Русская дива - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 64

33

— Извините, я не знаю никакого Рубина.

— Его настоящая фамилия Рубинчик. Иосиф Рубинчик. Вот его фотография. Два года назад, 17 января 1976 года, вы провели ночь в его номере в гостинице «Большой Урал» в Свердловске. А вот показания дежурного администратора и горничной, они видели вас тогда, а теперь опознали по фотографиям.

— Это ошибка. Я никогда не была в гостинице «Большой Урал». Кроме того, 29 января 76-го я вышла замуж.

— Вот именно! 17 января вы были в «Большом Урале», 29-го вышли замуж и тут же завербовались с мужем в Братск, а 18-го сентября родили ребенка. То есть через восемь с половиной месяцев после свадьбы, но зато ровно через девять месяцев после той ночи с Рубинчиком.

— Это ваши подсчеты, не мои. Я не знала, что КГБ следит за сроками беременности. В газетах пишут, что это бывает только в Китае.

— Минутку! Дорогая, не нужно лезть в бутылку. Поймите, лично к вам мы не имеем никаких претензий. Наоборот, мы хотим помочь таким, как вы. Подумайте: этот козел разъезжает по стране, совращает и бесчестит русских девушек — ваших сестер! Понимаете? Десятками! Вот их фотографии, смотрите!

— Мне ни к чему это смотреть, я не имею к этому отношения.

— Подождите! Ни ваш муж, и вообще никто не узнает о нашем разговоре, слово офицера! Но вы должны помочь нам остановить этого мерзавца! Все остальные уже признались! Смотрите, у нас даже есть его фотографии в постели с одной из них! Видите?

— Я вижу, что вы хотите втянуть меня в какую-то грязь и порнографию. Но вы обратились не по адресу. Ко мне это не имеет отношения. Извините, я должна идти.

Капитан Фаскин обескураженно проводил глазами очередную жертву Рубинчика. Это было уже шестое фиаско за пять дней поездки Фаскина по Иркутской области, богатой стройками коммунизма — Братск, Ангарск, Усть-Илим, Падун. Такие же результаты были у капитана Зарцева и у всех остальных, разлетевшихся по стране за показаниями жертв «любожида». И дело было вовсе не в том, что они не умели вести допросы с пристрастием. Умели. Они были профессионалами и выбивали показания из диссидентов, сионистов и просто уголовников. Но они никогда не допрашивали таких женщин. Как только очередная жертва Рубинчика переступала порог их кабинета в районном управлении КГБ, они понимали, что все, и тут — физдец!

Потому что это снова была не обычная провинциалка, которая поспешным замужеством прикрыла свое блядство или случайный грех, а нечто совершенно исключительное и неожиданное в этой таежной глуши, грязи и бардаке сибирской новостройки — это была еще одна русская мадонна, настоящая дива из русской сказки, античная княжна с тонкой талией, высокой грудью, гордой осанкой и глазами северной богини. Было немыслимо поднять на нее голос, обматерить или шантажировать. Наоборот, при ее появлении хотелось встать, назвать ее «ваше высочество» и гусарски шаркать кавалерийскими шпорами, радуясь и балдея от того, что, оказывается, в России еще есть такая красота. И в то же время в этих дивах было столько сексуальности, что можно было потерять дыхание и ослабнуть коленками при одном взгляде в их бездонные глаза. Поразительно, как такие дивы могли работать крановщицами, учетчицами, поварихами, чертежницами и геодезистками, когда их место было в Голливуде или, по меньшей мере, на «Мосфильме». И как, каким дьявольским чутьем этот паразит Рубинчик находил эти жемчужины в мутном океане советского быта? И каким колдовством, каким гипнозом он обратил их в таких верноподданных обожательниц, что при первых звуках его имени в их глазах вспыхивали радужно-мечтательные протуберанцы, а потом эти глаза тут же закрывались ледяным и непробиваемым панцирем всеотрицания: «Не знаю… не была… не видела…»

Конечно, у Фаскина и Зарцева, как и у всех остальных сотрудников Барского, уже не было сомнений в том, чьи дети растут под русскими фамилиями и в русских семьях в десятках сибирских городов и поселков. Но как доказать это, когда даже Таня, повариха с якутского автопункта «Березовый», явилась на допрос к капитану Зарцеву под руку со своим молодым мужем — двухметроворостым сибирским шофером-гигантом!

Капитан Зарцев просто не узнал ее сначала. Куда подевалась та невзрачная, плоскогрудая и сероглазая мышь в застиранном халате, которая всего четыре месяца назад в грязной столовой на зимней таежной трассе подавала им рагу из оленины и жидкий кофе?

Краля, королева, таежная Клаудиа Кардинале с гордо поднятой головой и загадочной улыбкой беременной Моны Лизы стояла в двери следственного кабинета Мурманского городского управления КГБ.

— Разрешите войти? — пробасил ее муж.

— Да, пожалуйста. Ваша фамилия?

— Николай и Татьяна Рыковы. Вы нас приглашали. Вот повестка.

— Вообще-то я приглашал только Таню. Может быть, вы подождете в коридоре, пока мы поговорим?

— Я свою жену не оставляю одну. Нигде. Она в положении.

— Понятно. Поздравляю. Садитесь, Таня. На каком вы месяце?

— Она на четвертом. А что?

— Честно говоря, у нас чисто формальный вопрос. Если бы мы знали, что Тане трудно одной ходить…

— Ей нетрудно ходить, я ношу ее на руках. Так в чем тут дело?

— Да пустяк. — Зарцев вынужденно открыл ящик стола и вытащил из пачки приготовленных для допроса фотографий только одну — фотографию Рубинчика. — Видите ли, мы разыскиваем одного человека. Может быть, вы его встречали. Посмотрите. — И Зарцев пристально глянул на Таню.

Но даже ресницы не дрогнули на ее царственном лице. Она отрицательно покачала головой:

— Нет, не встречала.

— Подождите! — вдруг сказал ее муж-великан. — Нет, я видел этого мужика. — И повернулся к Тане: — Это не тот корреспондент, который в Мирном весной околачивался? Как раз накануне нашего знакомства — помнишь? Он потом еще статью написал про то, как начальство пол-Мирного разворовало, весь город читал, помнишь?

Таня снова отрицательно покачала головой.

— Нет, не помню. — И посмотрела Зарцеву прямо в глаза: — Я газет не читаю.

— Да как не читаешь?! — воскликнул ее муж. — Ты чо, Танька, скромничаешь? Ты ж у меня стихи пишешь! Еще какие!

— Стихи пишу, а газеты не читаю, — спокойно произнесла Таня, не отводя прямого насмешливого взгляда от глаз капитана Зарцева.

— А чо он сделал-то, этот журналист? — поинтересовался ее муж.

— Нет, ничего, — сказал Зарцев и спрятал фото Рубинчика в ящик. — К вам это не имеет отношения.

Он знал, что и эта Таня, и все остальные дивы Рубинчика просто врут. Но почему, какого черта эти королевы, соблазненные и брошенные столичным развратником, защищают его и покрывают? Фаскин и Зарцев теряли сон от зависти к Рубинчику и смертельного желания самим трахнуть хотя бы одну из этих див. Они пытались перевести их допросы во флирт, приглашали на ужин в местный ресторан и даже зазывали в Москву, но всегда получали в ответ такую презрительно-надменную улыбку, что по вечерам до чертиков напивались в местном кабаке и клялись сделать этого «любожида» любой ценой. О, как они будут допрашивать этого мерзавца в Лефортовской тюрьме! С каким наслаждением они поджарят его жидовские яйца и душонку на кострах страха и боли!..

После трех первых десятков сообщений о провалах допросов жертв Рубинчика в разных концах страны Барский сам вылетел в Сибирь. Но поначалу даже он не мог расколоть очередную мадонну. Она просто не удостоила его вопросы ответом.

— Извините, товарищ полковник, мне уже исполнилось восемнадцать, и даже моя мама уже не задает мне такие вопросы. Гуд бай!

— Одну минуту, Нина Петровна! — все-таки остановил ее Барский. — Сколько лет вашему ребенку?

— Три. А что?

— Девочка или мальчик?

— Ну, мальчик. А в чем дело?

— У вас есть при себе его фото?

Юная мать в замешательстве молчала.

— Не важно, — сказал Барский. — У нас есть его фотография. А также фото вашего мужа. Смотрите.

Открыв папку, он вытащил из нее и разложил на столе фотографии молодого, круглолицего русого мужа этой женщины, ее большеглазого темноволосого сына и Рубинчика. Сходство ребенка с Рубинчиком было очевидным и неоспоримым, как дважды два четыре.