой вспышке отворяются шторки фотообъектива, и мощный поток лучевой энергии вдруг вобрал Рубинчика целиком и окунул в бездну ее глаз так глубоко, что у него ослабли колени.

— Как вы это делаете? — спросила она, когда он остановился. — Вы телепат?

— Нет, — признался он. — Просто я учился на истфаке. Но это было давно, я уже многое забыл.

— Ой, я тоже на истфаке! — обрадовалась она, но тут же огорченно сообщила: — Но я ужасно тупая! Я не помню даже дат партийных съездов.

— Это ужасно! — в тон ей сокрушился Рубинчик, и она засмеялась.

— Нет, правда! Мне нужно развивать память, но я не знаю как. — Она посмотрела на ручные часики и вздохнула: — Нет, я не дождусь персиков — на работу опоздаю.

— Сейчас я выясню, в чем там дело, мне тоже некогда, — решительно сказал Рубинчик. — Только вы не уходите, ладно?

Она кивнула, и он, окрыленный, разом забыв обо всех своих страхах и даже о том, что он уже подал документы на эмиграцию, ринулся внутрь магазина. И тут же увидел, в чем дело: молодая толстая продавщица в грязном халате стояла за прилавком меж деревянных ящиков с персиками, но не продавала их и не взвешивала, а, повернувшись к очереди спиной, трепалась с кем-то по телефону.

— А он чего?… Не может быть! Нет, ты врешь! Так и сказал? Ой, я не могу! А она? Нет, я ее знаю — она будет ему ноги мыть и воду пить…

Очередь — все сорок человек, выстроившиеся вдоль стены и прилавка, — стоически слушала эту болтовню, спрятав лица в газеты и журналы. Но Рубинчик не мог этого вынести.

— Послушайте, девушка! — постучал он по прилавку. — Тут же люди стоят, очередь! Вы собираетесь работать?

Но продавщица, даже не повернувшись, лениво отмахнулась от него рукой, как от мухи. И продолжала:

— Сочи? Нет, в Сочах я была, мы с Сашком думаем на Рижское взморье… А чо нам литовцы? Ну, или латыши — мне один черт, я с ними и по-русски не собираюсь разговаривать!..

— А ну, позовите заведующего! — возмутился Рубинчик, по инерции последних лет еще ощущая себя всесильным журналистом.

Однако вместо заведующего продавщица вдруг поставила на прилавок табличку «ПЕРЕРЫВ» и продолжила свою болтовню.

— Потрясающе! — сказал Рубинчик. — Девять утра, люди стоят в очереди, а у нее перерыв! Но ничего! Сейчас я…

И он уже шагнул искать заведующего магазина, как вдруг из той самой очереди, за которую он так активно вступился, раздался громкий мужской голос:

— Не нравится — езжай в свой Израиль!

Рубинчик в изумлении повернулся. Половина очереди, двадцать, если не больше, мужчин и женщин, стоявших вдоль стены и прилавка в ожидании персиков, смотрела на него с откровенной ненавистью.

— Очередь ему наша не подходит! — сказала какая-то тетка.

— Умный больно! Книжки наизусть шпарит! — прозвучало с другого конца.

— Гитлер их не дорезал…

— Ничего, арабы дорежут!

Рубинчик в ужасе озирался по сторонам, словно зверь, загнанный егерями в кольцо красных флажков.

Со всех сторон на него смотрели злые, враждебные лица. А вторая половина очереди индифферентно прикрылась газетами и журналами, делая вид, что ничего не слышит.

Рубинчик повернулся и, чувствуя гул в затылке и в ушах, слепо вышел из магазина к своему «Москвичу». Долой! Все — долой! Ну их к еб… матери со всеми их персиками и дивами! Рабы! Да, он уедет из этой страны, он увезет отсюда своих детей, а эти гнусные рабы КПСС пусть стоят тут в очередях и терпят своих наглых продавщиц и свой хамский режим — они его заслужили!

Он плюхнулся за руль и нервно завел мотор. Чья-то фигура мелькнула перед капотом, он автоматически нажал на тормоз.

— Подождите! — возникло в боковом окне юное лицо его соседки по очереди. — Стойте! Я слышала, что они вам сказали. Это мерзко. Пожалуйста, извините нас.

— Вы тут ни при чем! — резко ответил он.

— При чем. Я тоже русская. Но не в этом дело. Вы не расстраивайтесь! Просто не обращайте внимания, пожалуйста! Удачи вам!

Она вернулась на тротуар и быстро пошла прочь, в сторону метро, держа под мышкой том Валишеского, наклонив голову вперед и уже стесняясь, наверно, своего порыва.

Он смотрел ей вслед, не трогая машину. Она уходила от него. Уходила. Утренний ветер облепил ее фигуру серым платьем-балахоном, разом очертив грудь и плавный изгиб высоких бедер.

Он отпустил сцепление, дал газ и догнал ее на углу, у перехода. Здесь выскочил из машины и, невзирая на возмущенные гудки за спиной, шагнул к тротуару, крикнул:

— Девушка!

Она оглянулась.

— Идите сюда! — позвал он. — Я подвезу вас.

Она отрицательно покачала головой, но тут длинный милицейский свисток прервал их разговор, это постовой-орудовец шел к ним с перекрестка, недвусмысленно доставая из кармана книжку со штрафными квитанциями.

— Быстрей! — сказал ей Рубинчик, открывая правую дверь машины. — А то меня оштрафуют!

Она быстро села в машину, но верзила-орудовец уже стоял перед капотом.

— Штраф будем платить или как? — сказал он сурово.

Рубинчик вытащил из кармана пиджака красное удостоверение.

— «Рабочая газета», старшина, — сказал он орудовцу.

— Но нельзя ж по тротуарам ездить! — укорил его орудовец, тут же теряя свою суровость. — Между прочим, пора написать, чтобы нам летнюю форму сделали. А то преем в этой кирзухе!

— Заметано, старшина! Заходи в редакцию — напишем!

— Ладно, езжай!

Рубинчик тронул машину, спросил у девушки:

— Вам куда?

Она улыбнулась:

— Нет, мне далеко, я сейчас выйду. Я просто села, чтобы вас от штрафа спасти.

В ее лице было столько простоты и обаяния, что у Рубинчика подвело диафрагму.

— Что значит далеко? — сказал он. — Нью-Йорк? Париж? Токио?

— Почти. Кусково, — улыбнулась она и показала на автобусную остановку. — Тут остановите, я на автобусе.

Но Рубинчик, не слушая, уже свернул на шоссе Энтузиастов и дал газ.

— Куда вы? — испугалась девушка.

— В Кусково. Вы где там работаете?

Она посмотрела на него долгим, пристальным взглядом, но он сделал вид, что не замечает этого.

— Зачем вы это делаете? — спросила она негромко.

— Что именно?

— Везете меня.

— А! Вы думаете, что я еврейский Казанова, буду к вам приставать, просить номер телефона. А я — нет, не буду. Это у меня просто хобби такое — всех студенток истфака катаю по Москве. Ну, а если серьезно, то вы мне просто день спасли. Иначе я б сегодня не знаю что сделал, в запой бы ушел!