Грядущее постиндустриальное общество - Введение - Белл Даниэл - Страница 3

Структура общества — это не слепок с социальной реальности, а концептуальная схема. История — это поток событий, а общество — переплетение многих разнородных отношений, которые познаются не только простым наблюдением. Если мы осознаем различие между фактами и отношениями, то знание, как их комбинация, зависит от правильного сочетания фактического и логического порядков. Для опыта первичным является фактический порядок, а для смысла — логический. Разум познает природу, находя некий язык для выражения чего-то сущностного. Знание поэтому производно от категорий, которые мы используем для установления связей, — подобно тому, как восприятие в искусстве производно от принятых нами допущений, позволяющих видеть вещи «правильно». А. Эйнштейн однажды сказал: «Именно теория определяет, что нам дано увидеть». (Цит. по кн.: Heisenberg W. Physics and Beyond: Encounters and Conversations. N.Y., 1971. P. 63)

Все разумное действительно, все действительное разумно», — гласит известное изречение Г. Гегеля. Он не имел в виду, что существующее действительно. Как посткантианский философ, он соглашался с предположением, что эмпирическая реальность пребывает в постоянном изменении и что знание достигается только путем использования априорных категорий, необходимых для его организации. Таким образом, «действительное» представляет собой лишь базу для понятий, придающую смысл запутанному пустословию настоящего. Для Г. Гегеля реальность есть развертывание рациональности как рефлективной активности познающего самого себя разума, давшей человеку возрастающую власть над природой, историей и самим собой.

В фундаментальном смысле понятие рациональности служит также и основной опорой социологической теории. Для Э. Дюркгейма, как он утверждал в работе «О разделении общественного труда», цивилизация имеет тенденцию становиться более рациональной, что является следствием усиливающейся взаимозависимости в мире, а также синкретизма и секуляризации культуры, ведущих к уничтожению разобщенности. В трудах М. Вебера понятие рациональности заняло центральное место в социологии. В своих последних лекциях, прочитанных зимой 1919/20 годов, он указывал, что современная жизнь состоит из «рационального расчета, рациональной технологии, рационального права и, наряду с ними, рационалистической экономической этики, рационального духа и рационализации в каждом аспекте жизни». (Weber M. General Economic History. L., n.d. P. 354). Действительно, как отмечает Т. Парсонс, «концепция закона нарастающей рациональности как общего момента, присущего активным системам… является фундаментальным обобщением, вытекающим из работы М. Вебера». И, рисуя занятную параллель (возможно, пророческую?), Т. Парсонс в заключение пишет: «Рациональность играет в отношении активных систем роль, аналогичную той, какую энтропия играет в физических системах». (Parsons Т. The Structure of Social Action. N.Y., 1937. P. 752).

Эти теории рациональности уходят корнями в идеи XIX века об отношении человека к природе и обществу и представляют собой развитие концепций прогресса, возникших в конце XVIII столетия. Какими бы ни были их философские оттенки, эти теории получили практическое воплощение в развитии промышленности и в войнах. Развитие каждого сформировавшегося индустриального общества и возникновение общества постиндустриального зависят от распространения определенных оттенков рациональности. Однако нас интересует сейчас то представление о рациональности, которое возникло в настоящее время, и я попытаюсь проследить, как технократия — порождение этих представлений — связана с политикой. (Напряженность, существующая между технократией и культурой, в равной мере является одной из основных проблем современного общества.)

Более полутораста лет назад человек блестящего ума, маниакально увлеченный технократией, Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон («последний джентльмен и первый социалист» во Франции), популяризировал слово «индустриализм» для обозначения им возникающего общества, в котором богатство должно создаваться путем производства с использованием машинной техники, а не захватываться в результате грабежей и войн. Французская революция, положившая конец феодализму, по словам А. де Сен-Симона, могла бы возвестить приход индустриального общества, но не сделала этого, так как ею воспользовались метафизики, законники и софисты, то есть люди, склонные к абстрактным лозунгам. По мнению А. де Сен-Симона, необходимо было воспитать «новых людей» — инженеров, строителей, плановиков, — которые обеспечили бы необходимое руководство. А поскольку такие лидеры требуют особого воодушевления, А. де Сен-Симон незадолго до смерти поручил композитору Руже де Лилю, создавшему «Марсельезу», написать новую, «Промышленную Марсельезу». Премьера этой «Chant des Industriels», как она была названа, состоялась в 1821 году, на открытии А. де Сен-Симоном и его другом, мануфактуристом Терно, новой текстильной фабрики в Сент-Уэне. (Этот эпизод носит несколько комический характер, особенно если иметь в виду, что многие приверженцы графа создали новый религиозный культ сенсимонизма для канонизации его учений. (В монастырском замке, гдеуединялись последователи (новой религии], они носили одежды с застежками на спине, чтобы в духе социализма каждый, одеваясь, был вынужден обращаться за помощью к другому; так педагогика подкреплялась ритуалом.)Между тем многие из этих последовательных приверженцев А. де Сен-Симона оказались в числе людей, в середине XIX века перекроивших индустриальную карту Европы.

Достаточно сказать, — писал профессор Ф. Маркхэм, — «что сен-симонисты были основной силой, поддерживавшей широкую экономическую экспансию Второй империи, в особенности в развитии банков и железных дорог». Анфантен, самый эксцентричный из них, создал общество, проектировавшее Суэцкий канал. Бывшие сен-симонисты построили множество железных дорог — в Австрии. России и Испании. Братья Эмиль и Исаак Перейра, содействовавшие строительству первой французской железной дороги от Парижа до Сен-Жермена, основали первый во Франции индустриальный инвестиционный банк, «Credit mobilier», а также крупную судоходную компаниюCompagnie General Transatlantique (сегодня эксплуатирующую такие суда, как «Франция» и «Фландрия»), которая дала первым своим кораблям имена известных сен-симонистов, включая и имя самого А. де Сен-Симона, присвоенноесудну водоизмещением в 1987 тонн. Подробнее см.: Markham F.M.H. Henri Comte de Saint-Simon: Selected Writings. Oxford, 1952).