Король медвежатников - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 41

Иннокентий III не был бы великим политиком, если бы не имел в стане врагов своих шпионов. Соглядатаев папы римского было предостаточно и в рядах единомышленников. Так, на всякий случай. Всегда важно знать, что замышляет неприятель и каким воздухом дышат собственные друзья. Немало доносчиков было и в передовом полку Джулио Мазарина. Папа Иннокентий III знал о графе практически все и относился к его приключениям на любовном фронте как к забавным шалостям, что свойственны едва ли не всем мужчинам. В конце концов, подобную слабость можно списать на издержки военного времени. За год, пока велась кампания, в боевом шатре Джулио Мазарина побывало неимоверное количество женщин. Порой казалось, что его слава завоевателя женских сердец идет впереди прославленного воинства. И женщины, будто взбесившись, старались немедленно угодить в постель знаменитому воину.

В какой-то степени граф занимался даже богоугодным делом, одаривая варварские народы своей благородной кровью. Не отставали от своего предводителя и рыцари, которые с такой ретивостью набрасывались на женщин, как если бы Крестовый поход был организован с единственной целью – перепортить всех мусульманских девиц.

Дело дошло до того, что граф Джулио Мазарин вдруг неожиданно возомнил себя сельджукским вельможей и поселился во дворце почившего паши. И, как доносили соглядатаи, он даже наряжался в туземные одежды и принимал в спальне по пять наложниц сразу, что противоречило христианским обычаям. В конце концов, на такое дело можно было бы также закрыть глаза, – своим военным ремеслом он уже давно искупил многие грехи. Но граф стал подвергать сомнению христианские догмы и говорить о том, что мусульманство не так уж и вредно, если позволяет иметь четыре жены и неограниченное количество наложниц и к тому же повелевает взирать женам на своих мужей, как на божество.

Словом, с появлением во дворце графа Мазарина здешние обычаи не претерпели особых изменений. Кроме гостевой комнаты существовала еще и женская половина с роскошным садом, где любили отдыхать жены и наложницы. А граф, напоминая жеребца-иноходца со стадом кобылиц, без устали покрывал своих женщин во всех закоулках дворца.

Его тело от сытой жизни покрылось заметным жирком, а меч, еще недавно без устали рубивший неприятелей, теперь затупился и покрылся ржавчиной. Такая беззаботная жизнь так понравилась графу, что он отодвинул продолжение Крестового похода на неопределенное время. А кроме того, он недоверчиво относился даже к высказываниям папы по поводу вызволения Гроба Господня и со смехом рассказывал о том, что Иннокентий III силен не только в проповедях, но и в искусстве обольщения.

Именно последние суждения рыцаря Иннокентий III считал наиболее тяжким грехом.

Скоропалительных выводов он никогда не делал и полученную информацию перепроверял из разных источников, когда же поступил донос от оруженосца самого графа, то сомневаться в безгрешности любимца уже более не приходилось. Присев за стол, Иннокентий III быстро набросал письмо, после чего скрепил его личной печатью и, вручив депешу гонцу, строго наказал:

– Отдашь его епископу Марку лично в руки. От того, как ты выполнишь мое задание, зависит не только твоя карьера, но и, возможно, жизнь. – Гонец, юноша лет восемнадцати, выжидательно молчал, не смев поднять на святого отца грешные очи. – Если ты сделаешь все в точности, обещаю походатайствовать перед французским королем, чтобы он произвел тебя в рыцари.

– Вы очень добры ко мне, ваше святейшество! – Юноша упал перед Иннокентием III на колени.

Всю ночь Джулио снились кошмары. Лютые персонажи картины «Страшного суда» вдруг неожиданно приобрели живое воплощение и до самого рассвета, с кочергами наперевес, гоняли его по всей Палестине. Дважды красивая наложница Рамиля нежно будила его поцелуем, пытаясь спасти от тревожного сна. Но едва он забывался вновь – сон повторялся и всякий раз был ужаснее предыдущего. А когда он наконец пробудился окончательно, то, к своему удивлению, заметил стоящего у ложа епископа Марка. Рамиля, натянув одеяло до самой переносицы, расширенными от страха глазами смотрела на нежданного гостя. А рядом с епископом, обнажив мечи, стояло несколько рыцарей.

– Граф Джулио Мазарин, по приговору суда инквизиции вы арестованы.

Остатки грез улетучились мгновенно.

– В чем дело, господа?! Я доверенное лицо его святейшества, – поднялся граф. – Вы хотите неприятностей?! В Константинополь меня направил сам папа.

– Ведите себя так, как подобает рыцарю... – сдержанно укорил его епископ. Помолчав, негромко добавил: – Мы исполняем волю папы.

– Ах, вот оно как! – И, повернувшись к рыцарям, закованным в броню, Джулио произнес: – Почему вы не поднимаете забрала? Я хочу посмотреть на ваши лица! Трусы, поднимите забрала! Вам должно быть стыдно, что арестовывают вашего господина! – вскричал граф.

Было заметно, что рыцари испытывают смущение. Но вот один из них поднял забрало, и граф узнал в нем барона Вагнера. Еще неделю назад они пили вино из одного кубка, а теперь он один из тех, кто должен подкладывать в полыхающий костер хворост.

Кто же другой?

Звякнул металл, и граф увидел лицо второго рыцаря. Это был его оруженосец, рыцарь д'Эсте. Ничего удивительного в том, что он не узнал его сразу, теперь тот был в новой броне. Вот, оказывается, какова цена предательства своего патрона!

– Спасибо, господа, – сдержанно произнес граф Мазарин. – Вы сполна удовлетворили мое любопытство.

На шестой день заточения графа навестил епископ. Трудно было поверить, что совсем недавно они считались друзьями, – сейчас их разделяла пропасть, какая существует между живыми и мертвыми.

Присев на топчан, епископ спросил:

– Ты хочешь исповедаться?

– Нет, – отрицательно покачал головой граф.

– Может, у тебя имеется последнее желание?

– Мне бы хотелось умереть, как дворянину... от удара меча, – поднял граф глаза на епископа.

Епископ задумался. Наконец он произнес, нахмурившись:

– Сделать это можно будет лишь с разрешения святой инквизиции. Ты же знаешь, граф, что еретики проходят очищение... на костре.

– Когда-то мы были с тобой друзьями, – ненавязчиво напомнил рыцарь, подняв руки. И на них почти умоляюще громыхнули цепи.

– Хорошо, я попробую выполнить твою просьбу, – произнес епископ после некоторого раздумья. – Хотя это будет очень нелегко.

– У меня есть и второе желание, – сказал граф.

– Если оно не такое обременительное, как первое, я постараюсь его исполнить, – негромко пообещал священник.

– Я хотел бы взглянуть перед смертью на «Мадонну».

– Почему? – удивился епископ.

– Не знаю, стоит ли говорить об этом священнику, – заколебался граф Мазарин.

– Ничего, сын мой, говори, все-таки я не первый день живу в этом грешном мире.

– Она похожа сразу на всех женщин, которых я когда-то любил.

– Хорошо, ты увидишь «Мадонну», – прикрыл за собой дверь епископ.

Помост был наскоро срублен перед дворцом паши из пальмовых стволов. Пахло свежим тесом и цветочным нектаром. Собравшихся было немного: местные жители, немногие рыцари, священнослужители и десятка два женщин, из тех, что обычно волочатся за каждым обозом. Все присутствующие воспринимали казнь как некий выход в свет – весело переговаривались между собой, громко хохотали и с интересом посматривали вокруг. Заметив знакомых, женщины громко кричали через головы собравшихся и энергично размахивали руками.

Графа сопровождали трое стражников. Один из них шел впереди и отчаянно орал:

– Разойдись! Разойдись!

Толпа покорно раздвигалась, пропуская процессию. Граф выглядел сильно постаревшим. На впалых бледных щеках проступала рыжая щетина. На худых руках, напоминавших плети, звенели тяжелые цепи. У помоста стража приостановилась. Молодая женщина, заслонив дорогу, о чем-то энергично беседовала с кавалером. При этом ее грудь так томно приподнималась, что было ясно: ее мысли далеки от предстоящей казни. Стражник, шедший впереди, отодвинул ее алебардой и чинно зашагал дальше.