"Мистер Рипли" + Отдельные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Хайсмит Патриция - Страница 6

Он предупредил Боба Деланси, что съезжает через неделю, но не сказал куда. Боба, впрочем, это и не интересовало. Живя в одной комнате на Пятьдесят первой улице, они почти не виделись. Том побывал в доме Марка Прайминджера – ключи у него остались, – чтобы забрать кое-какие забытые вещи. Пошел туда в такое время, когда, по его расчетам, Марка не должно быть дома. Но тут как раз заявился Марк со своим новым сожителем по дому, Джоэлом, тощим пареньком, работавшим в каком-то издательстве. И ради этого Джоэла Марк разыграл спектакль, напустив на себя учтивый вид. Дескать, пожалуйста, пусть будет по-твоему, делай, что хочешь, хотя, не будь здесь Джоэла, он обругал бы Тома в выражениях, которых постеснялся бы и португальский матрос. Марк (кстати, его полное имя Марцеллус) – мужик с на редкость омерзительной харей и не подлежащими огласке доходами. У него было хобби выручать молодых парней, испытывающих временные финансовые затруднения, давая им приют в своем двухэтажном доме с тремя спальнями, и разыгрывать Господа Бога, указывая им, что можно и чего нельзя делать в его жилище, и давая им советы, как жить и работать, обычно дурные. Том прожил здесь три месяца. Почти половину этого срока Марк провел во Флориде, и весь дом находился в распоряжении Тома. Вернувшись, Марк поднял страшный скандал из-за нескольких разбитых стаканов и рюмок. Он снова разыграл Господа Бога, но на этот раз – строгого судию. Том тоже в виде исключения рассердился достаточно, чтобы защищаться и возражать, после чего Марк вышвырнул его вон, предварительно взыскав шестьдесят три доллара за разбитую посуду. Мерзкий скупердяй! Ему бы родиться старой девой и служить директрисой в женской школе. Том проклинал день и час, когда судьба свела его с Марком. И чем скорее забудет его тупые свинячьи глазки, его безобразные руки в безвкусных перстнях (Марк беспрерывно размахивал ими, пытаясь командовать всеми и каждым), тем будет лучше.

Изо всех приятелей и приятельниц единственной, с кем Тому хотелось поговорить о своей поездке в Европу, была Клио, и в четверг, за два дня до отплытия, он отправился к ней. Клио Добелле, стройная темноволосая девушка (Том не знал, сколько ей лет, можно было дать от двадцати трех до тридцати), жила с родителями на Грэйси-сквер и занималась миниатюрной живописью, сверхминиатюрной в самом буквальном смысле. Она рисовала на маленьких, не больше почтовой марки, кусочках слоновой кости, и рассматривать ее произведения требовалось в лупу. Клио, когда рисовала, тоже пользовалась лупой. “Ты только подумай, как удобно: я могу унести все мои творения в портсигаре! – говорила она. – Другим художникам нужна масса места, чтобы хранить свои полотна”.

Клио жила в глубине родительских апартаментов, в собственной квартире с небольшой ванной и кухней, где всегда было полутемно, потому что окна выходили в садик за домом, а там росли китайские ясени, не пропускавшие света. Создавая ночную атмосферу в любое время суток, у Клио всегда, за исключением вечеринки, на которой они познакомились, горели неяркие лампы. Том находил Клио неизменно в облегающих вельветовых брюках разных цветов и шелковых рубашках в яркую полоску. Они с первой встречи почувствовали друг к другу симпатию, и Клио на следующий день пригласила Тома поужинать у нее. Клио всегда приглашала его к себе, и почему-то ни одному из них не пришло в голову, что он может пригласить ее в ресторан или театр и вообще выказать какую-нибудь любезность, обычную для молодых людей по отношению к девушкам. Клио не ожидала, что Том, придя к ней на коктейль или на ужин, подарит цветы, книгу или конфеты. Но если он иногда все же приносил какой-нибудь маленький подарочек, очень этому радовалась. Клио была единственным человеком, кому Том мог рассказать, что едет в Европу и зачем туда едет. И рассказал.

Как он и ожидал, Клио пришла в восторг. Она слушала, полуоткрыв яркие губы на продолговатом бледном лице, а потом хлопнула себя по обтянутым вельветом бедрам и воскликнула:

– Томми! Но это же великолепно! У меня просто нет слов! Совсем как у Шекспира или вообще в какой-нибудь книге!

Именно так он и сам думал. Именно это и хотел услышать от кого-либо другого.

Весь вечер Клио суетилась вокруг него, спрашивая, а запасся ли он тем-то и тем-то, например бумажными носовыми платками, и таблетками от простуды, и шерстяными носками, потому что в Европе осенью идут дожди, и сделал ли он прививки. Том сказал, что подготовился на все случаи жизни.

– Только не приходи провожать, Клио. Я не хочу, чтоб меня кто-либо провожал.

– Ну конечно нет! – согласилась Клио. Она отлично его поняла. – Ой, Томми, как интересно! Пиши мне все про Дикки. Я впервые вижу человека, который едет в Европу не просто так, а по делу.

Он рассказал о том, как побывал на верфи мистера Гринлифа, где на целые мили протянулись станки, на которых изготовляют блестящие металлические детали, покрывают их лаком и полируют дерево. Рассказал о сухих доках, где стоят остовы лодок и яхт всех размеров. При этом он щеголял терминами, услышанными от мистера Гринлифа: комингсы, кальсонн, “острые скулы”. Он описал второй ужин у мистера Гринлифа, во время которого тот подарил ему часы. Том показал их. Не то чтобы безумно дорогие, но все же отличные часы. И как раз в том стиле, какой предпочел бы Том, если бы покупал их сам: простой белый циферблат в строгой золотой оправе, с топкими черными римскими цифрами. На ремешке из крокодиловой кожи.

– Стоило дня два назад случайно упомянуть, что у меня нет часов, и вот пожалуйста, – сказал Том. – Можно подумать, я-то и есть его родной сын.

Изо всех знакомых только ей он мог сказать это.

Клио вздохнула:

– Ну и везет же вам, мужчинам! С девушкой никогда не могло бы случиться ничего подобного. Мужчины так свободны.

Том улыбнулся. Ему-то часто казалось, что все обстоит как раз наоборот.

– Что-то горит, уж не бараньи ли отбивные?

Клио, взвизгнув, вскочила.

После ужина она показала пять или шесть своих новых работ: два романтических портрета юноши, их общего знакомого, в белой рубашке с расстегнутым воротом; три придуманных пейзажа, что-то вроде джунглей, хотя они были навеяны китайскими ясенями под окном. Особенно удались волоски, покрывающие тело маленьких обезьянок в джунглях. У Клио было много кисточек с одним-единственным волоском, да они еще и различались по толщине. Клио с Томом выпили около двух бутылок красного вина из бара ее родителей, и Тому так захотелось спать, что он готов был улечься прямо тут, на полу. Им и раньше случалось спать рядышком на двух больших медвежьих шкурах перед камином. Еще одна из удивительных особенностей Клио состояла в том, что она никогда не хотела и не ожидала, чтобы он к ней приставал, и он этого никогда не делал. И все же без четверти двенадцать Том заставил себя встать и распрощаться.

– Я больше не увижу тебя, ведь так? – грустно спросила Клио, уже в дверях.

– Ну что ты! Я же вернусь через полтора месяца, – ответил Том, хотя на самом деле совсем так не думал. Вдруг он наклонился и по-братски крепко поцеловал ее в щеку цвета слоновой кости. – Я буду скучать по тебе, Клио.

Она стиснула его плечо – насколько Том мог припомнить, до этого Клио никогда не прикасалась к нему – и сказала:

– Я тоже буду скучать.

На следующий день Том выполнил поручение миссис Гринлиф, купив в магазине “Брукс бразерс” дюжину пар черных шерстяных носков и купальный халат. Миссис Гринлиф не сказала, какого цвета он должен быть, положившись на вкус Тома. Он выбрал халат из темно-бордовой фланели с темно-синими поясом и отворотами. С точки зрения Тома, он не был самым красивым в магазине, но интуиция подсказывала, что именно такой выбрал бы себе Ричард и он будет в восторге. Носки и халат Том записал на счет Гринлифов. Ему приглянулась спортивная рубашка из толстого льняного полотна с деревянными пуговицами. Ничего не стоило бы и ее записать на счет Гринлифов. Но он этого не сделал, купил за свои собственные.

Глава 5

Утро отплытия, которое Том предвкушал с таким радостным волнением, началось отвратительно. Стюард показал ему каюту, и Том облегченно вздохнул, подумав, что твердость, с какой он отклонил попытки Боба его проводить, принесла плоды. Однако стоило переступить порог, как его встревожил жуткий галдеж.