Любовь и пепел - Маклейн Пола - Страница 56

— Лучше бы я никогда не прикасалась к своим, — поделилась я. — Они теперь совсем не растут.

— Все меняется, и потом уже ничего не вернуть назад.

Вскоре мы уже прощались на улице, пока Эрнест ловил такси.

— Что вы надеетесь найти в Китае? — спросила Ингрид.

— Пока не знаю, просто чувствую, что мне нужно в Китай. Очень важно поехать туда, увидеть происходящее своими глазами и попытаться все это понять. Мир так быстро меняется. Я хочу верить во что-то, пока еще есть время. Я хочу говорить правду, даже когда это трудно. И я хочу найти историю, о которой нужно написать.

Она смотрела на меня своими добрыми, большими, умными глазами, и я ощутила внезапную волну неуверенности, как будто слишком много болтала или была недостаточно эмоциональна. Но она сказала:

— Вы, кажется, очень хорошо понимаете, чего на самом деле хотите в жизни.

— Надеюсь, что так, — ответила я и оглянулась на Эрнеста, который ждал у такси, прислонившись к открытой двери. — Мне бы это чувство пригодилось там, куда я еду.

Мы с Эрнестом думали, что путешествие на пароходе до Гонолулу будет состоять из банкетов и фуршетов и что мы будем сидеть в шезлонгах и ждать прибытия в райский уголок. Вместо этого поездка походила на маленькую смерть: нас швыряло то в одну, то в другую сторону, пока мы не позеленели, как лягушки. Плохая погода следовала за нами по пятам, а открытое море не переставало вздыматься темными волнами. Мне сразу захотелось на берег, но впереди ждали дни непрерывных страданий. Наконец мы спустились в трюм и попытались напиться. У Эрнеста была теория, что при достаточном количестве спиртного можно обмануть желудок, или чувство равновесия, или что-то там еще, отвечающее за то, чтобы ты больше не захотел есть, ни сейчас, ни потом. Но даже целые графины виски помогали лишь отчасти.

— Кто бы мог подумать, что Тихий океан такой неспокойный, — сказала я ему. — Разве океан — это не просто океан?

— Очевидно, нет.

Когда мы добрались до Перл-Харбора, нам не терпелось сойти с корабля и ощутить твердую почву под ногами, но как только опустили трап, десятки доброжелателей вскарабкались на борт, чтобы поприветствовать нас, закидывая нам на шеи леи, произнося речи и повторяя: «Алоха!»[23] Фотографы делали рекламные снимки. Незнакомцы пожимали нам руки и вешали на нас все новые и новые цветочные гирлянды, так что мы уже едва могли видеть из-за них.

— Тебе лучше увести меня отсюда, — стиснув зубы, улыбнулся Эрнест, отчего стал похожим на барракуду. — Следующий, кто ко мне прикоснется, получит в нос.

— Осторожнее, дорогой. — Мне самой требовалось много усилий, чтобы продолжать улыбаться. — Знаешь, они все здесь ради тебя.

По правде говоря, мне тоже хотелось кого-нибудь ударить или заорать во все горло, просто чтобы разрядить обстановку. Вместо этого я повторяла: «Спасибо, большое спасибо», снова и снова, раз сто или даже больше. Я была измотана, бредила от усталости, но все продолжала улыбаться, играя роль замечательной миссис Хемингуэй.

Глава 54

Мы ехали в отель на рикше через душное сердце Гонконга. Казалось, что тесные улицы смыкаются вокруг, когда мы пробирались через толпу велосипедистов, полуразрушенные продуктовые ларьки и людское море. Куда ни глянь, везде были клочки красной и белой бумаги, мусор от петард, которые взрывались каждые несколько секунд. На улице бегали куры и дети. Кто вообще мог разобраться, как двигаться в этом хаосе?

Наш отель располагался в кишащем людьми центре города и выглядел очень старым, но с примесью аристократизма. В номере под потолком двигались широкие лопасти вентиляторов, а массивную ванну украшали тяжелые латунные краны. Я поблагодарила судьбу за эти малые радости, забралась в ванну по самый подбородок и не выходила два часа, пока Эрнест ходил на разведку.

— Я нашел человека, с которым можно стрелять фазанов, — сообщил он, когда вернулся. Эрнест принес китайскую газету, две огромные бутылки теплого пива и разноцветный набор фейерверков, которые хотел попробовать запустить прямо здесь, в номере.

Я выхватила фейерверки у него из рук, соображая, куда бы их спрятать.

— Охота на фазанов? Где? Ты же в курсе, что идет война?

— Думаю, что да, хотя это и не настолько очевидно.

Это было действительно так. Японская армия окружила Гонконг с трех сторон, но самой серьезной проблемой оставалась перенаселенность. По-видимому, колониальное правительство пыталось эвакуировать своих граждан, но от этого численность населения не уменьшалась. Для простых людей еда была редкостью, а чистая вода — мифом. Всюду царила ошеломляющая бедность, но Гонконг не был похож ни на одно из тех мест, где нам доводилось бывать прежде. Воздух был полон незнакомых запахов. Висящий в нем дым заполнял переулки, где с крюков свисало что-то непостижимое и где дети играли в канализации. Именно такой и была жизнь — бурной, жестокой и странной. Я хотела исследовать все это единственным известным мне способом — выйти и броситься в омут с головой, болтая со всеми, с кем только можно, заглядывая в каждый маленький переулок, теряясь и снова находя дорогу, пока не увижу сцену, не услышу историю, не поймаю момент — что-то, что нуждалось именно во мне.

Тем временем в вестибюле отеля вокруг Эрнеста собралась публика. Он хотел, чтобы история сама его нашла, и был абсолютно уверен, что так оно и будет. Его известность привлекала к нему самых разных людей: кантонских банкиров и регбистов-эмигрантов, таксистов, шулеров и даже офицера разведки, охраняющего иностранного генерала. Эрнест занял лучший угол номера, разложив книги с журналами и расставив бокалы. Он принимал своих подданных, сидя в большом кожаном кресле и слушая рассказ за рассказом. Он был в своей стихии.

Через четыре дня после нашего прибытия я села на старенький, обшитый металлом «DC2», направлявшийся в Лашио на границе Бирмы. Начался февраль, предрассветный воздух был холодным и густым. В темной пещере салона сидело всего семь пассажиров — все китайцы. Сиденья были из шаткого на вид металлического каркаса с простейшими брезентовыми чехлами. Уборная располагалась за зеленой парусиновой занавеской и представляла собой, по существу, плохо прикрытую дырку, через которую все вылетало вниз, прямо на людей и улицы. Я не могла даже думать об этом без содрогания.

Нашим пилотом был невозмутимый американец по имени Рой Леонард — высокий, светловолосый, в коричневом летном костюме. Мне показалось, что здесь, в раздираемом войной Китае, за штурвалом он чувствует себя так же комфортно, как за рулем трактора посреди Индианы.

Самолет принадлежал китайскому правительству и «Пан Ам»[24]. По словам Роя, он регулярно летал по этому маршруту, в основном в темноте и на высоте, недоступной для японских зениток.

В полутемной кабине самолета я попыталась записать эти и другие наблюдения в свой блокнот, но вскоре мы оказались запертыми в центре грозовой тучи. Самолет подпрыгивал и раскачивался. Град барабанил в окна, словно гвозди о железную банку. Когда стрелка указателя скорости замерла, я увидела, как Рой открыл окно, чтобы посмотреть, сможет ли он сам оценить скорость, глядя на землю. Я испугалась, и меня затошнило, мои липкие ладони вцепились в сиденье — так я и летела до самого Чунцина, до которого было более семисот миль. Пять часов спустя мы выбрались из густого, влажного облака и приземлились на грубую взлетно-посадочную полосу посреди острова на реке Янцзы. Сама река казалась нарисованной от руки, с высокими желтыми утесами, вздымающимися по обеим сторонам и покрытыми растительностью, словно мхом.

Пока самолет заправлялся, мы позавтракали липким рисом, яичницей и вонючим чаем.

— Для чего ты взялся за эту работу? — спросила я Роя, который сидел, уткнувшись носом в чашку.